Ворон - Дмитрий Щербинин

Вот в воздухе пролетело несколько растерзанных орочьих тел — они были подхвачены течением и унесены. Туор не знал, что орки, набросившись разом со всех стон на Тана, нанесли ему несколько смертельных ран, но он отбросил их, и успел перегрызть глотки еще нескольким, прежде чем смерть освободила его дух…

А Туор, сжав левый кулак, и, слабея все больше, облокотившись на стену, ожидал, когда же они подойдут. И они не заставили себя ждать — градом посыпались сверху, вода взметнулась кровавыми брызгами. На побелевших губах Туора вспыхнула усмешка — то была усмешка отчаяния; и хриплым вздохом вырвались из него слова:

— Ну — идите же сюда! Давайте — попробуйте взять меня живым!

Орки загоготали и бросились на него, но Туор, в эти отчаянные мгновенья, нашел еще в себе какие-то силы — ударил первого из подбежавших в морду — удар получился сильным, орк опешил, покачнулся, а Туор, воспользовавшись этим, выхватил его ятаган, и все так же отчаянно усмехаясь, выдавил:

— Не пройдете! Нет! Прочь в свои берлоги!

И он нанес удар, поразил того орка, но тут подбежало несколько — он отбил еще один удар, но вот второго не успел — клинок пронзил ему грудь. Все-таки Туор был еще жив, он отдернулся назад, уперся в берег — изо рта его пошла кровь.

Орки стояли в воде, полукругом, со злобными усмешками, наблюдая за его мукой. А он, издав отчаянный вой, бросился на них; и смог снести голову еще одному, но этот его удар был последним. Ятаган распорол ему живот, другой вонзился в спину — сделал шаг к пещере… злой хохот закружился, стал удалятся, совсем незначимым стал…

Он уже падал и слабый, никем неслышимый шепот, сорвался с его губ:

— Дети мои! Ваш ждет тьма… Как страшно это, пришедшее в последний миг откровение… Тьма, а в ней искорка… Даже и в изначальном мраке была искорка…

Тут темное облако сжало мир, и он повалился в воду…

Орки вошли к пещеру, а там уже стояла Феаора, загораживала своим телом младенцем, кричала:

— Убирайтесь прочь, нечистые!

Орки, хоть и не понимали ее — хохотали, и, вскоре выволокли на берег и Феору, и рыдающих младенцев. Феора, только взглянув на это войско, повалилась в обморок; ну а орки потешались — им так нравился отчаянный детский плач!

— Грр-брр! — рычали они. — Что делать со старой ведьмой?! Какое с ней может быть веселье?! В реку ее и все!

— У нас есть младенцы!

— Какое мягкое мясо! Да! Да!

— А-а-а — слюни текут!

— Но их слишком мало!

— Я, Грукраг сильный, вытащил их — они мои!

— На твоем ятагане, Грукрак, даже крови нет! Это я Друбраб уложил человека — они мои!

— Не забудьте про Рыгбула — я тоже бил его!

— Все прочь — я Бруждр, и я самым первым услышал, как они ревут!

— Это я!.. Нет — я!..

Затевалась потасовка, а, если учесть, что орки ожидали куда большую добычу, и, были разъярены отчаянным сопротивлением Туора и Тана — то это могло закончиться большим кровопролитием.

Но вот вперед выступил громадный орк, закованный в золотую неудобную кольчугу. Он усмирил своих воинов, выбив множество клыков и свернув несколько челюстей. Затем зарычал:

— Никто их не будет есть! Грр! Много ли пользы от трех таких ничтожный кусков?! Но смотрите… — он подхватил одного малыша за ногу, и, покачивая им в воздухе, продолжал. — Вспомните, каким сильным воином был его отец! Р-ррр! Посмотрите, как крепка их кость! Оррр!.. Из них вырастут сильные рабы…

Орки знали, какая кара ждет их, коли они вздумают его ослушаться, а, потому и повиновались. Один из них говорил:

— А что со старой ведьмой? Из нее ничего не выйдет! Ей то можно погрызть кости?!

— Болваны! — ругался предводитель. — Кто будет следить за этими младенцами? Кто знает, чем их кормить, чтобы они не подохли?! А?!.. Пусть эта старуха пока следит за ними. Да, да… Гррр… Взять ее… — и это приказание было исполнено.

Орки еще немного побродили среди пепелищ Роднива, но больше ничего не нашли. Беспрерывно ругающейся толпой бросились они по выжженной просеке к черным Холмищам, и дальше — к Андуину, где их поджидали мыши-вампиры.

Бордовая пелена пожарищ отступала все дальше к югу, а с севера приближались водопады солнечного света. Воздух трепетал в нетерпеливом ожидании, когда эти водопады, нахлынут, смоют скверну, придадут сил новым всходам, которым суждено было подняться, расцвести над пепелищами краше прежнего…

Глава 5

Мэллорн и пламень

Правитель Туманграда — Хаэрон, был совсем еще молод, и слугам не приходилось его будить, так как он всегда поднимался с зарею.

А в день, на который назначен праздник, Хаэрон поднялся даже раньше обычного, когда еще и первые петухи не пропели и, первым делом, погрузил руки, во златые, живые волосы жены своей Элесии — руки тут же объяла теплота, и не хотелось уж никуда эти руки отнимать…

Но он поднялся с кровати, и, пройдя по покрытому ковром каменному полу, выглянул в окно и улыбнулся: на небе застыли только два легеньких, только что подсвеченных первыми робкими лучами, серебристо-розовых облачка. В этом, наполненном потоками зари небе, кружили какие-то птицы, но что это за птицы было не разобрать — они казались двумя черными точками, которые двигались очень медленно. Какая-то тревога охватила правителя, когда он созерцал эти точки, но вот, на плечо его опустилась рука и, обернувшись, он уже позабыл про птиц. Это, неслышно ступая, подошел к нему один из советников, и, зашептал на ухо:

— Извините, за столь раннее вторжение, но дело очень важное…

Хаэрон шепнул:

— Ступайте как можно тише — не хватало еще, чтобы малыши пробудились…

Советник неслышно прошел в коридор, да и замер там, ожидая своего правителя. Хаэрон быстро надел свой бирюзовый, праздничный кафтан; затем склонился над супругой…

Уже выходя в коридор, он обернулся — взглянул на колыбель, и увидел над нею темное облако. Правитель замер, порывисто сделал к ней шаг, но вот — уже не густилось над колыбелью никакой тьмы; вздохнула во сне Элессия, легкая улыбка коснулась уголков ее губ — видно, снилось ей что-то светлое…

Хаэрон вышел в просторный коридор, стены которого были украшены гобеленами, а под высокими сводами — гулкими, но негромкими перекатами отдавались шаги его и советника…

И вот они вошли в тронную залу. Одна из стен ее полностью закрыта была шелковистым стягом — он, изгибаясь плавными волнами, опускался к самому полу — на нем были волны; корабль, а над кораблем — парящая над водою крепостная стена. Этот же герб — отображен был и на спинке трона, который выкован был из золота, и стоял на возвышении, к которой вели пять ступеней.

Как и полагалось, при рассмотрении каких-либо государственных дел, Хаэрон прошел к трону, и усевшись оглядел зал: каменные колонны, изразцовые мозаики на стенах… этот зал, как и весь королевский дворец, сложен был на славу — крепко и без излишней роскоши.

У первой ступени, приклонили колени двое воинов, а между ними лежал и трясся некто грязный, в изодранных лохмотьях, издающий болезненные стоны, и, время от времени, начинающий рвать волосы на голове. Вокруг него медленно разливалась грязевая лужа. Когда Хаэрон уселся на трон, один из воинов встряхнул за плечо это создание:

— Король уже здесь. Говори то, что хотел говорить.

Существо издало еще один болезненный стон, и, вдруг, вжалось лицом в пол, и больше не двигалось, словно бы умело. Тогда воины попытались поднять его, однако, двум этим сильным воителям не удалось хотя бы сдвинуть его с места — существо намертво, и до хруста в пальцах уцепилось в ободок который протягивался по первой ступеньке.

Тогда один из воинов прокашлялся и обратился к Хаэрону:

— Мы бы не осмелились бы тревожить Вас в час столь ранний…

— Ничего, ничего — вы же знаете, что Я не люблю терять время во сне. Ведь жизнь наша, что блестка малая, а там, впереди — вечный сон.

— Этот человек — Маэглин. Страж городских ворот, который…

— Знаю, знаю… Так где же вы нашли этого изменника?

Слово «изменник» король молвил с гневом; однако, не подразумевая, что Маэглин действительно изменник — т. е., что предал он врагам свой город; но, что он слабодушный человек, и, по каким-то денежным делам изменил данную клятву верности, и пытался оставить город. После этого слова, дрожь пробрала тело несчастного, он вскрикнул, и стал сильно стучаться лбом об ступень.

— Поднимите же его! — повелел воином Хаэрон.

На помощь этим воинам подоспели еще несколько, и отодрали-таки Маэглина от ступени. Теперь они держали его за плечи, а он клонил голову на грудь, и жалел, что у него волосы не длинные и нельзя под ними спрятать лицо от пристального взора.

— Говори! — требовал Хаэрон, и от этого голоса «изменник» вскрикнул, и стал выгибать голову в сторону; да все сильнее и сильнее; того и гляди — треснет шея. Вдруг, завыл жалобно, как побитый пес.