Поэзия США - Анна Брэдстрит

НОЧЬЮ У МОРЯ ОДИН

© Перевод А. Сергеев

Ночью у моря один.Вода, словно старая мать, с сиплой песней            баюкает землю,А я взираю на яркие звезды и думаю думу о тайном            ключе всех вселенных и будущего.

Бесконечная общность объемлет все, —Все сферы, зрелые и незрелые, малые и большие, все            солнца, луны, планеты,Все расстоянья в пространстве, всю их безмерность,Все расстоянья во времени, все неодушевленное,Все души, все живые тела самых разных форм, в самых            разных мирах,Все газы, все жидкости, все растения и минералы,            всех рыб и скотов,Все народы, цвета, виды варварства, цивилизации,            языки,Все личности, которые существовали или могли бы            существовать на этой планете или на всякой            другой,Все жизни и смерти, все в прошлом, все в настоящем            и будущем —Все обняла бесконечная эта общность, как обнимала            всегдаИ как будет всегда обнимать, и объединять,            и заключать в себе.

ЕВРОПА

(72-й и 73-й годы этих Штатов)

© Перевод К. Чуковский

Вдруг из затхлой и сонной берлоги, из берлоги рабов,Она молнией прянула, и сама себе удивлялась,И топтала золу и лохмотья, и сжимала глотки королей.

О надежда и вера!О тоска патриотов, доживающих век на чужбине!О множество скорбных сердец!Оглянитесь на былую победу и снова идите в бой.

А вы, получавшие плату за то, что чернили Народ, — вы,            негодяи, глядите!За все пытки, убийства, насилия,За тысячи подлых уловок, которыми лукавая знать            выжимала трудовые гроши у бедноты простодушной,За то, что королевские уста лгали им, надругались над ними,Народ, захвативший власть, не отомстил никому            и дворянских голов не рубил:Он презирал жестокость королей.

Но из его милосердия выросла лютая гибель,            и дрожащие монархи приходят опять,С ними их обычная свита: сборщик податей, поп, палач,Тюремщик, вельможа, законник, солдат и шпион.Но сзади всех, смотри, какой-то призрак крадется,Неясный, как ночь, весь с головою укутан в бесконечную            пунцовую ткань,Не видно ни глаз, ни лица;Только палец изогнутый, словно головка змеи,Из багряных одежд появился и указует куда-то.

А в свежих могилах лежат окровавленные юноши,И веревка виселицы туго натянута, и носятся пули            князей, и победившие гады смеются,Но все это приносит плоды, и эти плоды благодатны.

Эти трупы юношей,Эти мученики, повисшие в петле, эти сердца,            пронзенные серым свинцом,Холодны они и недвижны, но они где-то живут, и их            невозможно убить.Они живут, о короли, в других, таких же юных,Они в уцелевших собратьях живут, готовых снова            восстать против вас,Они были очищены смертью, умудрены, возвеличены ею.

В каждой могиле борца есть семя свободы, из этого            семени вырастет новый посев,Далеко разнесут его ветры, его вскормят дожди и снега.

Кого бы ни убили тираны, его душа никуда не исчезает,Но невидимо парит над землею, шепчет, предупреждает,            советует.

Свобода! пусть другие не верят в тебя, но я верю в тебя            до конца!Что, этот дом заколочен? хозяин куда-то исчез?Ничего, приготовьтесь для встречи, ждите его неустанно.Он скоро вернется, вот уже спешат его гонцы.

Я СИЖУ И СМОТРЮ

© Перевод В. Левик

Я сижу и смотрю на горести мира — я вижу позор,            произвол и гнет,Я вижу незримые слезы, я слышу рыдания юношей,            которых мучает совесть, раскаянье в подлых            поступках,Я наблюдаю уродства жизни: вот матери, брошенные            детьми, голодные, нищие, близкие к смерти,Вот жены, чья жизнь исковеркана мужем, а вот            вероломные соблазнители,Я вижу все, что скрыто от взора, — страдания ревности            и неразделенной любви, все тайные язвы людские,Я вижу битвы, чуму, тиранию, я вижу замученных,            брошенных в тюрьмы,Я вижу голод на корабле — матросы бросают жребий,            кого убить, чтоб спаслись остальные,Я вижу высокомерье богатых, агонию нищих — рабочих,            и негров, и всех, кто делит их жребий.Да, все — и низость одних, и бесконечные муки            других — я, сидя здесь, наблюдаю,Я вижу, я слышу, и я молчу.

БЕЙ! БЕЙ! БАРАБАН! — ТРУБИ! ТРУБА! ТРУБИ!

© Перевод К. Чуковский

Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби!В двери, в окна ворвитесь, как лихая ватага бойцов.В церковь — гоните молящихся!В школу — долой школяров, нечего им корпеть            над учебниками,Прочь от жены, новобрачный, не время тебе            тешиться с женой,И пусть пахарь забудет о мирном труде, не время пахать            и собирать урожай,Так бешено бьет барабан, так громко кричит труба!

Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби!Над грохотом, над громыханьем колес.Кто там готовит постели для идущих ко сну? Не спать            никому в тех постелях,Не торговать, торгаши, долой маклеров и барышников,            не пора ли им наконец перестать?Как? болтуны продолжают свою болтовню и певец            собирается петь?И встает адвокат на суде, чтобы изложить свое дело?Греми же, барабанная дробь, кричи, надрывайся, труба!

Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби!Не вступать в переговоры, не слушать увещаний,Пронеситесь мимо трусов, пусть молятся и хнычут,Пронеситесь мимо старца, что умоляет молодого,Заглушите крик младенца и заклинанья матерейИ встряхните даже мертвых, что лежат сейчас на койках,            ожидая похорон!Так гремишь ты, беспощадный грозный барабан! так            трубишь ты, громогласная труба!

ИДИ С ПОЛЯ, ОТЕЦ

© Перевод М. Зенкевич

Иди с поля, отец, — пришло, письмо от нашего Пита,Из дома выйди, мать, — пришло письмо от любимого сына.

Сейчас осень,Сейчас темная зелень деревьев, желтея, краснея,Овевает прохладой и негой поселки Огайо, колеблясь            от легкого ветра,Созрели яблоки там в садах, виноград на шпалерах.(Донесся ль до вас аромат виноградных гроздийИ запах гречихи, где пчелы недавно жужжали?)А небо над всем так спокойно, прозрачно после дождя,            с чудесными облаками;И на земле все так спокойно, полно жизни и красоты —            на ферме сейчас изобилье.

В полях тоже везде изобилье.Иди же с поля, отец, иди, — ведь дочь тебя кличет,И выйди скорее, мать, — выйди скорей на крыльцо.Поспешно идет она, недоброе чуя, — дрожат ее ноги,Спешит, волос не пригладив, чепца не поправив.

Открыла быстро конверт,О, то не он писал, но подписано его имя!Кто-то чужой писал за нашего сына… о несчастная мать!В глазах у нее потемнело, прочла лишь отрывки фраз:«Ранен пулей в грудь… кавалерийская стычка…            отправлен в госпиталь…Сейчас ему плохо, но скоро будет лучше».

Ах, теперь я только и вижуВо всем изобильном Огайо с его городами и фермамиОдну эту мать со смертельно бледным лицом,Опершуюся о косяк двери.«Не горюй, милая мама! (взрослая дочь говорит, рыдая,А сестры-подростки жмутся молча в испуге),Ведь ты прочитала, что Питу скоро станет лучше».

Увы, бедный мальчик, ему не станет лучше (он уже            не нуждается в этом, прямодушный и смелый),Он умер в то время, как здесь стоят они перед домом, —Единственный сын их умер.Но матери нужно, чтоб стало лучше:Она, исхудалая, в черном платье,Днем не касаясь еды, а ночью в слезах просыпаясь,Во мраке томится без сна с одним лишь страстным            желаньем —Уйти незаметно и тихо из жизни, исчезнуть и скрыться,Чтобы вместе быть с любимым убитым сыном.

ДОЛГО, СЛИШКОМ ДОЛГО, АМЕРИКА