Любовь по науке, или На практику в другой мир - Миленина Лидия

С третьей попытки у меня получилось! Один цветочек открылся и легко позванивал. В одиночестве у него не получалась мелодия, но тихий приятный звон радовал сердце.

– Отлично, – похвалил Гарон. – Теперь закрой его.

– Подожди, магистр декан, если можно, – коварно улыбнулась я. – Одну минуточку.

Спустя минуту цветок закрылся сам.

– Это что еще такое? – нахмурился Гарон.

– А зачем мне его закрывать? – улыбнулась я, в кои-то веки чувствуя себя победительницей. – Когда открывала, я запрограммировала его закрыться через минуту. Очень удобно. Рекомендую.

Гарон хмыкнул.

– Нестандартный подход. Молодец. Пошли, – и рукой указал на тропинку, что вела в уединенный уголок, где стояла «наша скамейка» под серебряным деревом.

…Я последний раз шла с ним по этой тропинке. И остро чувствовала, как секунды убывают. Наш последний вечер.

Последний вечер, когда Великий и Прекрасный полностью в моем распоряжении. Когда он вместе со мной смеется над заданиями, что я придумала для женихов. Когда создает шары из воды, а я должна преобразовать их форму. Когда критикует меня за ошибки и хвалит за достижения.

Когда он так близко и я ощущаю жар его твердого тела.

Когда кажется, что мы стали единым целым, смеющимся или хмурящимся, в окружении серебряных деревьев.

– А вот тут пусть они стихотворение сочиняют. Чье мне понравится больше всего – тот и выиграл, – указала я декану на пункт в листочке с конкурсами.

– Зачем стихотворения? Идея недурна. Но очевидно, что в состязании победит эльф, – нахмурился Гарон.

Он, кстати, весьма серьезно относился к этой части наших занятий.

– Ну так должен же быть хоть один конкурс, где у Мэйгара явное преимущество! – рассмеялась я. – А то ваши «сила, ловкость и интеллект» явно на двух других рассчитаны.

– Ладно, пусть помучаются, – вдруг легко согласился декан.

Мы с Гароном сидели на лавочке под серебристыми майри, смеясь над очередным забавным заданием для мальчиков. Солнце садилось все ниже, заливая рощу тягучим вечерним светом. В воздухе разливался сладкий аромат летнего леса и травы, нагретой на солнце.

Неожиданно мы замолчали, встретившись взглядами.

Сердце гулко забилось. Все было так, как в моих мечтах перед отъездом. Помнится, Марена тогда ругалась, что я «зависаю».

Но в жизни это молчание смущало. Затягивало, очаровывало и в то же время смущало. Я невольно опустила глаза. Ведь мужчина рядом такой… мужественный, сильный, опытный. А я… Что я? Может, я ему совершенно и не нравлюсь как женщина. Ведь на него-то мои несравненные эманации не подействовали.

Вот если бы он сейчас меня поцеловал…

– Знаешь, Маша, – вдруг сказал он. – В Академии мне будет не хватать этих вечеров. Я так хорошо отдохнул. И ты способная ученица. Мне было приятно заниматься с тобой.

И все? Даже ничего о том, что уроки можно продолжить и по возвращении?!

Но все же это уже что-то.

– Мне тоже их будет не хватать. Ты прекрасный учитель, магистр Гарон. Хоть и строгий, – сказала я тихо.

И вдруг Гарон расхохотался.

– Тогда не будем терять времени! – сказал он, как в моих мечтах. Непонятно что имея в виду. То, о чем мечталось. Или просто продолжение занятия.

Но тут…

Одна его рука покровительственно легла мне на плечо. А другая… мне показалось, или на самом деле потянулась к моей щеке?

Ах… Сейчас он развернет мое лицо, склонится, коснется губ губами…

И в этот бесконечный момент, когда сердце выскакивало из груди, когда краска залила щеки, когда предвкушение сладости разлилось по телу, вдруг раздался легкий треск в кустах по соседству.

Гарон резко отпрянул и принюхался. Потом кинул мне:

– Посиди здесь!

Вскочил на ноги и раздвинул кусты. Там, возле толстого майри, отчаянно целовались Гай с Милессой.

«Придурки!» – с досадой подумала я.

Милесса достаточно сильный маг, чтобы поставить купол тишины. И даже невидимости! А они так спалились.

Мы ехали обратно в Академию, и мне хотелось плакать. Во-первых, потому что сказка закончилась.

Мы с Гароном больше никогда не будем так близко общаться. В Академии он снова станет недосягаемым деканом. Я же буду обязана заниматься парнями-истинными, а не им.

А во-вторых, потому что сказка закончилась именно так, как она закончилась… То есть скандалом и трагедией.

Я глядела на строгий профиль Гарона, сидящего в бертуари возле Бауреля, на его недовольное сосредоточенное лицо, и с горечью вспоминала, как он орал на Гая.

– Ты, адепт-без-мозга, не понимаешь, что ты натворил?! Мы понятия не имеем, как это ускоренное созревание скажется на ее психике! Еще никто из фей не влюблялся в таком юном возрасте!

– Магистр Гарон, говорят, в древности бывали случаи… – попыталась вмешаться Милесса.

Она все время норовила протиснуться между Гаем и разгневанным деканом. И я тоже. Но ничего не выходило. Гнев Гарона не пропускал никого, просто отталкивал особой магической волной.

Нам с секретаршей оставалось лишь переглядываться и молить Бога, чтобы Гарон не убил Гая.

А еще меня мучила совесть. Ведь я так и не рассказала никому из вышестоящих про выходку куратора. Боялась, видите ли, стать ябедой и предателем. Я даже не настаивала в полную силу (потому что была увлечена Гароном), чтобы Гай сделал это сам.

И никак не вмешалась, когда у Гая с Милессой действительно начались отношения. Хотя, конечно, как тут вмешаешься. Против всесильной пыльцы (будь она неладна!) не попрешь!

– Ты понимаешь, что я не просто должен тебя отчислить из Академии?! Я обязан передать дело в суд! Незаконное использование материалов особо важного эксперимента – серьезное нарушение! Вообще-то это мой долг, это даже не зависит от моего собственного желания!

Ведь, конечно, Гай почти сразу раскололся, что искупался в пыльце. Чтобы не выставить Милессу распущенной не по годам феей.

– Я приму любую кару! – как истинный рыцарь заявил он. – Только не трогайте Милессу!

– А с чего это я должен «трогать» ее? – спокойнее усмехнулся Гарон. – Разве она виновата, что один безмозглый адепт незаконно принял участие в эксперименте? Она виновата, что ее охватило неконтролируемое влечение к тебе, будь ты неладен, свободного дракона бастард?!

Видимо, быть этим самым «бастардом свободного дракона» – что-то очень унизительное. Поскольку взгляд Гая блеснул обидой и он вздернул подбородок выше:

– Именно поэтому прошу наказать только меня.

– Никого другого я и не собираюсь наказывать! – бросил в ответ Гарон. Самая мощная волна его ярости пошла на спад. Теперь он оценивающе, с сарказмом во взгляде изучал понурого Гая. – Если, конечно, у тебя не было сообщников. Кстати, кто-нибудь вообще знает, что ты натворил?

– Нет, магистр декан, я действовал один и никому ничего не рассказывал, – благородно солгал Гай.

– Лжешь! – глаза Гарона вспыхнули. – Кажется, ты забыл, с кем разговариваешь. Тем более – твою откровенную ложь отличу не только я, но и любой мало-мальски разумный человек! Кто был все это время в курсе твоего поступка?

– Я не скажу, – Гай еще выше задрал подбородок. В его голосе послышался металл. – Можете отчислить меня. Можете отдать под суд. Можете пытать и жечь пламенем! Но я не скажу.

– Адепт Гай, – устало вздохнул Гарон. – Не нужно изображать стойкого шпиона в застенках врага. Я даже сейчас тебе не враг. Но я должен знать все нюансы этого события. Будь любезен, скажи сам. Ты ведь понимаешь, что я могу исследовать твою память? Не самая приятная процедура.

Гая передернуло. Видимо, это ментальное вмешательство крайне противно, а то и болезненно.

– Подождите, магистр Гарон! – решилась я. Еще не хватало, чтобы на Гая повесили двойное наказание за ложь и умалчивание. В тот момент я была готова на все, чтобы хоть немного отвести удар от него. Ведь ощущала и свое собственное – может, не самое обоснованное, но реальное – чувство вины. – Я знала. В тот вечер Гай сразу рассказал мне. Хотел поделиться как с другом. Рассчитывал, что я не осужу его. И не донесу. Я знала все это время.