Не оглядывайся назад!.. - Владимир Максимов

– Да хотя бы не из сказки, а из тайги, – снова неожиданно улыбнулась Таня.

Перепады настроения у неё были стремительные, и я за ними явно не поспевал.

– Таких, скорее всего, не бывает, – немного поразмыслив над её ответом, искренне поделился я своими сомнениями. – Во всяком случае, в тайге я принцев не встречал. Принцу там просто не выжить. В тайге ведь всё примитивно, грубо, однообразно. Порою – жестоко.

– Я знаю, – грустно сказала она, когда мы уже подошли к дому, – частые мои беды от того, что я о многом слишком хорошо осведомлена. Своего рода «Горе от ума», как у Грибоедова… Ну что – в баньку?..

Честно говоря, я растерялся. И не сразу нашёлся что ответить.

– Это, что – шутка такая? Или – предложение? – спросил я как можно беззаботнее, чтобы скрыть свои растрепанные чувства, поскольку понять, говорит Таня всерьёз или шутит, проверяя меня, по её голосу и виду было невозможно.

– А ты бы как хотел?

– Чтобы это была шутка, – не совсем, впрочем, уверенный в искренности своих слов, произнёс я.

– Ну, тогда – пусть будет шутка, – сказала Таня, открывая калитку палисадника, за которой, разметённая от снега, прямая дорожка вела к дому. – Пока, – обернулась она ко мне и, уже ступив за калитку, добавила, глядя на меня озорными глазами: – Если завтра не улетишь – приходи к нам на чай! Мы с Тоней пирогов в честь воскресенья настряпаем, с капустой!..

Сделав несколько шагов к крыльцу, Таня вновь обернулась и совсем уже весело крикнула:

– А здорово мы с вами потанцевали, принц? А пара какая: Мужество и Хрупкость! Кстати, время вернуться у вас ещё есть. Правда, герои назад не возвращаются… Разве что Одиссей? Но это не правило, а исключение… Пока! – ещё раз крикнула она, послав мне воздушный поцелуй. – И запомните: женщины любят не героев, а победителей…

Я увидел её спину и услышал звонкий смех.

Через мгновение в доме хлопнула входная дверь. Смех оборвался, и я остался один на один с тишиной.

«Может быть, вернуться в клуб? Очень уж не хочется возвращаться в наше замызганное жилище», – подумал я, бредя по улице. И тут же спросил самого себя: «А зачем?» Пожалуй, действительно не стоит возвращаться и оглядываться назад… Конечно, в тайге я стал намного грубее, может быть, даже в чём-то циничнее. Но циником я всё-таки не стал. И больше всего мне сейчас всё же хотелось, несмотря на молодое томление, оказаться отнюдь не в тёплой баньке, чувствуя рядом с собой горячее страстное тело. А – в уютной, чистой горенке с длинными домоткаными половиками. Чтоб сидеть на лавке, в тёплых шерстяных носках, рядом с милой девушкой и пить чай из самовара, обмениваясь с ней понимающими улыбками, предвещающими нечто таинственное, незабываемое, чистое – за что потом не будет стыдно.

Уже уверенно шагая домой по совершенно безлюдным улицам, я успокоил себя тем, что завтра мне действительно лететь в Токму – географический центр Азии, – а потому надо как следует выспаться.

Под мерный хруст снежка мне неожиданно припомнился в чём-то забавный, а в чём-то и немного грустный прошлогодний эпизод, связанный с этим таёжным посёлком, на время промысла в котором оставались в основном только женщины да дети. И деревня словно погружалась в сон. Зато после промысла – был недельный праздник! И в любом доме первого встречного-поперечного тут же усаживали за стол и поили и кормили до отвала.

Я вышел в Токму из тайги чуть раньше, когда промысел ещё продолжался. Проходя по улицам притихшего посёлка, засыпанного пушистыми снегами, без лая собак (все они с хозяевами на охоте), я не раз ловил на себе недвусмысленные взгляды молодух, встречающихся мне. Однако на вопрос, у кого можно остановиться дня на три, получал однозначный отказ.

– В гости можешь прийти, хоть на всю ночь, – откровенно разъяснила мне у колодца ситуацию разбитная вдовая бабёнка лет тридцати, с озорными глазами, – да и то незаметно, под вечер, в темноте, чтоб никто не видал. И уйти тоже затемно придётся. Иначе все косточки мне, бедной молодейке, потом перемоют. А пожить? Кто ж тебя пустит. Старуха только какая древняя или дед одинокий. Так нет у нас таких в посёлке. Я, если б не детки, можа и разрешила… А из семейных баб никто не пустит. Мужик с охоты вернётся – зашибёт. Тебе, парень, одна дорога – к Синильге. Тунгуска здесь одна, сирота, живёт. На метеостанции. Там и работает. Девка красивая, молодая и в рот никому не заглядывает, своим умом существует. В техникуме каком-то вроде заочно учится. Она, может, и пустит, а остальные у нас все на виду… Если у Синильги не устроишься – приходи под вечерок ко мне… Вон моя изба, с голубыми ставнями, – кивнула она головой. – Тихонечко в окошко крайнее постучи – я тебя до утра обогрею, – улыбнулась она. И пошла прочь, покачивая крутыми бёдрами, легко ступая, с перекинутым через плечо коромыслом. На крючьях которого мерно покачивались два больших, полных, с чистой водою ведра.

На метеостанции, состоявшей из двух небольших комнат: служебной и жилой, Синильга – худенькая, невысокого роста смуглая девушка, с чёрными, блестящими волосами, туго заплетёнными в две косы, в наушниках, сидя спиной ко мне у аппарата, мигающего зелеными и красными лампами, принимала какое-то сообщение.

На скрип двери она обернулась, махнула рукой, чтоб я сел на лавку и не мешал ей, пока она что-то очень сосредоточенно слушала и записывала. Хотя в то же время из телеграфа выползала тонкая бумажная лента, скорее всего, с тем же сообщением.

Пока девушка была занята, я бесцеремонно разглядывал её.

Во-первых, я успел заметить, что глаза у неё голубые – крайне редкое сочетание с чёрными волосами… Наряд же её был небросок, обычен для здешних мест. Камусные оленьи унты белого цвета. Тёплая шерстяная, зелёная в чёрную клетку юбка и белый самовязаный, плотно облегающий её фигуру свитер.

«Пионерка прямо, ни дать ни взять. Красного галстука только не хватает».

Действительно, она больше походила на прилежную девчонку-школьницу лет четырнадцати, чем на совершеннолетнюю девушку. О возрасте Синильги меня там же, у колодца, уведомила аппетитная вдовица, составляющая с ней явный контраст и своей царственной статью и кустодиевскими пышными формами.

Девушка сняла наушники. Оторвала от общей телеграфной бобины бумажную полоску с напечатанным на ней текстом. Прочла его и, беспомощно глядя на меня, развела руками.

– Ничего не понимаю! Какой-то странный запрос. Никогда раньше таких не поступало.

Она протянула мне текст.

На бумажной ленте, пришедшей почему-то из Красноярска, хотя Токма расположена на территории Иркутской области, было отпечатано: «Срочно! В комиссию по продовольствию. Краевой администрации. Вышлите сводки по снегозадержанию! И. о. начпродснаба Н. Е. Трусов».

Прочитав телеграмму, я, с видом знатока, произнёс: «Синильга, я смогу вам помочь, но при одном непременном условии, если вы примите меня дня на два-три, пока за мной не прилетит вертолёт. Обещаю вести себя прилично, зовут меня Олег».

– Да живи, мне-то что, – сразу перешла она на «ты». – Вон топчан стоит свободный в углу, у буржуйки. А я в другой комнате сплю. И зовут меня вовсе не Синильга, а Света. Это местные меня так величают, начитались Шишкова… Так какой мне дать ответ на запрос?

Я сразу догадался, что пришедшая на метеостанцию телеграмма – элементарная ошибка. И некто Н. Е. Трусов просто перепутал таёжную Токму с каким-то сельскохозяйственным районом Красноярского края.

– Садись, передавай, – решительно сказал я и начал, расхаживая по комнате, диктовать: – Снега выпало метр. Падает ещё, задержать – не можем. Подпись не надо. Просто – метеостанция посёлка Токма. Да, можно ещё прибавить: через неделю сможем выслать данные по заготовке пушнины… Всё! Я думаю, этого будет достаточно.

В последующие дни мы со Светланой как-то очень быстро сдружились. Она много читала и любила обсуждать прочитанное. В её чистой и уютной комнате, на самодельной полке разместились книги многих, любимых и мной, авторов. Девушка делилась со мной, как с более старшим, своими самыми сокровенными мечтами, в том числе и о том, что она очень хотела бы попасть в международную экспедицию в Антарктику – радистом или метеорологом. Собственно говоря, это была её главная мечта, вокруг которой крутилось уже и всё остальное. Ко мне она относилась доверительно и просто, как к брату.

Иногда, разомлев от жара буржуйки, Света закрывала книгу, перебиралась на топчан и, положив голову мне на колени, начинала мечтать.

Вот бы съездить, хоть один раз, в Москву! А лучше – спасти какую-нибудь международную экспедицию в Антарктике (отчего её так тянуло на этот белый и холодный континент?), первой приняв сообщение о бедствии и их координаты. И прославиться потом на весь мир, как тот никому не известный радиолюбитель-самоучка, что принял сообщение экспедиции Нобиле, когда дирижабль итальянского генерала разбился в Арктике.