М. В. Ломоносов и основание Московского университета - Михаил Тимофеевич Белявский

Московский университет выставлял на первый план то обстоятельство, что в здании университета на Красной площади находятся типография, библиотека, анатомический театр, минералогический и физический кабинеты, химическая лаборатория и книжная лавка, имеющие казенного имущества более чем на полтораста тысяч рублей, и поэтому обвал дома может принести значительный ущерб казне, не говоря уже о том, что в результате обвала могут погибнуть профессора и студенты, находящиеся на «анатомических и физических лекциях»[349]. Провалившиеся 13 марта 1775 г. во время занятий полы в двух классах убедительно показывают, что это не было преувеличением.

Одновременно с этим в апреле 1775 года была составлена и направлена генерал-прокурору Сената записка «О недостатках и нуждах Московского Университета»[350]. В записке ставился вопрос о необходимости принять меры, которые обеспечили бы сколько-нибудь нормальные условия для работы университета. В ней указывалось, что 35 тысяч рублей, отпускаемых с 1757 года, совершенно недостаточно. На эту сумму университет должен был содержать на полном пансионе 30 студентов и 100 гимназистов, платить жалование 12 профессорам, 28 учителям и многочисленному обслуживающему персоналу, покупать книги, инструменты, приборы, реактивы, посуду и прочее, необходимое для занятий, покупать дрова, свечи, осуществлять текущий ремонт, выделять три с половиной тысячи на содержание Казанской гимназии и т. д… «На все сии вышепоименованные расходы показанною 35 тысячной суммою университет при самой строгой бережливости едва справляться мог». В записке говорилось, что для удовлетворения только первоочередных нужд университета необходимо увеличить его бюджет минимум на 10 тысяч рублей.

Так как дом на Моховой был очень тесен, а дом у Воскресенских ворот «крайне ветх и становится опасен», то ставился вопрос о необходимости «отвести для университета другое способное место, на котором бы расположить и совсем вновь построить для оного дом», или, в крайнем случае, вдобавок и к существующим построить новый каменный дом на Моховой.

Наилучшим для себя выходом Московский университет считал перевод на Воробьевы горы, где должно быть построено новое большое здание, в котором могли бы разместиться не только все учебные и научные учреждения университета, но и квартиры для профессоров, студентов и гимназистов. «А если бы е. и. в. всемилостивейше благоволила повелеть для университета построить дом вне города Москвы, однако по близости оного, например, на Воробьевых горах, близь села Голенищева… то от сего произошли бы отменные выгоды, как для Университета самого, так и для всех к оному принадлежащих»[351].

Составители проекта указывали, что это создаст прочную базу для учебной и научной работы Московского университета. Университет получит возможность создать ботанический сад, «который для студентов, обучающихся врачебной науке необходимо нужен». «На свободном месте удобно будет можно построить астрономическую обсерваторию, которая разными образами полезна быть может… Не меньше так же полезно будет и для учащихся математики, коим открытые места подадут способ производить в геодезии и инженерном искусстве практические действия»[352]. Гораздо благоприятнее будут условия для устройства анатомического театра и лазарета. Наконец, значительно улучшатся условия для создания ряда подсобных учреждений, обслуживающих университет: бумажной фабрики, бани и т. п.

Составители записки указывали, что перевод университета на Воробьевы горы одновременно с этим значительно улучшит материальное положение профессоров университета и облегчит их работу, так как в условиях отсутствия городского транспорта проезд в университет отнимал массу времени и поглощал значительную часть их жалования. «Сим способом могли бы профессора и учители гимназии своим жалованием быть довольны потому, что они сим учреждением освобождены бы были от многих излишних расходов. Не надобно будет им ни квартир нанимать, ни экипажей содержать, без чего сейчас им никак обойтиться невозможно и на что они более половины своего жалования издерживают», — писали они. В лучшую сторону изменится и положение студентов и гимназистов, которые «в свободное от учения время будут иметь место для прогуливания и забав на чистом воздухе ко увеселению и ободрению своему, что и здоровью их не мало способствует, но сего однако теснота места в городе отнюдь не позволяет»[353].

Рассмотрев все преимущества, которые дает университету его перевод на Воробьевы горы, составители записки заявляли, что в случае согласия на их предложение, они немедленно представят планы, сметы и прочую документацию. Но реакция правительства была прямо противоположной тому, что ожидал университет. В ответ на это предложение Сенат занялся исследованием того, не слишком ли «много» отпускается средств на университет и нельзя ли сократить число профессоров и преподавателей[354]. Лишь через год, после долгой переписки и справок, Екатерина II, наконец, подписала указ об отпуске 7 тысяч рублей на неотложный ремонт дома. Вопрос же о строительстве нового здания на Воробьевых горах безнадежно утонул в пучинах канцелярской бюрократической переписки[355]. Лишь через 6 лет, в 1782 году, Екатерина прибавила на содержание университета 6 тысяч рублей. Десяти тысяч показалось ей слишком много для единственного университета в России. Так потерпела полную неудачу попытка поставить вопрос о переводе Московского университета на Воробьевы горы.

Планы профессоров Московского университета оказались несбыточной мечтой в условиях самодержавно-крепостнической России. Они смогли превратиться в действительность только в нашу советскую эпоху. Сооружение новых зданий университета на Ленинских горах намного превосходит самые смелые мечты передовых людей XVIII века.

* * *

Несмотря на все старания, здание в 1754 г. готово не было, и открыть университет в этом году не удалось. А что к этому стремились, доказывают не только уже приводившиеся «ордера» генерал-прокурора Сената Трубецкого, но и специально выбитая к открытию университета медаль с изображением Елизаветы и датой «1754» и проекты медалей, которые составлял в 1754 г. Штелин[356]. Об этом же говорит и следующее обстоятельство: на докладе Сената об учреждении университета, представленном Елизавете, имеется пометка «Возвращен 2 декабря». То место, где обычно помещалась резолюция, вырезано и заклеено чистой бумагой. Вполне вероятно, что доклад был в ноябре 1754 года утвержден. Затем же, когда выяснилось, что здание все еще не готово, резолюция Елизаветы была вырезана и доклад возвращен в Сенат для переписки[357]. Лишь когда здание было в основном готово, Елизавета подписала 12 января 1755 года доклад Сената и назначила кураторами университета И. Шувалова и Л. Блюментроста и директором А. М. Аргамакова[358].

О Шувалове уже было сказано достаточно. Что же касается Блюментроста, то по традиции, идущей от работ Пекарского и Шевырева, его деятельности в качестве президента Академии Наук и куратора Московского университета дается положительная оценка. Однако факты показывают обратное: назначенный президентом академии Блюментрост привлек в ее состав своих приятелей, не отличавшихся никакими научными достоинствами.