Клуб адского огня - Том Нокс

Вернее, то, что осталось от человека. Обнаженная жертва, примотанная ремнями к перекладине за щиколотки, была подвешена вниз головой. Распростертые руки привязаны к стойкам за запястья. На лице убитого, лишь немного не достававшем до густо залитых кровью половиц, застыла ужасающая гримаса боли, свидетельствующая о том, через какие мучения прошел несчастный.

С него содрали кожу. Содрали заживо и, похоже, очень медленно и тщательно, срезая или отрывая ее от человеческого тела, клочок за клочком, одним кошмарно болезненным рывком за другим. На ободранной пульсирующей плоти тут и там виднелись желтые пятна жира, хотя кое-где был содран и жир, выставляя напоказ темно-красные мышцы. Местами можно было разглядеть внутренние органы и кости.

Де Савари прикрыл нос указательным пальцем. Он чувствовал запах тела, запах мышц и блестящего жира, видел сведенные судорогой шейные мышцы, беловато-серые легкие, отчетливо различимую кривизну грудной клетки. То, что открылось его взору, походило на картинку из анатомического атласа — мускулы и связки человека. Гениталии, естественно, отсутствовали. На их месте темнела глубокая рана. Де Савари предположил, что их засунули жертве в рот и, скорее всего, заставили съесть.

Он обошел труп. Было очевидно: тут действовал не один человек. Чтобы проделать такое аккуратно, не убивая жертву сразу, нужно терпение и умение. Если правильно освежевать человека, он может прожить не один час, пока мускулы и органы будут медленно высыхать и коробиться. Временами жертва может терять сознание от боли, рассуждал де Савари, но ее нетрудно привести в чувство, прежде чем продолжать.

Ему совершенно не хотелось мысленно реконструировать случившееся, но это было необходимо. Перепуганного сторожа приволокли сюда. Привязали вниз головой: ноги к перекладине, руки к стойкам. Как распятие, только наоборот.

А потом — это де Савари тоже отчетливо представил себе — всепоглощающий ужас, который охватил жертву, осознавшую, что происходит; первый осторожный надрез кожи вокруг щиколотки. Умопомрачительную боль, возникшую, когда стали отдирать кожу, подставляя пульсирующую плоть перепадам холода и жары.

Ведь при малейшем прикосновении к голой плоти испытываешь нестерпимую боль. Несчастный, несомненно, кричал, пока мерзавцы «трудились» над его трепещущим от немыслимых страданий телом. Возможно, кричал так громко, что они отрезали гениталии и заткнули окровавленною плотью орущий рот.

А потом настал черед еще более сложной работы — грудь, руки. Они наверняка практиковались на овцах, козах или, может быть, кошках. Чтобы сделать все как следует.

Ученый отвернулся, содрогаясь всем телом.

Форрестер положил руку ему на плечо.

— Простите меня.

— Сколько ему было? Это трудно определить, когда… на лице нет кожи.

— Хорошо за сорок, — ответил Форрестер. — Может быть, выйдем?

— Пожалуйста…

Полицейский снова шел впереди. Выйдя из дома, они подошли к ближайшей садовой скамейке, и де Савари с облегчением опустился на нее.

— Ужасно, — сказал он.

Солнце все еще грело. Форрестер, громко крякнув, содрал с ног бахилы. Некоторое время они сидели в напряженной тишине. Ароматы начала лета казались сейчас чуть ли не тошнотворными.

В конце концов де Савари нарушил молчание.

— Пожалуй, я смогу вам помочь.

— Правда?

— Вернее сказать, я, кажется, понимаю психологию тех, кто это сделал, — уточнил де Савари.

— И?..

— Почти наверняка здесь ацтекские мотивы. У ацтеков было… много методов человеческого жертвоприношения. Самый известный из них — когда у живого человека вырывали из груди сердце.

Оба следили за приближавшимся к дому полицейским автомобилем. Оттуда вышли два офицера с металлическими чемоданчиками, коротко кивнули Форрестеру, и тот кивнул в ответ.

— Медэкспертиза, — пояснил он. — Итак, ацтеки?..

— Ацтеки могли скормить человека ягуарам. Могли медленно выпускать из него кровь. Могли расстреливать его маленькими стрелами, пока не умрет. Но чуть ли не самым изощренным способом было сдирание кожи. Для этого даже специальный день существовал — праздник свежевания людей.

— Специальный день для сдирания кожи?

— Они поступали так со взятыми в плен врагами. Снимали кожу единым куском. А потом, накинув ее на себя, плясали на улицах городов. Ацтекские вельможи часто носили одежду из человеческой кожи — считалось, таким образом они воздают честь побежденному врагу. Сохранилась даже легенда. Однажды они захватили в плен принцессу враждебного государства, а спустя несколько недель пригласили ее отца в гости, как бы с целью заключить мир. Тот, понятно, рассчитывал получить обратно свою дочь живой и невредимой. Но когда пир подходил к концу, ацтекский император хлопнул в ладоши, и явился жрец, одетый в кожу убитой принцессы. Ацтеки считали, что таким образом оказывают наивысшие почести вражескому королю. Мне, правда, не думается, что в тот раз мирные переговоры закончились успешно.

Форрестер побледнел.

— Вы считаете, что они станут ее носить? Что Клонкерри разъезжает по стране в… коже этого бедняги?

— Вполне возможно. По крайней мере, ацтеки поступили бы именно так. Носить кожу своего врага, словно костюм, пока она буквально не сгниет. Вонь должна быть непередаваемая.

— Вообще-то кожу мы пока не нашли. Ждем служебных собак.

— Хорошая мысль. Думаю, бандиты вполне могли напялить кожу на себя, раз уж они так скрупулезно следуют ацтекским методам.

Оба вновь умолкли. Де Савари смотрел по сторонам, на холмистый парк, на старые деревья, склонившиеся к реке, — идиллия, мирный, буколический, чисто английский пейзаж. Он плохо согласовывался с тем… объектом, распятым на деревянной раме в нескольких ярдах отсюда. С висящим вниз головой красным трупом с устрашающим оскалом боли на лице.

Детектив поднялся.

— Но все-таки, что они ищут? Эта банда? Я выяснял, дом никак не связан с «Клубом адского огня».

— Действительно, — подтвердил де Савари. — Зато существует любопытная связь между этой школой и Ближним Востоком.

— Какая?

Де Савари улыбнулся, немного неуверенно.

— Насколько помню, в путеводителе, который я листал в поезде, сказано, что где-то здесь должен быть буфет.

Ученый неспешно двинулся вдоль фасада, полицейский за ним. Южное крыло замыкала оригинальная пристройка с высокой остроконечной крышей. Больше всего она походила на часовню. Де Савари остановился.

Форрестер рассматривал массивную дверь с черно-красным рельефным узором, в котором повторялись крылатые львы.

— Что это?

— Ниневийский павильон. А это означает прочную связь с Ираком и Шумером. Давайте посмотрим — вдруг наши молодцы побывали и здесь?

Детектив кивнул.

Де Савари толкнул металлическую дверь, и она легко отворилась. Внутри — если, конечно, не обращать внимания на витражные стекла — все выглядело точно так, как в буфете любой дорогой частной школы. Автомат по продаже «пепси». Касса. Коробки для всяких вкусностей, содержимое которых валялось на полу.

Но сюда ворвались не для того, чтобы разгромить буфет. Помещение обыскивали. При ближайшем рассмотрении оказалось: деревянные панели вдоль одной стены оторваны, окно разбито. Те, кто проник сюда, искали что-то определенное. Нашли или нет — другой вопрос. Де Савари склонялся к мысли, что не нашли. Чувствовалось, что разбросанные по полу предметы злобно пинали в досаде и разочаровании.

Мужчины вернулись на мирный солнцепек и пошли по дорожке. В напоенном солнцем воздухе медленно перемещалась пыльца. Де Савари рассказывал детективу историю Ниневийского павильона.

— Его построили по приказу леди Шарлотты Гест и ее супруга сэра Джона примерно в тысяча восемьсот пятидесятых годах. Проектировал архитектор Чарльз Барри, больше известный как создатель…

— … здания парламента, — перебил его Форрестер. И добавил с застенчивой улыбкой: — Архитектура — мое хобби.

— Именно так! Здание парламента. Как бы там ни было, Ниневийский павильон построили как частное хранилище знаменитых ассирийских рельефов, которые привезли в викторианские времена исследователи Месопотамии. Потому здесь и дверь такая необычная — с ассирийскими львами.

— А-а…

— Рельефы, которые хранились в павильоне, отыскал на раскопках Остин Генри Лейярд, двоюродный брат леди Шарлотты Гест. Это очень впечатляющие украшения, и тяжелые, по несколько тонн каждая. Первоначально они украшали въездные ворота в Нимруде.

— А Лейярд и Барри привезли их сюда?

— Да. И вместе со многими другими экспонатами они хранились здесь, в Ниневийском павильоне, вплоть до окончания Первой мировой войны. А потом вся коллекция была выставлена на продажу.

— И тут ничего не осталось?