Человек за бортом - София Цой

шла об альтернативной России, и он считался крамольным именно поэтому: Россия там была республикой, Третьей Российской Республикой, по аналогии с Францией. Валентин объяснял это желанием «соединить две родины, каждая из которых изгнала его, в одну вымышленную страну, которая его приняла».

Я помнил отчетливо, как три года назад к Валентину на Большую Морскую нагрянула сыскная полиция. Слуги испуганно попрятались, только камердинер Михаил вместе с нами переходил из комнаты в комнату. Валентин снисходительным взглядом скользил по жандармским фуражкам, вежливо открывал шкафы и показывал свои рукописи. Помню, как тучный инспектор полиции пробормотал с искренним сожалением: «Осторожнее, Валентин Валентинович, таким манером ведь не поленятся найти у вас что-нибудь запрещенное». На предъявленный французский паспорт Валентин оскалился: «Ничего запрещенного, кроме моего мнения, у меня нет».

– …Что ж, тогда снимаю шляпу. Это прямо какая-то магия, – проговорил нынешний Валентин, снова раскрывая газету. – Что совпадение названий, что сам факт наличия на первой полосе L’Aurore статьи, написанной женщиной. Удивлен, что они не настояли на мужском псевдониме.

– Элиот заплатил, наверное, – разглядывая свои ногти, бросил Келси.

– А они вместе, я правильно понимаю? – взглянул на него Валентин.

– Правильно понимаешь.

– И уже наверняка едва ли не поженились?

– Да, оказывается, все может быть просто у людей.

– Осуждаю, – усмехнулся Валентин.

– Что осуждаешь? – не понял я. – Незапланированную влюбленность?

– Да, Вал, пора бы обустроить свою личную жизнь, – саркастично проговорил Келси и рассмеялся.

– Иди к черту. – Валентин поморщился.

– Нет, а если серьезно? – спросил я.

Он посмотрел на меня со снисходительностью старшего:

– Моя проблема в том, что при планировании своей личной жизни я слишком полагаюсь на Апокалипсис, – сказал и снова уткнулся в газету.

Повисла неловкая пауза, которая не смущала Келси, тоже погрузившегося в чтение, но очень угнетала меня. Я решил сменить тему:

– В целом тебе ведь понравилась статья?

Валентин отложил газету, прищурился и надменно хмыкнул.

– Ну, если не брать во внимание то, что вы вывалили на всеобщее обозрение мое происхождение, которого я не хотел раскрывать, и рассматривать текст только с точки зрения публицистики… В нем много пафосной риторики, не подкрепленной ничем, кроме эмоций, и прослеживаются претензия Софи на знание истины и желание, чтобы с ней все соглашались. Эта заведомо скользкая дорожка, по моему скромному мнению, журналисту совсем не подходит. Если бы я преподавал в КИМО на факультете журналистики, я бы утверждал: «Если вам хочется, чтобы все соглашались с вашими словами, – пишите учебники». Это все, что я могу сказать. Помимо «спасибо», конечно же.

Я поморгал.

– Валентин, поздравляю, теперь ты – совсем как тот твой противный преподаватель. Какой ужас.

Он закатил глаза.

– Ося, я говорю правду. Не тебе объяснять: журналист не должен ждать, что с ним будут соглашаться. Более того, никто даже не обязан нас слушать! Стой и свети, как маяк, и пусть твой свет будет видно. Главное – выстоять в волнах. В этом твоя природа.

– Господи, и с этим занудой я живу, – проговорил Келси в чашку, невинно отведя взгляд.

Валентин посмотрел на него, выгнув бровь. Келси широко улыбнулся.

Спустя четверть часа в углу комнаты зазвонил телефон. Келси поговорил немного с кем-то, чей голос показался мне знакомым, потом накрыл трубку ладонью и подозвал Валентина. Тот оставил газету на столе, подошел, держа руки в карманах брюк, и прислонился спиной к стене рядом с аппаратом.

– Не возражаешь, если Элиот придет сюда с Софи?

Валентин покачал головой.

К приходу друзей Валентин выставил на журнальном столике пять чашек, овсяное печенье, леденцы, молоко и свежий хлеб с маслом. Потом выпрямился и шумно выдохнул.

– Да, негусто. Ос, может быть, сходишь купишь что-то еще? Вино, торт.

– Вал, ничего страшного. Они же не трапезничать, а тебя навестить, – отмахнулся Келси, не дав мне даже ответить. – Ну что, ты думаешь, они потребуют шампанского и лобстера? Или явятся в бриллиантах?

– Нет, конечно же. Просто как-то неприлично.

– У тебя холостяцкая квартира. А еще ты намеренно не держишь ни одной служанки. Мы мужской коалицией будем сейчас что-то готовить, что ли? Все это понимают и не осудят тебя.

– Вероятнее всего, ты прав, – неохотно согласился Валентин.

Вскоре за дверью раздались голоса, и после проверки жандармом в квартиру вошли Элиот и Софи с Лешей на руках. Темно-синие костюмы-двойки сидели на них одинаково элегантно, а от сияния головных украшений в комнате, казалось, стало светлее. Ажурная шапочка, усаженная бриллиантами, покрывала голову Элиота, вдоль лица спадали длинные сверкающие цепочки, делая его более узким и утонченным. Лоб Софи украшала тонкая диадема с алмазной капелькой в центре, уши визуально чуть удлиняли и заостряли сверкающие каффы, а на бледной шее сверкал широкий бриллиантовый чокер с прямоугольной перламутровой пластиной.

Валентин застыл и уставился на них в полном недоумении, затем его взгляд медленно переполз на Келси. Тот виновато поджал губы и развел руками.

– Выглядите потрясающе, – проговорил Валентин.

Элиот усмехнулся и приветственно похлопал его по плечу. Затем он указал на Софи.

– Наша героиня.

– Рад вас видеть, – улыбнулся Валентин, пожимая ей руку.

– И я вас, – ответила она смущенно.

– Это вы в честь моего освобождения так нарядились?

– Нет, увы, мы потом едем с визитом в Ложу. Они вытравили пауков из дома и любезно пригласили нас оценить его чистоту, – красиво объяснился Элиот.

С час мы беседовали. Софи и Валентин, все еще обращаясь друг к другу на «вы», обсудили статью и подписали несколько экземпляров для клиентов Келси. Обоим было явно неловко и неясно, зачем кому-то нужен автограф, но Валентин со снисходительной улыбкой поддержал Софи: «Запомните этот момент. Ваша первая подписанная статья».

Элиот в соседнем кресле любовался то Софи, то Лешей, который мурчал у него на коленях, оставляя шерстинки на тонком сукне костюма. Несколько раз он подносил котенка к Келси, но тот только морщился.

– Кстати, где будет жить этот кот? – спросил он досадливо, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Точно не у меня, – ответил Валентин. – Хотя компания, конечно, не помешала бы.

– Разве не у тебя? – Софи повернулась к Элиоту.

– Я в целом не возражаю.

– А можно я его возьму? – кажется, впервые за всю беседу подал я голос.

Все повернулись ко мне. Рука Элиота замерла на Лешином загривке, взгляд вопросительно обратился к Софи: казалось, ему все равно – котенок милый, конечно, но не более того – и он просто хотел сделать приятное ей.

– Ну, если вы ладите, то почему бы и нет? – Он встал и пересадил Лешу мне на колени. – В последнее время он вроде стал к тебе ласковее.

– А он тебя не любил? – удивился Валентин.

Пока я рассказывал ему о начале нашего знакомства, Леша потоптался на моем бедре, сполз на кресло, потом снова влез ко мне на колени и свернулся клубочком на животе. «Ну, нашел место», – проворчал я про себя, боясь шевельнуться: Лешенька мгновенно уснул. Я рассматривал его, почесывал, наблюдая, как он дышит, как время от времени на маленьком черно-розовом носике возникает и сразу сдувается прозрачный пузырь. Когда мы стали расходиться, пришлось побеспокоить котенка – нужно было посадить его в дорожную сумку, чтобы отнести домой. Однако он даже не проснулся, только недовольно мяукнул сквозь дрему.

Дома меня ждал Найджел, который успел накурить огромное злое облако в гостиной. Взгляд у него был пустой и холодный.

– Фу! – Я замахал руками, разгоняя дым. Леша высунул голову из сумки и смешно чихнул. – Дружище, тут же шелковая обивка, впитается все! Да и я запаха табака не переношу. И Винсента, кстати, тоже.

– Винсенте не только табак не нравится, – пробормотал Найджел глухо.

Я остановился.

– Вы что, поссорились?

Он кивнул. Не понимая, хочу ли вникать в их проблемы, я молча присел рядом и открыл сумку. Леша выпрыгнул и тут же устроился у Найджела на коленях, что заставило его улыбнуться, пусть мыслями он был не здесь.

Мы поужинали, а после Найджел прилег на диване в гостиной. Я же перешел в спальню – разобрать корреспонденцию. Почти все письма были с российскими марками, и я невольно радовался, что вскоре увижу родные места.

Первое же письмо удивило: писал Андрей Мельничевский,