Ветер над яром (сборник) - Павел Амнуэль

Одно из лиц потрясло директора. Юное, загорелое, оно было прекрасно даже в смерти и напоминало лицо Воина. Вот только муки не увидал Удо в широко распахнутых серых глазах. Там обитал Дух, которого так давно искал барон фон Роецки. На коленях стоял директор, моля юношу пробудиться хотя бы на миг. Но молчал викинг, Удо же не в силах был расстаться с ним.

И тогда, вдохновленный Одином, сделал он то, что подсказал Отец Асов.

А после, когда было собрано оружие и образцы одежды, когда, облив бензином, поджигали ладьи с мертвыми телами, он стоял у самой кромки воды, обнажив голову и вдыхая запах горящего дерева, прорывающийся сквозь тяжкий смрад. Порой ветер, усиливаясь, бил в лицо, и дышать становилось невозможно, но директор не отворачивался. Слезы текли по его щекам, и это удивляло. Он не прятал их от подчиненных. Кого стыдиться? Не те, горящие, мертвецы. Мертвы стоящие рядом. Пусть же смотрят, жалкие, как Удо фон Роецки провожает в последний поход героев своей мечты…

Образцы, собранные в ладьях, после должной обработки ушли специальным рейсом в Берлин. Да будет известно вождю, что избранный путь ведет к цели! Себе директор оставил лишь секиру и щит. Он знал толк в дарах Одина и понял, увидев, что расстаться с ними не в силах. В спальной комнате повесил он луну ладьи и ведьму щитов прикрепил к ней наискось, как учил старый оружничий в отцовском замке. Самое же заветное, волею Одина взятое с ладьи, установил в кабинете, дабы глядеть, не отрываясь.

Больше ничего не взял себе Удо фон Роецки.

Он жил и ждал. И ожидание не затянулось. Когда зажглась сигнальная лампа, возвещая начало нового эксперимента, директор не медлил. Скинув презренные чужие одежонки, облачился он в пурпурно-черную безрукавку с нашитым поверх скрипучей кожи солнечным диском и набросил на плечи сине-зеленый, цвета свирепой волны, плащ. Рогатый шлем из легированной стали надел на голову, укрепив жестким ремнем. Пояс, снабженный роговой пряжкой, затянул потуже. И жезл с агатовым вороном взял в правую руку, прежде чем выйти на берег.

Все смертные, свободные от дежурств, уже столпились у кромки прибоя, жадно рассматривая приближающуюся ладью. Но не просто ладья вплывала в фиорд! Драккар, зверь воды, величаво рассекал багровую полосу двери сквозь время. Красив был он! Даже из решетчатого загона, где ютилась особая команда, донеслись удивленные возгласы. Шел драккар из ночи в день, и языки волн, обходя его, рвались в бешенстве к берегу, дробясь о подводные камни. Хищно-клювый ворон смотрел с круто изогнутого носа, и весла путали кружева пены на бурунах. Люди же, замершие на берегу, жадно вглядывались туда, в прошлое, но ничего не могли разглядеть, кроме светлой северной ночи и краешка луны, выглядывающего из-за багрового порога.

Шел драккар, вырастая с каждым мгновением. Двадцать пар весел мерно взлетали в воздух, искрящийся радугой, и, чуть помедлив, слаженно, почти без брызг, падали в густую, обрамленную искристой пеной гладь. Надменно плыл вороноглавый конь бурунов, постепенно смиряя свой бег, и не видно было гребцов, укрытых щитами, что плотно прижимались один к другому вдоль бортов. И запах мчался к берегу, опережая ход драккара, тяжелый запах смолы, пота и крови, загустевших в пазах боевого корабля. И слышен был уже размеренный, слаженный крик: “Хей-я! Хей-я!”, когда взметались и падали тяжкие весла.

А на носу, возвышаясь над вороньей головой, стоял человек в рогатом шлеме, и светлые космы, выбиваясь из-под кожи и железа, развевались на ветру. Одной рукой держался он за темя ворона, другой опирался на обнаженный меч. И не блестела сталь под лучами солнца.

“Хей-я! Хей-я! Хей-я!”

Удо фон Роецки очнулся Вот, Удо, смотри: уже заводят катер, чтобы идти навстречу драккару. Он приближается, вымечтанный тобой. На тебе — куртка, подобная безрукавкам викингов, черно-багровая с золотом, как повествуют саги об одеянии Мунира, вестника асов, и золотой жезл в твоей руке, знак службы Мунира. Иди же в катер, Удо! Сделал свое дело недоносок Бухенвальд. Завтра начнет исполнять долг червь Бруннер. А ныне — твой день. Иди и заставь простодушных героев поверить, что им воистину выпала честь живыми вступить в чертоги асов!

Удо фон Роецки медленно двинулся к катеру. Ему было легко идти по осклизлым камням, и он не оступался. Ведь рядом с ним, поддерживая, шел Огнебородый и смеялся, сотрясая нечто в правой ладони. И знал Роецки, что увидит он, когда распахнет викинг пальцы.

Кость со знаком.

И будет этот знак — норн.

Судьба!

VII

Правду говорил Глум, но не всю правду. Малодушный, остался он во мраке, не вступил за кровавый порог, оттого не увидел воочию Валгаллу. Мы же узрели, и первым — я, ибо стоял на носовой палубе драккара. Фиорд открылся нам, лицо его обычным было, от лиц иных фиордов отличалось, как различаются лица людей, не более. Близок был край земного круга и умерили гребцы размах: ведь прежде чем ступить, разумно увидеть.

Истинно: Валгалла открылась нам. Вдали высился Золотой Чертог, сияя узорами, вьющимися вдоль стен: медведи и волки, кракены и вороны сплелись в вечной схватке, и окна чертога сияли, залитые твердой водой. Ларцу из южных земель подобен был Дом Асов, рядом тусклым казался горд, ансов обитель, хотя в стране смертных не всякий ярл имел дома, равные красотой и размером. Сказал Хальфдан Голая Грудь: “Поистине, дом ярла — хижина перед жилищами ансов, не ярлы ли прислуживают богам?” И ответил Бьярни Хоконсон: “Половинна правда твоя, Голая Грудь, подобны ярлам прислужники богов, но не ярлы. Героев место в чертоге, подле асов кормятся, там же и спят. Всякому известно!” И промолчал Хальфдан, потому что истину сказал сын Хокона.

И еще увидел я: страж-башня парит над гордом, но необычен ее облик, сияет она под солнцем, как гладкое железо, сложена же из тонких бревен. Под силу ли людям такое? Нет, лишь бессмертным доступно. И стояли боги на берегу толпою, глядя на нас, и был их вид, как вид смертных, лишь одежды отличались. От берега же к драккару плыла ладья и песню пела на ходу, подобную грохоту камней в миг обвала, шла ладья без паруса и весел, дыша дымом, и прыгали руки солнца по бортам, отскакивая в глаза. Да, стальная ладья плыла к нам, и невиданным дивом было такое для людей фиордов, даже саги не поминают подобное, а кто, как не скальды, знают о необычном все, если случалось оно в круге земном? Хальфдан сказал: “Всегда жалел, что страха не знаю, быть может, ныне устрашусь?” И ответил Бьярни Хоконсон: “Не проси страха, берсеркер; кто знает- на добро или зло послана Могучими стальная ладья?” И молчали викинги, подняв весла, пока не приблизилась ладья к нам.