Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства - Юрген Остерхаммель

была объединяющим гегемоном в Германии, так в Италии им стало небольшое пограничное Пьемонтско-Сардинское королевство. Оно подходило для этой роли как единственное управляемое местными властями государство Италии – остальная страна находилась под властью Австрии, Испании и Ватикана. И в Пруссии, и в Пьемонтско-Сардинском королевстве решительные «реальные политики», премьер-министры Бисмарк и Кавур, разжигали международные противоречия, чтобы создать возможность для реализации их политики объединения. Итальянцы преуспели первыми: в феврале 1861 года конституировался новый общеитальянский парламент. Уступкой Австрией Венеции в 1866 году и переносом столицы в Рим, который скорее символически был завоеван у папы Пия IX в 1871 году, было закончено внешнее формирование национального государства. Присоединение Рима стало возможным лишь после того, как поражение Наполеона III в битве при Седане лишило папу надежного протектора и французский гарнизон ушел. Обиженный папа Пий IX удалился в Ватикан и угрожал всем католикам отлучением от церкви, если они будут участвовать в национальной политике[289].

При всех выявленных типологических сходствах между процессами объединения Германии и Италии в них были все же и некоторые различия[290].

Первое. В Италии этот процесс, хотя и глубоко укорененный в идеях интеллектуалов, организационно был подготовлен хуже, чем в Германии: не было предваряющей объединение фазы интеграции, такой как Таможенный союз и Северо-Германский союз в немецких землях, и вообще внутреннее образование нации, «понимаемое как экономическая, социальная и культурная интеграция коммуникационного пространства», продвинулось в Италии не так далеко, как в Германии[291]. В ментальном смысле, кроме католической веры, тоже не было почти ничего, что бы связало всех итальянцев от Ломбардии до Сицилии; но курс церкви с 1848 года шел вразрез с итальянским национализмом.

Второе. Важнейшая причина отсутствия структурных предпосылок для национального единства состояла в том, что на протяжении столетий в Италии правили внешние силы. Италии требовалось освободиться от иностранных оккупационных режимов, тогда как в Германии было просто вытеснено влияние императора Габсбургов, пусть и ценой – в несколько преувеличенной формулировке – немецко-немецкой гражданской войны[292]. Исход этой войны быстро решился чисто военным путем: битва при Садове (Кёниггреце) 3 июля 1866 года стала решающей вехой на «малогерманском» пути образования национального государства. Пруссия была самостоятельной военной силой совсем иного калибра, чем небольшое Пьемонтско-Сардинское королевство. Она смогла продавить объединение Германии на международной арене жестким образом, в то время как Пьемонт был зависим от поддержки коалиций держав, в которых он всегда играл роль более слабого партнера.

Третье. В Италии объединение было проведено сверху Кавуром (в союзе с Францией Наполеона III) также на поле боя, но прежде всего за столом переговоров, при поддержке сильного национального массового движения и при более открытых общественных дебатах, нежели в Германии. До полного преобразования государства снизу в Италии дело, правда, не дошло, и национально-революционное движение, харизматичным предводителем которого был Джузеппе Гарибальди, вполне манипулировало массами. Учредительное национальное собрание созвано не было. Конституция, законы и бюрократический порядок Пьемонтско-Сардинского королевства, которые в значительной мере основывались на системе префектур времен наполеоновской оккупации, были просто перенесены на другое государство. Такая «пьемонтизация» встретила значительное сопротивление. В Германии конституционные вопросы (в широком смысле) оставались в центре политики на протяжении столетий. Уже Священная Римская империя раннего Нового времени, эквивалента которой в Италии не существовало, была не столько принудительным союзом, сколько постоянно выверяемой заново системой компромиссов. То же можно сказать и о Германском союзе, созданном на Венском конгрессе, который представлял собой нечто вроде государственного обрамления формирующейся нации при международных гарантиях. Немецкая конституционная традиция была по своей направленности децентрализованной и федеральной, и даже прусское руководство, сначала, с 1866 года, в Северогерманском союзе и затем, с 1871 года, в Германской империи, должно было принимать это в расчет и учитывать антипрусские настроения на юге Германии. Федеративная государственность для новой империи была «центральным фактом ее существования» (Томас Ниппердей)[293]. В Италии не осталось ничего похожего на постоянный дуализм Пруссии и империи: Пьемонтско-Сардинское королевство Кавура полностью растворилось в едином итальянском государстве. Внутренние социально-экономические различия в развитии были и остаются в Италии центральной проблемой. Между состоятельным севером и нищим югом никогда не было настоящего единства.

Четвертое. В Италии внутреннее сопротивление было более серьезным и продолжалось дольше. Немецкие владетельные князья получали материальные бонусы, а население следовало за ними. В Сицилии же и на юге материка, напротив, на протяжении всех 1860‑х годов бушевала гражданская война, которую вели сельские нижние слои в союзе с некоторыми представителями местной элиты. Официально это именовалось brigantaccio, деятельностью разбойничьих банд. Формы борьбы носили партизанский характер (типична молниеносная конная атака из засады), основными жертвами становились те, кто считался коллаборационистами севера и нового порядка, а жестокость мятежников, как и расправы их противников, напоминали не столько регулярные объединительные войны эпохи, сколько Испанскую войну без правил 1808–1813 годов. Предположительно в «бандитской войне» погибло людей больше, чем во всех других войнах на итальянской земле с 1848 по 1861 год[294].

Происходило ли нечто похожее в других частях мира? Существовали ли азиатские основатели империи по типу Бисмарка? Отдаленной параллелью в Азии было уже в 1802 году объединение Вьетнама императором Жиа (Зя) Лонгом, заложившим территориальную основу нынешнего Вьетнама. Жиа Лонг, который правил в географическом центре страны, в Хюэ, удовольствовался тем, что разделил власть с сильными региональными князьями на севере (Ханой) и юге (Сайгон). Это не обязательно было недостатком. Плохо то, что при этом отказались от восстановления сильной центральной бюрократии, которая под китайским влиянием пустила во Вьетнаме глубокие корни. Новое королевство не уделяло внимания и своей армии. Последователи Жиа Лонга не наверстывали эти упущения. Это способствовало слабости Вьетнама, оказавшегося несколькими десятилетиями позднее лицом к лицу с имперской Францией[295]. Колониальная интервенция, которая началась с захвата французами Сайгона, остановила развитие вьетнамского национального государства более чем на столетие.

Эволюционная автономизация

Наряду с революционным выходом из империи, который не удавался ни разу в XIX веке внутри Европы (если исключить Балканы), а в ХX веке в мирных условиях удался лишь Ирландскому Свободному государству в 1921 году, существует другой путь – постепенное завоевание автономии в сохраняющихся рамках империи или даже мирное отделение. Швеция и Норвегия отменили в 1905 году династическую унию мирно, без внутренних конвульсий и серьезного международного напряжения. Это случилось после трех десятилетий непрерывного, постепенного политического отчуждения и формирования национальной идентичности с обеих сторон. Ни одна авторитетная сила в Швеции не хотела бороться за единство, общественность принимала лишь скромное участие. Это согласованное отделение приняло форму плебисцита о независимости Норвегии, младшего партнера в союзе. Норвежский