Книжка для раков. Книжка для муравьев (сборник) - Кристиан Зальцманн

Такое, конечно, и вправду нередко бывает, когда детям предоставляют свободный выбор: либо написать сочинение, либо заняться ручным трудом. Но я этого и не имею в виду. На рукоделие должны использоваться лишь свободные от уроков часы. Чем младше воспитанник, тем больше ему нужно свободных от уроков часов или часов, в которые он избавлен от умственной работы; и наоборот, чем больше развиваются силы ума, чем разнообразнее и продолжительнее его занятия, тем меньше становится и свободных от уроков часов.

Второе возражение, которое можно было бы сделать, таково: для ручного труда необходимо использовать всякого рода острые и заостренные инструменты – как легко ребенку ими опасно пораниться!

Разумеется, такое возможно. Однако частое использование острых инструментов в то же время учит и необходимой при этом осторожности. А опыт – он все-таки, без сомнения, на моей стороне. Разве не приходится постоянно слышать о детях, которые опасно поранились, потому что никогда не получали инструктажа по ручному труду? А с моими питомцами, держащими в руках всяческие заостренные и острые инструменты, еще никогда не бывало так, чтобы они опасно поранились.

Итак, если безусловно необходимо дать детям наставление самостоятельно смастерить что-нибудь своими руками, то вы, люди, посвятившие себя воспитанию, понимаете сами, что обязаны обучиться ручному труду. Другого выхода нет. Вы должны решить для себя: либо весь день развлекать своих питомцев и подавлять их жажду деятельности, проявляющуюся в их руках, либо самим попытаться приобрести умение в разных видах ручного труда.

«Но нельзя ли, – возможно, спросите вы, – нанять мастеровых, которые в нашем присутствии будут давать воспитанникам нужные наставления?» Попробуйте, и вы сами тогда столкнетесь со всеми неприятностями, которые обычно проистекают из таких отношений[41].

Я перехожу к самой важной части воспитания – воспитанию нравственности, или приучению вести себя в соответствии с определенными верными принципами. Там, где она отсутствует, все прочее воспитание никакой ценности вообще не имеет, а если и имеет, то весьма незначительную. Мне вспоминается один юноша. Под руководством своего воспитателя он стал здоровым и сильным, приобрел всяческие умения, упражнениями развил все свои умственные способности. Но теперь все эти достоинства он использует для того, чтобы удовлетворять свои вожделения – и что же было достигнуто таким воспитанием? Для него ничего, ведь у него нет главного человеческого достоинства – свободы, или умения властвовать над своими страстями и поступать в соответствии с верными принципами; и он никогда не станет счастливым, потому что для человека не может быть счастья, не проистекающего из сознания того, что он исполняет свой долг или поступает в соответствии с верными принципами. И для человеческого общества он тоже делает мало. Он ничего для него не сделает, если не будут удовлетворены его страсти, и будет творить ему зло, если таким образом сможет прийти к своей цели. Чем больше развиты его силы, тем больше он превосходит других, тем меньше они могут ему противостоять, тем опаснее он для общества.

Надо ли мне останавливаться на этом подробнее? Эта истина признана уже чуть ли не повсеместно и содержится чуть ли не во всех книгах, которые написаны о воспитании. Но как обстоит дело с исполнением? Не показываются ли повсюду моральные чудища, к чьему обучению и развитию сил которых все же прилагали так много старания? Причину этого ищут отчасти в развращенности человеческой природы, отчасти в несовершенстве нравственных принципов, которые им прививались; но я думаю, что их надо скорее искать в неправильном обращении с молодыми людьми.

Я не хочу ни с кем об этом спорить, но позвольте мне изложить свое собственное, основанное на опыте мнение.

Новорожденный человек еще не умеет ходить, и в основе его действий лежат его ощущения. То, что доставляет ему приятные ощущения, желанно, того, что вызывает неприятные ощущения, он избегает. Пока не видно, чтобы он вел себя с оглядкой на религию или мораль. Если хотят называть это моральным дефектом, то пусть называют, но тогда позвольте мне также называть неспособность ходить, очевидную у юного человека, физическим дефектом человеческой природы.

После того как убрали шлейки и помочи, физический дефект природы постепенно исчезает, и дети учатся сперва ходить, а затем даже бегать и прыгать. Убрать моральные шлейки и помочи – и моральный человек точно так же будет развиваться сам по себе, начнет вести себя сперва хорошо, а затем благородно.

И что же это за моральные помочи? Приказания и запреты, а также искусственные средства, которыми детей пытаются приучить к их исполнению.

Человек испытывает естественную неприязнь ко всем приказаниям и запретам. Он хочет всегда поступать по собственной воле. Если ты, мой читатель, сомневаешься в этом, то сам присмотрись, что с тобой происходит, когда приказаниями и запретами ограничивают твою свободу. Когда у детей наступает процесс очеловечивания, когда оказываются более или менее развитыми умственные силы, проявляется и неприязнь к приказаниям и запретам. Когда теперь приказаниями и запретами, а также с ними связанными наказаниями и поощрениями пытаются их мелочно опекать, то возникают досада и неприязнь к командующему, пробуждается стремление уклониться от его законов, а если связь с законодателем прерывается, то проявляется распущенность, поскольку ничего больше нет, что мешало бы удовлетворению желаний, которые они с давних пор у себя питали и были вынуждены подавлять.

Поэтому если ребенку позволить всегда поступать по своей собственной воле, то он станет хорошим.

Вы ужасаетесь этому утверждению? Вы спрашиваете: зачем нужен тогда воспитатель, если ребенок всегда должен поступать по собственной воле?

Дорогие друзья! С некоторым вниманием прочтите дальнейшее, а я постараюсь говорить как можно яснее, и тогда, надо надеяться, в конце мы подадим друг другу руки и будем едины друг с другом во мнении.

Мое мнение таково: воспитатель должен стараться приучить питомца к тому, чтобы тот сам желал добра и делал добро не потому, что ему это велят другие и запрещают противоположное, и не потому, что за исполнение приказания ему надо ждать поощрение, а за проступок – наказание, а потому, что он сам этого хочет.

Разве мы тут не единодушны? Я на это надеюсь.

Вопрос только, как подвести ребенка к тому, чтобы он желал добра; это и трудно, и не трудно, в зависимости от того, как к этому подойти.

По моему опыту, сюда относятся две вещи.

1. Ребенку всегда говорят правду или дают ему верное представление о его обязанностях.

2. Его приучают понимать правду. Если его к этому приучили, то он будет желать добра и лишь время от времени нуждаться в легком напоминании, чтобы он мог исправить свои ошибки, которые, разумеется, будут случаться.

Таким образом, будьте всегда правдивы в своих наставлениях! Дети необычайно тонко чувствуют правду, а потому замечают и любую неправду. Стало быть, тот, кто неправдой пытается направлять своих питомцев к добру, своей цели, разумеется, не достигнет.

«Не кричи, моя детка! – сказала как-то одна мать, когда вела по полю своего плачущего ребенка. – Здесь в поле мыши, они услышат, как ты кричишь, выскочат и тебя покусают».

Кто не видит неразумности и неправдивости этого заявления? Ребенок на несколько мгновений замолк. Но когда у него затем опять вырвалась пара криков и ни одна мышь не появилась, он стал кричать гораздо сильнее, чем прежде.

Но ведут ли себя разумнее воспитатели, сулящие своим питомцам за исполнение ими обязанностей последствия, которые крайне случайны, а за их неисполнение грозят наказаниями, которые бывают столь же редки, как те случаи, когда плачущего ребенка кусает мышь?

Не совершают ли точно такую ошибку те воспитатели, которые заставляют своих питомцев делать нечто такое, чего они делать все-таки не обязаны? Не приводят ли они сплошь ложные обоснования в оправдание своих требований?

Например, если ты хочешь приучить своего лживого питомца говорить правду, то можешь сказать: «Ко лжи относится оплеуха», – и тут же дать ему это почувствовать. Чего ты этим добьешься? Он ожесточится против тебя, но склонность ко лжи останется.

Или ты можешь сказать: «Кто лжет, тот ворует, и если ты продолжишь лгать, то станешь вором и отправишься на виселицу». Разве это правда?

Или ты можешь убедительно сказать: «Ребенок! Если ты лжешь, то тебе больше не будут верить. Это было бы для тебя большой бедой».

Это правда, а то, что это правда, ребенку нетрудно понять.

Но если ему хотят объяснить, что он обязан воздерживаться от всяких движений на свежем воздухе и каждый день тихо сидеть по восемь часов, то как это сделать, не сказав неправды? И как можно про ребенка думать, что он поверит в неправду, и в соответствии с этим себя вести?