Проклятье Пифоса (ЛП) - Дэвид Эннендейл

Лишь это поддерживало Каншелла, пока продолжались ночи и ширился список жертв.

Днем он продолжал работать в поселении, где сервы и колонисты делили усилия между постройкой деревни и раскопками. После завершения частокола началось возведение юрт, разбросанных возле центра плато. Теперь у новоприбывших появилась настоящая крыша над головой, но они, похоже, едва обратили на это внимание. Вообще, до юрт дело дошло в последнюю очередь, ими кое-как занялись только после завершения лож — места для собраний теперь стояли на вершине каждого из холмов, отмечавших погребенные каменные структуры.

Раскопки у оснований бугров продолжались, и четыре котлована уже немного углубились в само плато. Полностью обнажились верхние половины странных построек, на нижние уровни которых ещё трижды спускались Железные Руки. В итоге легионеры ничего не нашли, не последовало и новых атак. Аттик остался недоволен — враг никуда не делся, и капитан объявил, что отыщет его. Так, вскоре по приказу Дуруна началась расчистка завалов, которые перекрывали туннели, ведущие под землей к центру плато.

Колонисты возрадовались, услышав новый призыв, и сотни из них вызвались добровольцами — намного больше, чем требовалось. Каншелл обрадовался этому, зная, насколько чудовищный враг противостоит имперским силам — серв не думал, что противник обнаружится в подземельях, но достаточно наслушался историй об огромных залах, искривленных колоннах и сиянии цвета гнилой крови. В руинах обретались очередные кошмары, а Йеруна уже посетило достаточно ужасов, и он не желал отправляться на поиски новых.

На третий день после обнаружения развалин, когда серв помогал возводить одну из юрт, он услышал крик. Вопль донесся с северо-запада, где в частокол врезали ворота. Колонисты, составлявшие половину стройотряда, побросали округлые жерди и бросились на крик, а вслед за ними побежал и Каншелл сотоварищи. В это время к воплям, доносившимся с внешней стороны стены, добавилось рычание ящеров, и несколько секунд спустя уже звучали мучительные стоны. Затем смолкли и они, а рев рептилий стал приглушенным.

«Набили пасти», — в ужасе подумал Йерун.

Что-то с треском разорвалось, раздался хруст костей, и, вслед за этим, короткая очередь — глубокое, ни с чем не сравнимое стакатто болтерного огня.

Опустилась тишина, люди у ворот стояли без движения. В переднем ряду Каншелл заметил послушницу, Ске Врис. Вдоль частокола шли мостки, на полтора метра ниже кончиков заостренных бревен, и по этой платформе к воротам сбегались охранники из числа колонистов. Один из наблюдателей подал знак, и из толпы выступили четыре человека, раскрывшие затем массивные створки. Внутрь вошел Кхи’дем с примагниченным к бедру шлемом, неся на руках труп, в котором не осталось почти ничего человеческого — тело напоминало мешок мяса со скотобойни. Тем не менее, легионер держал его очень бережно, и после передал приблизившимся колонистам. На плече Саламандра висел лазган, который он протянул Ске Врис.

— Ещё действует, — пояснил воин.

— Благодарим вас, великий господин, — поклонившись, ответила женщина.

Кхи’дем недовольно хмыкнул.

— Лучше бы твои люди не благодарили меня, а прекратили действовать столь безрассудно. Незачем так рисковать.

— У нас есть традиции, которые нужно соблюдать, — ответила послушница. — Таков наш священный долг. Я уверена, что и у вас есть такой же.

— Поступайте, как хотите, — ответил легионер, уходя.

Четверо колонистов, открывших ворота, теперь сами устремились наружу, спускаясь по склону плато и пропадая из виду.

— Что случилось? — спросил Каншелл, подойдя к Ске Врис. — Почему он оказался за стеной?

— Охотился.

— Охотился?! — у серва отпала челюсть. Люди не могли вести себя на Пифосе, словно хищники — они были всего лишь жертвами, и выживание колонистов зависело от понимания этого простого факта. К тому же, в деревне хватало припасов, поселенцы питались сухпайками, собранными в зоне посадки. Не самая изысканная пища, но их хватило бы до завершения строительства и организации многочисленных охотничьих отрядов, действительно способных прикончить одинокого ящера, не понеся серьезных потерь. Смертный, вышедший сейчас за частокол, просто-напросто совершал самоубийство.

— И для чего же он охотился? — уточнил Йерун.

Послушница посмотрела на него, как на дурачка.

— Для домов, разумеется.

Взглянув над плечом женщины на юрты и ужаснувшись, Каншелл снова уставился на Ске Врис. На деревянных каркасах были растянуты шкуры рептилий, превратившиеся в стены и крыши. Времени на дубление и сушку не было, так что на зданиях висела сама плоть чудовищ, очищенная и растянутая. Кожа ящеров оказалась настолько крепкой, что подошла для замысла колонистов, хотя Йерун решил, что обрабатывать такой материал не слишком приятно. Он делал юрты слишком органическими, практически живыми, и серв предпочел бы им хижину, построенную из бревен или земли. Вокруг осталось достаточно сырья, не пошедшего на ложи и частокол, но колонисты настаивали, что им необходимо укрытие под шкурами. Впервые увидев юрты, Каншелл решил, что кожа содрана с ящеров, убитых при очищении плато — и ошибся.

— Вы с ума посходили? — спросил серв.

Послушница улыбнулась.

— Неужели это безумие — жить, и, возможно, умирать, следуя своим обычаям? Своим верованиям? Разве ты не готов на такую жертву?

— Конечно, готов! — вспыхнув, ответил Йерун. — Но, если эти поверья неразумны…

— А твои — разумны?

У Каншелла не нашлось ответа. Его ошеломило, сбило с толку расстояние между традициями народа Ске Врис и Империума, на которое указывала послушница. Возможно, колонисты принадлежали к затерянному народу, никогда не знавшему преимуществ Имперского Мира. Впрочем, серв тут же отбросил эту мысль, думать над такими вопросами ему было не по чину. Если Аттика не заботит неортодоксальность этих людей, то Каншелл последует примеру капитана.

Стоя рядом со Ске Врис перед открытыми вратами, серв взволнованно вглядывался в проем, ожидая нападения ящеров. Судя по звукам, хищники рыскали в джунглях за частоколом — день ото дня их рычание становилось всё громче. Правда, никто так и не ворвался в поселение, а минуту спустя вернулись четверо колонистов, волочащих куски твари, убитой Кхи’демом. Ворота закрыли, и Ске Врис хлопнула в ладоши.

— Вот, — указала она, — мясо для пропитания, шкуры для укрытия. Мы потеряли, и мы приобрели.

— Сожалею о смерти твоего сородича, — произнес Йерун.

— Его будут поминать, он останется жить в нашей памяти, в стенах наших домов, — послушница раскинула руки, радостно обнимая мир. — И он умер на земле обетованной, о чем же здесь сожалеть?

Каншелл взглянул на открытую, сияющую улыбку женщины, услышал обрывки песен трудящихся колонистов. Эти люди не испытывали страха, терзавшего базу.

— Я завидую вам, — признался серв.

— Из-за чего?

— Как вы можете быть такими счастливыми?

— А почему бы и нет? — наклонила голову Ске Врис.

Ответ пришел в виде хриплого вопля с небес. Каншелл и послушница разом пригнулись, спасаясь от круто пикирующего летучего ящера, твари с десятиметровым размахом крыльев и головой, почти полностью состоящей из челюсти длиной больше человеческого роста. Выставив когти, чудовище обрушилось на одного из часовых, встреченное разрозненным лазерным огнем. Рептилия оказалась слишком быстрой, а стрелки — необученными, и со вторым, насмешливым криком ящер схватил стража. Кхи’дем уже бежал обратно, но хищник скрылся из виду прежде, чем легионер успел открыть огонь.

Ске Врис низко поклонилась Саламандру, опустившему болтер.

— Пожалуйста, вновь примите наши благодарности, господин, — воззвала она.

Кхи’дем уставился на послушницу с нескрываемым отвращением.

— Чему ты улыбаешься? Нравиться смотреть, как пожирают твоих людей?

— Вовсе нет, господин. Дело в том, что мы ступаем по земле, предначертанной нам, и каждое мгновение здесь усладительно. В конце концов, мы все умрем здесь,дома. Многовековая мечта осуществилась, и наша радость неодолима.

— Ваша радость просто безумна, — пробормотал Кхи’дем и ушел прочь.

Оглядев небо в поисках новых летучих хищников, Йерун никого не обнаружил, но вид мужчин и женщин, патрулирующих стену, не внушал доверия. Эти люди обращались с оружием, словно дети — неужели никто из них не имел боевого опыта? Каншелл не был солдатом, но, проведя жизнь на ударном крейсере, он не мог не набраться кое-каких базовых познаний в военном деле. Здесь же его окружали наивные дурачки, от которых при этом во многом зависела оборона поселения. Саламандр осталось слишком мало, и, пусть легионеры не собирались бросать людей на произвол судьбы, они не могли оказываться повсюду одновременно.