Темный дом - Максим Хорсун

Шимченко улыбнулся. Вымученная получилась улыбка, больше похожая на гримасу боли.

– С тобой пойдут подготовленные и мотивированные специалисты, которые осознают степень риска, – суховато проговорил сенатор.

Садовников поднял руки:

– Тогда ладно. Раз у вас все под контролем, я согласен.

– Прекрасно. – Шимченко пощелкал пальцем. – Филя! Отсыпь нашему сталкеру «горсть конфет».

Помощник сенатора с готовностью вынул из кармана пиджака туго набитый конверт.

– Это аванс, – сказал Шимченко, попутно фиксируя, что у сталкера при виде конверта рефлекторно расширились зрачки, участилось дыхание и задергался кадык. – Вернешься, отсыплем столько, что в Зону сможешь больше не ходить, – разве что из спортивного интереса или для фотоохоты.

– Звучит неплохо, – сказал Садовников. Конверт приятно распер карман джинсов. – Ну я домой? Соберусь, то-се… – Он уже представлял себя в умиротворяющей прохладе и полумраке зала «Радианта».

Шимченко покачал головой.

– Ты остаешься. Составь список в приемной. Большой раздобудет все и даже больше, прошу извинить за тавтологию. – Он чуть склонил голову и добавил убежденно: – Время работает против нас, Гена. Враги повсюду, и они клювом не щелкают, а ты – слишком ценная птица, чтобы мы тебя потеряли, когда развязка уже близка.

Сталкер и сенатор пожали руки, а после Садовников вышел.

Шимченко задумчиво посмотрел на свою ладонь. Филя поспешил к начальнику – окатил его руки антисептиком из баллончика.

– Сталкер стал слишком разговорчивым, – сказал сенатор, разглядывая влажные пальцы. – Он под влиянием наших доброжелателей.

– Понял, – быстро сказал Филя.

– Подыщи кого-нибудь еще.

Филя на секунду задумался, а потом кивнул.

– У меня как раз есть на примете человечек.

Большой и Хыча не выглядели ни мотивированными, ни подготовленными. На их круглых лицах читалось хорошо знакомые Садовникову сомнения и нежелание стать разменными фигурами своего босса. Но оба братка привыкли подчиняться и блюсти закон стаи. Как оказалось, у них даже в мыслях не было каким-то образом саботировать приказ Шимченко. Садовников попытался прощупать почву, но быстро понял, что это бесполезно.

– Хорошая у вас тачка, – сказал он по дороге к Периметру. – Как думаете, сможем мы на ней быстро уехать от вашего сенатора?

Хыча, сидевший за рулем, заржал. А Большой со скрипом почесал коротко остриженный затылок и пустился в объяснения:

– С папиком это не проканает. Думаешь, почему тебя два раза привозили на асфальтный завод? Потому что, если опустить человека пятками в горячий битум, с ним становится очень легко договариваться.

– И на этих пятках потом далеко не убежишь, – вставил Хыча.

– Даже не в том дело. Твои-то копыта могут и пожалеть. – Большой ткнул Садовникова пальцем под ребра. – А вот, например, когда ты в последний раз звонил жене? Расстались вы или не расстались – какая разница? Где гарантии, что Некро-Филя в следующий раз не окунет в битум ее?

Садовников недоверчиво фыркнул.

– Ты Некро-Филю не знаешь, – бросил Большой и отвернулся к окну.

Дело в том, что Садовников как раз знал. Только не хотелось будоражить призраков прошлого, ни к чему это. Тем более – перед Зоной. Он успел убедить себя, что Филина страсть к расчлененке – дело дней давно минувших. Не может же успешный человек в солидном костюме, который выручает в трудный момент, подсовывая туго набитые конверты, одновременно быть кровавым маньяком.

Или может?

И все это время он, Садовников, закрывал глаза на очевидное, поскольку именно с Филиной руки приходилось кормиться последние полгода?

– Хабарда-а-ал… – задумчиво протянул сталкер.

В сердце разлилась тоска. Смерть Гаечки, вынужденный поход в Зону, невозможность переиграть Шимченко: душа металась, и в груди резонировало.

Когда-то «Зебра» была частным мини-отелем для свингеров, затерянным в живописном лесу. Теперь же полосатая вывеска заведения поблекла, а двери и окна скрылись за ставнями из неструганых досок. Зона находилась в километре, если по прямой. То есть – рукой подать.

Хыча припарковал машину на окруженном лещиной бетонном пятачке. Садовников выбрался наружу. Сентябрьское солнце ярко светило сквозь пока еще пышные кроны. Свежий воздух исцелял от хронического похмелья и дурных мыслей. Птичье многоголосие намекало на то, что в этой жизни не все потеряно, и что на улице старого хромого сталкера еще может случиться праздник.

Но с Зоной пора было завязывать. «Чуйка» говорила, что он отбегал свое.

Большой отпер черный вход «Зебры», уверенно вошел внутрь заброшенного здания. Хыча вытащил из багажника три новеньких рюкзака. Загремел армейскими флягами, проверяя, сколько в каждой воды.

Садовников отошел к углу отеля, вынул мобильник и набрал номер, по которому не звонил уже сто лет. С полминуты он слушал длинные гудки, наблюдая, как Хыча разворачивает на бетоне камуфляжную сеть. Затем Оксанка ответила.

– Алло, – произнесла она насторожено.

– Это Геннадий, – сказал внезапно севшим голосом Садовников. – С тобой все в порядке?

– Со мной… что? – не поняла Оксанка.

– Все в порядке? – повторил сталкер, ковыряя тростью растрескавшийся бетон под ногами.

– Ты с дуба упал, Костыль? – удивилась Оксанка. – Это я-то в порядке? Я – брошенная женщина! Без своего жилья, без перспектив, без молодости! Мама каждый день ест мозг чайной ложечкой! На работе – полный швах! Пашу, как ломовая лошадь! В темноте ухожу, в темноте возвращаюсь. Ужинаю, плачу и сплю! Вся моя жизнь! А ты – как вольный ветер! Сам себе хозяин, деньжищами ворочаешь, с малолетками забавляешься…

– Ты ведь сама от меня ушла, – напомнил Садовников.

– Но ведь это ты вынудил! Ты во всем виноват! Только ты!

Садовников хмыкнул.

– Похоже, у тебя действительно все в порядке, – сказал он и сбросил вызов.

– Помоги! – потребовал Хыча, у него не получалось накрыть машину камуфляжной сетью. Запиликал телефон, но Садовников даже не стал смотреть на экран, и так было ясно, что это жаждущая крови жена. Он отключил мобильник и даже вытащил на всякий пожарный батарею, затем поспешил к глухо ворчащему братку.

Закончив дело, Садовников закурил, а Хыча ушел за Большим в «Зебру».

Через несколько минут братки вышли из здания, каждый нес по паре тяжелых спортивных сумок. В них оказалось оружие, летняя одежда и экипировка. Большой подхватил и окинул взглядом профессионала укороченный АКС-47 без приклада, Хыча же, скалясь и сжимая кончик чадящей папиросы золотыми зубами, передернул затвор помпового ружья.

Большой стянул с себя спортивный костюм, бодро похлопал ладонями по белому, в складках, пузу. Потом надел длинные шорты, темную футболку, на ноги нацепил удобные кроссовки. Поверх футболки – бронежилет, разгрузку и рубаху. В общем, он готовился порвать шаблоны: в Зону еще никто не пробирался в пляжном виде.

Хыча своему спортивному костюму изменять не стал, просто надел под кофту разгрузку и броник.

Глядя на лежащий перед ним ПМ в кобуре и бронежилет, Садовников подумал, что они собираются будто на войну. Нехорошая была мысль. Зона таких не любит.

– Наверное, вам кажется, будто вы знаете, на что идете, – сказал он, глядя на братков; те опустили оружие и сделали вид, будто внимательно слушают. – Стращать не буду. За Периметром сами все поймете. В Зоне забудьте о Шимченко и его приказах. Делайте то, что должны. Делайте то, что считаете правильным. Но никаких инициатив без моего ведома!

Он ожидал возражений или ропота. Ни того ни другого не последовало. Хыча, продолжая скалиться, ответил:

– Базара нема, Костыль! Что мы – сами себе враги?

Садовников задумался. А потом все-таки высказал, что вертелось на языке:

– Ваш Шимченко – дерьмо, и он втянул нас в дерьмовую историю. Я постараюсь сделать так, чтобы мы выпутались живыми…

Большой внезапно хлопнул его по плечу:

– Не парься ты так, Костыль! Ты бы видел свою рожу! Все чики-пуки будет, отвечаю!

– Ну ладно, – не стал спорить Садовников. – Тогда – вперед!

Они пошли неожиданно бодро и почти весело – словно туристы по знакомому маршруту. Только двигались больше молча, не отвлекаясь на красивые виды и грибы-ягоды. Садовникову такой подход нравился, его опыт говорил – Зона охотнее позволяла выжить тем, кто ступал в ее владения с легким сердцем, с целью, с уважением, нежели тем, кто шел, согнувшись под тяжестью мрачных мыслей, со страхом в душе и желанием лишь поскорее вернуться домой.

Даже матерому ходоку в Зону оказалось непросто уловить тот момент, когда маленький отряд пересек невидимую границу. Лес, казалось, не изменился. Та же изумрудная листва, та же тяжесть мха и плющей на выпирающих из земли останцах, то же начищенное золото солнца над раскачивающимися макушками. Только не звучали больше птичьи трели и не гудели над головой комариные тучи. И еще стало ощутимо теплее.