Двести лет вместе. Часть вторая - Александр Солженицын

Не упустим эту психологическую внезапность перехода от дореволюционных стеснений в правах: «Раньше евреям власть вовсе не была доступна, а теперь доступна больше чем кому-либо другому», констатирует И. Бикерман[567]. – Эта психологическая внезапность действовала, хотя и с разной силой, во всех слоях населения. С. Шварц пишет: «С середины двадцатых годов в Советском Союзе поднялась новая волна антисемитизма», – и он «отнюдь не был отголоском старого антисемитизма („наследие прошлого“)». Также и «чрезвычайным преувеличением является объяснение… деревенским происхождением» отсталых рабочих – ибо «почти нет сообщений» об «антисемитизме в деревне». Нет, «это было гораздо более опасное явление». Этот антисемитизм возник в средних слоях города – и проник «в верхние слои рабочего класса», «в рабочую среду, остававшуюся почти непроницаемой для антисемитизма до революции», «в среду учащихся [ВУЗов], в среду членов компартии и комсомола», а ещё раньше – «в местный государственный аппарат – особенно в небольших провинциальных центрах», – и вот широко разлились «настроения активного и агрессивного антисемитизма»[568]. – О том же и Еврейская энциклопедия, уже из самого конца XX века: «Хотя официальная советская пропаганда утверждала, что антисемитизм 2-й половины 20-х гг. являлся „наследием прошлого“… факты доказывали, что он в основном был порождён сложившимся в эти годы своеобразным столкновением различных социальных сил в крупных городах». Тому способствовало «широко распространённое мнение, что власть в стране захвачена евреями, которые являются ядром большевиков»[569]. – Да уже и в 1-й половине 20-х годов с обострённой тревогой писал Бикерман (1923): «Теперь еврей – во всех углах и на всех ступенях власти. Русский человек видит его и во главе первопрестольной Москвы, и во главе Невской столицы, и во главе Красной армии, совершеннейшего механизма самоистребления. Он видит, что проспект Св. Владимира носит теперь славное имя Нахимсона… Русский человек видит теперь еврея и судьёй, и палачом; он встречает на каждом шагу евреев, не коммунистов, а таких же обездоленных, как он сам, но всё же распоряжающихся, делающих дело советской власти… Неудивительно, что русский человек, сравнивая прошлое с настоящим, утверждается в мысли, что нынешняя власть еврейская… Что она для евреев и существует, что она делает еврейское дело, – в этом укрепляет его сама власть»[570].

Пожалуй, не менее на виду, чем участие евреев во власти, – был и новый внезапный порядок в образовании и культуре. Новое неравенство не было по замыслу национальным – а столичным. Российскому читателю не надо объяснять, какие преимущества всё советское время насквозь, от 20-х годов до 80-х, давали столицы по сравнению с остальной страной. Из главнейших преимуществ – уровень образования и широта возможностей в нём. Кто в самые ранние советские годы утвердился в столицах – тот и обеспечивал детям и внукам на десятилетия вперёд перевес, по сравнению с провинцией, в высшем образовании и в аспирантуре, дальше дающих прямой и уверенный выход в Центральный образованный класс. – А русскую интеллигенцию «утюжили» ещё с 1918. В 20-х исключали из ВУЗов уже состоящих студентов – по соцпроисхождению: детей дворян, духовенства, чиновников, офицеров, купцов, далее мелких лавочников, а все последующие годы им отказывали в приёме, даже и просто детям интеллигенции. – Эти кары не распространялись на евреев как «нацию, угнетённую при царском режиме»: еврейскую молодёжь, хоть и буржуазного происхождения, свободно принимали в ВУЗы; еврею прощалось, что он непролетарий.

Читаем в Еврейской энциклопедии: «При отсутствии каких-либо ограничений по национальному признаку при приёме в высшие учебные заведения… в 1926/27 учебном году евреи составляли 15,4% всех студентов… СССР, что почти в два раза превышало долю евреев среди всего городского населения страны»[571]. А дальше студенты-евреи, «благодаря высокому уровню мотивации», легко опережали в учёбе неразвитых «пролетарских выдвиженцев», рабфаковцев, – и так открывался свободный путь в аспирантуру. В первую очередь этим, уже с 20-30-х годов, определилась на долгое будущее столь видная затем доля евреев в советской интеллигенции. Отмечает Г. Аронсон: «Широкий доступ в высшие и специальные учебные заведения привёл к созданию не только кадров врачей, учителей и особенно инженеров и технических работников среди евреев, но и открыл для евреев возможность преподавательской и научно-исследовательской деятельности в университетах и других учреждениях»[572] – в размножившихся потом НИИ, НИИ. В начале 20-х «председателем Главнауки» был (после Главтоплива) не учёный, а большевицкий деятель Мартын Мандельштам-Лядов[573].

Ещё более разительные перемены охватили хозяйственную жизнь страны. Бухарин публично отметил в начале 1927 на партийной конференции, что «во время военного коммунизма мы русскую среднюю и мелкую буржуазию наряду с крупной обчистили». Как открыли свободную торговлю – «еврейская мелкая и средняя буржуазия заняла позиции мелкой и средней российской буржуазии… Приблизительно то же произошло с нашей российской интеллигенцией, которая фордыбачила и саботажничала: её места кое-где заняла еврейская интеллигенция». К тому же «у нас в центральных районах, в центральных городах сосредоточены еврейская буржуазия и еврейская интеллигенция, переселившиеся из западных губерний и из южных городов». И вот «даже в кругах нашей партии нередко проявляется антисемитская тенденция, уклончик»; «мы должны, товарищи, с антисемитизмом вести яростную борьбу»[574].

Бухарин описывал картину, которая была у всех на виду. Еврейскую буржуазию не вымаривали сплошь, как русскую. Купец-еврей несравненно реже становился проклятым «бывшим», находились свои заступники и выручатели. Родственники или сочувственные из советского аппарата то полегчали в поборах, то предупреждали о грозящей конфискации или аресте. Если теряли, то – капиталы, не жизни. Тогда содействие оказывалось и полуофициально, Еврейским Комиссариатом при Совете Народных Комиссаров: ведь еврейская нация доселе была угнетённая, а значит, теперь, естественно, нуждается в помощи. Вот и Ларин, обходя расправу с русской «буржуазией», говорит только: теперь власть начала «исправление той неправильности, какая существовала при царизме до революции»[575]. – Так и при разгроме НЭПа удар по нэпманам-евреям не мог не смягчаться их связями в административных советских кругах.

А говорил Бухарин в ответ на заметное выступление сменовеховца, в прошлом кадета, проф. Ю. В. Ключникова. В декабре 1926 профессор сказал речь «на митинге по еврейскому вопросу» в Московской консерватории: «У нас есть отдельные выражения хулиганства, которые… уродливы. Источником этого служит задетое национальное чувство [русских]. Уже Февральская революция (1917) установила равноправие всех граждан России, в том числе и евреев. Октябрьская революция пошла ещё дальше. Русская нация проявила национальное самоотречение. Создалось определённое несоответствие между количественным составом [евреев] в Союзе и теми местами, которые в городах временно евреи заняли… Мы здесь в своём городе, а к нам приезжают и стесняют нас. Когда русские видят, как русские же женщины, старики и дети мёрзнут по 9-11 часов на улице, мокнут под дождём над [лотком] Моссельпрома, и когда они видят эти сравнительно тёплые [крытые еврейские] ларьки с хлебом и колбасой, у них появляется ощущение недовольства. Эти явления катастрофичны… С этим нужно считаться. Страшно нарушена пропорция и в государственном строительстве и в практической жизни и других областях… Если бы у нас в Москве не было жилищного кризиса – масса людей теснится в помещении, где нельзя совершенно жить, и в то же время вы видите, как люди приезжают из других частей страны и занимают жилую площадь. Это приезжие евреи… Растёт национальное недовольство и национальная сторожкость, настороженность других наций. На это не надо закрывать глаза. То, что скажет русский русскому, того он еврею не скажет. Массы говорят, что слишком много евреев в Москве. С этим считайтесь, но не называйте это антисемитизмом»[576].

Однако Ларин эту речь Ключникова посчитал именно воплощением антисемитизма, более того: «Это выступление может служить и образцом большого благодушия советских органов в борьбе против антисемитизма. Ключникова здорово отругали последующие ораторы на том же митинге, но никаких административных мер против него не было принято»[577]. (Вот она, тоска активиста-коммуниста.) – Агурский комментирует: да, «за речь, подобную речи Ключникова, во все двадцатые, да и тридцатые годы неминуемо ждала бы репрессия», а Ключникову сошло; так не было ли, мол, чьего-то тайного поощрения?[578] (Да искать ли тайные объяснения? слишком уж скандально было бы наказывать только что доверчиво вернувшегося из-за границы виднейшего сменовеховца, подорвать всё течение, столь полезное советской власти.)