Гром среди вторника - Соня Субботина

ей до щиколоток, то теперь она плескалась где-то в районе груди. Погружение было стремительным, неуправляемым и страшным.

За время, пока Илья провел в больнице, она умудрилась пропустить столько пар, что даже самые лояльно настроенные преподаватели и мастера если еще не злились на нее, то были уже близки к этому, а сессия тем временем неумолимо приближалась. И экзаменам было все равно на тяжести работы и прелести начала отношений. А стоило ей появиться на парах или в мастерской, как все тут же ненадолго замолкали, чтобы окинуть ее с ног до головы презрительным взглядом и затем продолжить свои грязные разговоры, даже не стесняясь и не шифруясь. Медаль повернулась обратной стороной гораздо раньше, чем Вера ожидала. Не нужно было обладать отличным слухом, чтобы суметь разобрать их громкий шепот за спиной. Тем более все они хотели быть услышанными, увидеть реакцию и напитаться ее негативными эмоциями.

«…Если сыграла роль Офелии в каком-то никому не нужном театре, то может уже не появляться на парах?..»

«…Ну да, куда уж нам до нее…»

«…Считает себя лучшей на курсе…»

«…Мастер ей в рот смотрит…»

«…Да она завалится на экзаменах, тоже мне актриса, верх ее карьеры – ТЮЗ в ее захолустном городке, а самомнение-то…»

«…Пусть возвращается к себе, кому она тут сдалась-то…»

«…Считает себя лучше других, но ничего, время все расставит по местам…»

«…Сейчас глазки построит преподу по истории театра, может еще что-то провернет, и все пропуски с рук сойдут…»

После таких слов хотелось заткнуть уши, врубить на всю «Рубеж Веков» или любую другую музыкальную группу, которую ей закинули алгоритмы в плейлист дня, и выйти из аудитории, чтобы никогда больше в нее не возвращаться. Но она не хотела доставлять своим сочащимся желчью и завистью одногруппницам радость сломить ее, поэтому с улыбкой закрывала все свои долги и снова на время исчезала, но не чтобы спрятаться от недоброжелателей, а чтобы отправиться в больницу.

Вопреки всем сплетням, она не спала со своим мастером, а похвалы получала не за красивые глаза, а за капельку таланта и море стараний и страданий, которые сопровождали ее каждую минуту на сцене и по жизни. Кто бы что ни говорил, ничего не давалось ей легко и просто. И ничего не сходило с рук. Знали бы одногруппники, через что ей пришлось пройти и что стояло за умением держаться на сцене, все бы тут же заткнулись и не посмели бы и взгляда поднять, чтобы посмотреть ей в глаза. Никому не хватило бы сил выстоять под гнетом, скрывающимся за спокойным голубым цветом ее глаз. Знали бы они, что играть дома, на учебе и на репетициях вошло в такую вредную привычку, разлагающую душу, что она была бы рада чувствовать на сцене ту же скованность, что и все. Все ее персонажи были живыми и настоящими, но сама же она забыла, когда в последний раз была полностью искренней, а не скрывалась за тонким картоном даже от своих близких. Это был ее побег от реальности. Реальности, в которой маму не спасли врачи и медсестры, а она сама пытается отмолить их грех, практически ежедневно помогая спасать других. В которой отношения с человеком, к которому ее тянет как магнитом и без которого она больше не видит свою жизнь, могут рухнуть в один момент, стоит лишь легкому ветерку подуть не с той стороны, уронить картонную куклу или сдуть очередную маску. Она давно ходила по тонкому льду, но разве можно морально подготовиться к тому, что в любой момент можешь провалиться в ледяную воду, а единственный, кто может протянуть тебе руку, даже не станет этого делать, потому что ты сама своими словами и поступками переломала ему все кости?

Кто-то был зависим от алкоголя, кто-то – от наркотиков или лекарственных веществ, кто-то – от адреналина или острых ощущений, кто-то – от импульсивных покупок или игр в казино, а Вера – от вечной игры, превратившей каждый день ее жизни в бесконечный маскарад. И если она раньше не видела в этом никаких проблем, считала, что сможет снять маску сама в любой момент, когда только пожелает, просто пока не хочет, то сейчас понимала, что день, когда с нее насильно сорвут эту маску вместе с мясом, все ближе и ближе. И вряд ли кто-то заботливо обколет ее лицо анестетиком, чтобы было не так больно.

Но, несмотря на все свое нежелание возвращаться в стены театрального, она всегда возвращалась туда, чтобы продолжить играть, даже когда от других ее одногруппников этого не требовалось. Просто еще одна репетиция, на этот раз роли абсолютно бесчувственной девушки. Вера пыталась игнорировать нападки, делать вид, что не замечает ядовитый шепот, что эти слова не задевают ее. И чаще всего успешно. Смеялась на парах с одногруппниками, когда их заставляли играть животных или когда они все вместе не могли выполнить очередное задание по ораторскому искусству, потому что язык каждого заплетался. У нее – от усталости после суток в приемнике, у них – потому что слишком хорошо отдохнули на выходных. Возможно, она слишком много на себя взяла и на занятиях по цирковому искусству жонглировала не только теннисными мячиками, но и аспектами своей жизни, каждый из которых так и норовил выскользнуть из рук и упрыгать в дальний угол. И если мячик можно было догнать и вернуть на место, то контроль над ее жизнью давно уже где-то затерялся и теперь пылился в дальнем углу.

Ее отдушиной, помимо отношений с Ильей, где она день ото дня позволяла себе быть все более настоящей и искренней, как будто это могло компенсировать всю ее ложь и смягчить падение маски, если, вернее, когда, все вскроется, стало ее театральное объединение. С того момента, как туда пришла ее лучшая подруга, время на репетициях протекало еще незаметнее. Как Настя и хотела, главная роль досталась ей. Вера же была очень довольна своей Эмилией. В большей степени, потому что она появлялась за всю постановку лишь пару раз и говорила несколько строк. Слова Вера выучила менее чем за час, дело было за малым – притереться к остальным актерам и персонажам. И что-то ей подсказывало, что, если она пропустит часть репетиций, ничего страшного не случится. Все равно все внимание будет уделено Насте и Энтони, студенту из университета дружбы народов, очень удачно попавшему к ним на роль мавра прямо накануне распределения ролей.

За своими мыслями Вера не заметила, как они доехали на такси до дома Ильи. Она настолько удобно привалилась к плечу Громова, что чуть не уснула, а когда машина остановилась около подъезда, не захотела из нее выходить.

– Снова побежишь как сумасшедшая? – спросил Илья около лифта.

– Нет, конечно, это же не больница, и из больных тут только ты.

– Ну спасибо, – буркнул он.

– Не сердись. – Вера встала на носочки и быстро чмокнула Илью в губы, чтобы заслужить прощение.

Стоило Илье переступить через порог, как он тут же скинул свой рюкзак, приставил костыли к стене и решил сделать пару шагов без них. Реакция Веры не заставила себя долго ждать. От ее прежней усталости не осталось и следа, и она дала подзатыльник бессовестно нарушающему предписания врача Громову.

– Ты обалдел?! Тебе что сказали?! Что за наплевательское отношение к своему здоровью?! – не выдержала она.

Чтобы хоть как-то прекратить гневную тираду и охладить ее пыл, Илья развернулся, перенес вес тела на здоровую ногу, прижал Веру к стене и накрыл ее губы своими. Она тут же сменила гнев на милость, разомкнула недовольно поджатые губы и ответила на поцелуй.

– Мне нужно будет сейчас ненадолго покинуть тебя. Я не знаю, как ты от меня еще не сбежала, в этой больнице даже не помыться нормально, – сказал Илья, после того как прервал поцелуй.

– Ты забыл, где я работаю? Профессиональная атрофия слизистой оболочки носа.

– Я быстро, можешь подождать меня на кухне или в моей комнате, смотри, где тебе комфортнее будет, – шутку Илья не понял и перевел тему.

– Значит, в душ – и без меня? – коварно улыбнулась Вера, но, увидев замешательство Ильи, смеясь добавила: – Я на кухне подожду, надеюсь, у тебя есть что-то к чаю. Просто постарайся не нагружать ногу.

– К чаю не знаю, но я могу нам что-нибудь заказать, если хочешь.

– Хочу пиццу. Гавайскую.

– Без проблем. – Он достал из кармана джинсов телефон и начал делать заказ в приложении. – Обещают быстро привезти, возможно, будут звонить. Пароль – день нашего первого поцелуя, – протянул ей телефон.

– И все? – она с подозрением взяла его телефон. – Даже извращенкой не назовешь?

– Гавайская – моя