Эныч - Евгений Комарницкий

— Мы тут с Федором посоветовались, дядя Лука, — продолжает Коля, — и решили назначить тебя капитаном нашей команды. Да и молодежь наша — Александр с Евгением, по глазам вижу, не против. Так что приступайте к исполнению своих служебных обязанностей, капитан Волохонский!

— Спасибо, Коля, — говорит, смиренно вытирая запачканный Рукав куртки, старший лейтенант Волохонский. — Я ждал этого евно двадцать лет.

Дикий клич топора Степана летит с эстрады. Вытесненный на самый край турнирной площадки, он, изловчившись, делает необычный ход: отбрасывает ящик, замахивается железным лбом-обухом и вгоняет под вопли зала оторопелый клин в пол.

— Слава блистательному рыцарю Черного Ящика! — вскинув руку топора-победителя, провозглашает Шуйца. — Мужество и отвага, доблесть и бесстрашие, ловкость и находчивость — вот компоненты, присущие герою нашего времени! Фанфары! Аплодисменты! Призы!

…Минуты две спустя на эстраде смена декораций. Поднявшийся с кресла Молекула, заложив одну руку сзади, другую спереди, неторопливо расхаживается по кромке сцены, принимая ликующие, обращенные к нему с новой надеждой и восхищением взгляды, разминая при этом с видимым удовольствием свои затекшие от долгого сидения члены. Остановившись посреди площадки и спортивно потянувшись, Виктор Вильямович делает народу сенаторский жест.

Все стихает.

— Итак, мои друзья, я думаю, вы довольны? — опуская руку, он задерживает ее на своем ухе.

Дружный рев Парусов отвечает ему согласием.

— Тогда сразу к делу, — удовлетворенно кивает Молекула. — Задача простая и цельная, — звуковая имитация животного, растительного и научно-технического мира. Короче, друзья, кто во что горазд и без ограничений. Игра начинается по моей команде, ну, а по ходу действия, я сам выберу лучшего.

Он подходит к креслу, садится и, взяв оставленную им на подлокотнике гвоздику, откидывается на спинку.

— Сейф, Нивелир, Крематорий, Некролог, — кричит, щелкнув пальцами, возникший рядом с креслом своего суверена Шуйца. — Взяли!

Выросшая возле кресла четверка кожаных крепких парней с двумя трехметровыми полированными жердями, подсовывает брусья под сидение, берется за концы и поднимает открытый паланкин себе на плечи.

— Последние ЦэУ, мои уважаемые представители НТП, фауны и флоры, — говорит, покручивая перед своим носом гвоздику, Молекула, пока его восьминогая триера спускается с эстрады в зал. — Следите за сигналом этого цветка: вверх— исполняйте, вниз — молчите. Ну, вот и все. Поехали.

Он взмахивает рукой. И началось.

Хрюканье, бибиканье автомобиля, лай, пожарная сирена, кваканье, блеянье, вертолетное тарахтение, кукареканье, скрип тормозов, мычанье, свисток локомотива, кудахтанье, телефонный звонок, гудение керосинового примуса, мяуканье, перестук вагонных колес, карканье, запуск космического корабля «Аполлон», рев слона, стук дятла, механическая циклевка полов, трубный лосиный призыв, шум птичьего базара, бой кремлевских курантов, чавканье тапира, щелканье тукана, взрыв телевизора, пуск ракет с турсов, крик осла, стрельба очередями из «Калашникова», змеиное шептание, уханье совы, вой снежного человека, стоны дизеля, кряхтенье пеликозавров, визг циркулярной пилы, скрежет текодонта, чмоканье демпфера, топот стрекозавра, плач мартена, причитание птеродактиля, рыдание блюминга, удары хвостом игуанодона, верещание турбины, плевки насосов, писк дипротодона, рев Красноярской ГЭС, пыхтение балахицериума, свист закипающего чайника, сопение корифадона, оханье тяжелого пресса, алюминиевость трубкозуба, раздумья гидранта, плунжерность бородавочника, бег бойлера, дроссельность гигантского броненосца, сны дебаркадера, арматурность матаматы, полет изолятора, ртутность овсянки, белый танец градирни, манометрность макруруса, лукавство фрезы, кронштейность дронты, радость компостера, надфильность сальпуги и боль шарикоподшипников сливаются в единую космическую какофонию.

Под наполнившимися звуковым ветром брезентовыми парусами кафе, разрезая раскачивающиеся во вдохновенном исполнительском порыве волны голов, плывет Молекула. По его лицу разлита благостная умиротворенность — голова слегка откинута назад, глаза в полузакрытом состоянии.

Проплывая мимо терриконовой пирамиды, Молекула подает знак, и его восьмивесельноногая триера делает остановку. Прислушиваясь к козлиному мемеканью взобравшегося на вершину человека в плаще, Молекула опускает свой цветочный скипетр.

Какофония резко обрывается.

— Фу-ух, — хлопая по заложенным ушам, мотает головой Коля, — вот это музыка… Нет, ребята, — говорит он не слышащим его, зажавшим уши пальцами, ладонями и кулаками Волохонскому, курсантам и Федору. — Я лучше пару ведер…

— Цыц, ты! — шипят за его спиной. — Вильямович выбирает. Послушать дай, балабол!

Еще раз хлопнув себя по ушам, Коля поворачивает голову в сторону пирамиды, прислушиваясь к идущему там разговору.

— Неплохо, совсем неплохо, дружок, — говорит, поощрительно кивая плащу, Молекула. — Есть порыв, искренность, задор, знание темы… только техника, к сожалению, хромает. Ты вот что, дружок… Становись-ка на все четыре и пошел. С вершины — к подножию и обратно. Ближе к естественному началу. И уверяю тебя, сразу приобретешь то, чего тебе еще пока не достает — объемность звучания и верный тембр. Итак, дружок, с учетом этого Дружеского критического замечания, продемонстрируй нам свое сольное исполнение. Давай.

Под подбадривающие замечания многочисленных участников, чуть помявшись, плащ становится на четвереньки, окидывает взглядом склон и, взмекнув дурным голосом, скачет со скамейки на скамейку, сопровождая свои прыжки протяжным блеяньем. Спустившись к подножию, он делает кульбит и под дружные возгласы одобрения с удвоенной энергией взбирается к вершине. Покорив пик и тяжело дыша, ожидает оценки Молекулы.

— Хорошо, — замечает с улыбкой главный менеджер спортивно-зрелищного мероприятия. — Перспективный козел. Толк будет. Берем на заметку.

Гвоздика поднимается вверх — и вновь среди децибеллозабушевавшегося подпарусного моря продолжает свое плавание сикомороовальное судно.

У буфетной стойки троица студентов, решившая в очередной раз завоевать следующий приз, и присоединившиеся к ним еще двое друзей, вдохновенно разыгрывают батальную инсценировку — высадку союзных войск в Нормандии; «окопавшиеся» по од-; ну сторону стойки жилетка и дипломат яростно поливают из «ручных пулеметов» и забрасывают «гранатами» атакующие их силы «противника»: лязгающего гусеницами и урчащего мотором стреляющего на ходу стриженного «Шермана»; бомбящую обороняющихся «летающую крепость», бейсбольную кепку, и трещащую из автоматической винтовки в пылу наступательного порыва «пехоту», студента в защитного цвета куртке.

Рядом, у холодильного прилавка, визжит и стонет в ударно-джазовом ритме организованный ниисотрудниками вокально-инструментальный ансамбль. Маленький вертлявый представитель технической интеллигенции в кофте-лапше виртуозно водит по своим крупным зубам пластмассовой рукояткой отвертки, производя звучание ксилофона. Его рыжеусый, с меланхоличновыутюженным лицом товарищ выбивает размеренными ударами своего лба о пустую канистру дребезжаще-рыдающие звучания. Пронизывающим плачем поддерживает ударника в трясущихся руках седого маленького старичка — Виссариона Гурьевича, виолончель. А в центре ВИА, под руководством поднявшегося на остов прилавка и размахивающего большими костистыми руками помятого гражданина в тирольке, стоят одной плотной стеной и хрюкают на три голоса — бордовый галстук, кожаный пиджак и галстук в горошек.

А еще дальше, за холодильным прилавком, кружится минихоровод. Пьяных Сосьет с подругой несут в танце-конвульсии их кавалеры — щупленький работник речного пароходства в тельняшке, широконосый с покатым телом мужчина в панамке и сутулый буравящеголовый бородач. От хоровода исходят нестройные рулады протяжного кваканья.

Гвоздика опускается. Снова тишина. Триера замедляет ход и останавливается.

— Неплохо, ребята, — хвалит студентов Молекула. — Это мне живо напомнило высадку морского десанта в Инчоне, кажется, я пятидесятом. Там тоже жарковато было, — он слегка ослабляет на себе шейный платок. — Настоящий боевой натурализм. Поздравляю!.. Ну, а чем еще нас сможете порадовать?

— А чего попросите, — отвечает жилетка, распрямляя плечи. — Когда со стимулом, да без пристяга — мы все сможем.

— Чудесно! — одобрительно глюкает губами Молекула. — Тогда так. Сыграем в павианов. Игра для вашей души и темперамента, — прыжки друг через друга, — прыжок и крик, прыжок и крик. Действуйте, юность!

Студенты, выпаливая в воздух мощные заряды обезьяньих криков, с рабочим энтузиазмом принимаются за прыжки, а Виктор Вильямович Молекула, повернувшись в другую сторону, обращается к научным сотрудникам.