Революция (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

Снова хлестнула очередь по окнам, к обстрелу банка присоединились оба оставшихся броневика. Видно, их экипажи не увидели, что стряслось с третьей машиной. Но сообразили, откуда бьют пулеметы повстанцев.

Федор выпрямился и схлопотал не менее двух пуль. На секунду Зеркальный Щит стал видимым.

– Вашу мать… Надеюсь, не заметят.

Не обращая внимания на стрельбу, зашвырнул две бутылки, одну за другой, целясь в ближайший броневик и вслед за ними вновь метнул сгусток энергии. Пламя с готовностью взметнулось над капотом. Последний броневик резко сдало назад, переехав колесами раненых пулеметным огнем пехотинцев, и выкатился из зоны поражения. Два других чадно горели, отправляя в небо клубы дыма. Около дальнего лежал экипаж, сраженный пулями «митральез Кошкина». Ближний так и остался с закрытым люком, прожаривая людей заживо. Какая там температура внутри, можно только догадываться.

Внизу стрельба стихла. Звуки боя доносились теперь издалека.

Федор повернулся к соседнему окну, откуда швырял бутылки Юрген, чтоб удовлетворенно бросить: «ну как мы их!», но слова застряли в горле.

Красивый рослый парень лежал на спине. Грудь пробили две пули, одна близко к сердцу. Он был еще жив. Федор наклонился над ним.

– Теперь моя очередь тебя спасать. Держись! Вынесем в тыл.

– Не-е… Все… Передайте фройлян Джулии… и маме…

Взгляд парня остановился. Из уголка рта скатилась красная струйка, кровь больше не шла – сердце перестало биться.

– Несправедливо, что его последние слова сначала адресовались едва знакомой чужой барышне и только потом матери, – расстроился Друг. – Надо найти его гамбургский адрес, Юля должна знать его. И отписаться – ваш сын умер достойно, как герой.

Федор опустил ему веки.

– Да, герой. Пруссак по происхождению в бою против других пруссаков. Ты не находишь, Друг, как это странно. Мы заставляем немцев убивать друг друга, чтоб Германия ослабла. Но теперь делим их на «своих» и «чужих», причем «своих» жалеем.

– Посмотри, что с остальными. А я полетаю, проветрюсь.

Остальные участники засады в банке получили легкие ранения – двое рикошетами, одному разбил лицо отлетевший кусок стены.

– Уходим! – сказал Федор. – Стрельба грохочет где-то к западу. Нас могут окружить.

– Его возьмем? – спросил один из рабочих, кивнув на тело.

– Нет. Когда очистим квартал от пруссаков, похороним всех наших. Надо еще проверить фрайкор за баррикадой.

Они спустились вниз и перебежками кинулись к разрушенному укреплению. Что символично, бело-голубой флаг покосился, но устоял, обгоревший по краю от фаерболов.

Защитники баррикады остались за ней. Лежали в позах, в которых их застала смерть. Частью – обгоревшие, но узнаваемые. Федор пересчитал тела. Одного не хватало – художника Адольфа с пушистыми усами вразлет.

[1] В реальности Друга полицейское ведомство заняло Одеон в 1954 г.

[2] Господь с тобой, баварская земля, Земля немецкая, Родина моя! На твоих широких просторах Отдыхает десница Его! Твои поля оберегает Он, Охраняет города твои И дарует тебе небесные цвета – Белый и Голубой! (Перевод первого куплета официального гимна Баварии 1860 г. на слова Конрада Макса Кунца заимствован с сайта teksti-pesen.pro).

Глава 16

Утренняя газета казалась ядовитой змеей. Укусит страшной новостью или уползет мирно, но на следующий день явится другая – и такая же опасная. Как поведет себя – неизвестно. Какие принесет известия? Лотерея.

На вторые сутки пребывания в Париже, солнечном и даже каком-то праздничном по случаю мая, хоть к северу от него по-прежнему громыхала война, Юлия Сергеевна начала поедать себя изнутри. Зачем покорно послушалась Федора? «Любовь и разлука», чтоб ее… Ведь ничто не мешало отправиться с ним в Мюнхен! В столь же охваченном восстанием Гамбурге ей, по правде сказать, ничего не грозило. Но и в Баварии ее никто не попросил бы лезть на передовую. Перевязывала бы раненых в госпитале, виделась с любимым, пусть не так романтично, как в Женеве, но хотя бы знала, что с ним.

Да, он обещал больше не сдерживать Зеркальный Щит. Но тот – не панацея! В первой же газете, увиденной по прибытии в Париж, она прочла про прусского электромага, без жалости бьющего разрядами молний по восставшим рабочим. По каким-то непонятным причинам Зеркальный Щит, отражающий огонь, пули и кинетические импульсы, бессилен против электричества.

Юлия Сергеевна поселилась в «Ритце». Почему именно там? Здесь Федор останавливался в первую и единственную поездку во Францию. В этом же отеле жила Варвара Оболенская. Судя по оговоркам, брошенным невзначай, именно здесь та дала понять Федору, что не против стать его любовницей – до свадьбы и без заранее оговоренных обязательств.

Дело не только во внебрачной связи, подобное грехопадение случается с девицами все чаще и чаще. Нравы становятся свободнее. Но если бы князь воспользовался случаем, все повернулось бы совершенно иначе. Он сам признал. В Гамбург ехать точно бы не пришлось.

Что сама Юлия поступила именно таким образом, ее совершенно не смущало. Причем ее напор был настолько энергичен, что отказаться от близости мужчина сумел бы, только вступив в яростную борьбу. Это ничего не значит. Федор – ее. И точка. Остальные – кыш со сцены!

Но если его убьют, на этот раз – реально, он не достанется никому.

Первым делом Соколова нанесла визит де Пре в надежде узнать какие-то подробности, быть может, ускользнувшие от внимания ушлых и вездесущих репортеров. Маркиз, как и в прежнее ее посещение Сюрте, обидел толкущихся в приемной других визитеров.

– Присаживайтесь, мадемуазель Жюли! Прибыли сегодня? Где остановились?

– Утром и сразу отвезла вещи в «Ритц». Должна сразу выразить сожаление по поводу смерти вашего офицера в Берне, месье маркиз. Федор обнаружил слежку еще на вокзале, но предотвратить гибель Бонье не смог.

– Мне докладывали. Вижу, что вините себя, мадемуазель. Право – не стоит. Мы все на войне, в какой-то мере даже вы. Вас могут похитить, чтобы выведать секреты Федора. Поэтому я вынужден назначить вам сопровождение и здесь, а также просить быть осторожной. Тем более, что я лично заинтересован. Помните наш уговор? – он понизил голос. – Десять процентов от роялти за каждую блиндированную машину «Фалькон» и за каждый пулемет конструкции инженера Соколовой. Кстати, откуда взялось это странное обозначение для бронированного гусеничного экипажа – танк?

– Федор так его назвал. Не могу объяснить – почему.

На самом деле, она знала. Это слово из будущего, открытого ее возлюбленному в видениях. Но маркизу ни к чему это знать.

– Не важно. Возвращаюсь к сути вопроса. Десять процентов?

– Конечно. Федор сам настаивал, чтобы вас отблагодарить.

Рыжий расцвел. Казалось, даже его поредевшие огненные кучеряшки стали ярче. Хотя кто их знает, как они на самом деле выглядят у мага иллюзий.

– Он платит не зря. Возникли трудности, мне пришлось напрягать связи в военном ведомстве, чтобы защитить проекты Кошкина-Соколовой. Танк «Фалькон» впечатлил многих. Возмущены только авторы «сухопутного дредноута». В отличие от их монстра, «Фалькон» дешевый и простой. Его можно собирать на любом тракторном или автомоторном производстве. В России заказаны двигатели и фрикционные муфты, но пока на «Рено» пробуют применить отечественный «Гном». Увы, без особого успеха. Мотор воздушного охлаждения для танка не годится.

– Увольте меня от технических подробностей, месье директор, – я в них ничего не смыслю. Другие трудности есть?

– Митральеза. Военные не вполне понимают, для чего нужен крупный калибр. Часть настаивает на обычном винтовочном. Что-то вроде «Максима» с водяным охлаждением. Или малая пушка в тридцать семь миллиметров вместо пулемета.

– Опять-таки не смыслю, но знаю, что Федор настаивал: предложенный им пулемет сочетает плюсы обычного пехотного и легкой пушки.

– Именно это я и пытаюсь втолковать, – де Пре вытащил свежий выпуск Ле Фигаро. – Газетчики клянутся, что даже на подавлении бунтов в Баварии Берлин все чаще использует бронемашины, причем – успешно. Вскоре они пойдут на фронт по нарастающей. Попасть из пушки в небольшую цель проблематично. А вот прошить броневик очередями – вполне.