Белое, черное, алое - Елена Топильская

На стол передо мной она положила повестку, в которой было написано имя: Редничук.

- Документы у вас с собой?

- Безусловно, - с готовностью ответила она и щелкнула замком сумки.

Я раскрыла паспорт, который она передала мне, и прочитала: "Чванова Нателла Ивановна"...

- А Редничук где? - недоумевающе спросила я. Она почти так же недоуменно посмотрела на меня, потом ее взгляд прояснился.

- Ах да, вы же не знаете, что в деловом мире я известна под фамилией Редничук. Это моя девичья фамилия.

- Вы мать Дмитрия Чванова? - дошло до меня наконец.

- Да, - она мило улыбнулась.

- Нателла Ивановна...

- Просто Нателла. Терпеть не могу свое отчество, - пояснила она, удобно устраиваясь на стуле.

Она была одета в черную пелерину из очень дорогого сукна, отороченную черным блестящим мехом, которую отказалась снимать. Я напряглась и вспомнила, как эта штука называется: кап. Мне была видна выставленная вперед изящная ножка в коротком сапожке, как будто только что снятом с витрины выставки. Ножку облегало благородно матовое облако колготок, и я машинально подумала: где шикарные женщины берут такие колготки, сразу делающие облик дорогим, а походку высокомерной? Но тут же опомнилась: где-где, понятно где, я-то на колготки дороже определенной суммы и не смотрю. Устроившись, Нателла Ивановна Редничук-Чванова подняла на меня слегка удлиненные к вискам глаза. Такие глаза называют миндалевидными, отметила я для себя. Все в ее лице было слегка, не аффектированным: слегка выдающиеся скулы, но не до такой степени, чтобы лицо можно было назвать скуластым. Как у голливудских звезд сороковых годов, вслед за Марлен Дитрих удалявших себе крайние коренные зубы, чтобы сделать более изящным овал лица. Тонкий прямой носик, ему чуть-чуть не хватило до идеальной прямоты, но и так он чудесно смотрелся. Резко очерченные полные губы прекрасной формы, подчеркнутые умело наложенной дорогой помадой...

Я вдруг поймала себя на мысли, что уже забыла о собственном неприглядном виде. (Впервые в жизни нарушила принцип - приходить на работу накрашенной и причесанной, в крайнем случае - никому без прически и макияжа на глаза не показываться, сразу запираться в кабинете и приводить себя в порядок. Хотя вот Лариска Кочетова запросто приходит на работу как с постели, треплется со всеми подряд в коридоре, пока дойдет до своего кабинета, и, пока красится, даже двери к себе в кабинет не закрывает...)

Забыв о своих ненакрашенных ресницах, я просто плавилась от восхищения, разглядывая безупречный грим на красивом лице свидетельницы, полные изящества движения, одежду, в которой не стыдно появиться в парижском бомонде (хотя, вообще-то, не была, не знаю). Это я-то плавлюсь; а что же должны чувствовать мужчины рядом с таким великолепием?

Хотя я оцениваю каждый элемент образа в отдельности, а мужики, наверное, воспринимают впечатление целиком. Правда, может быть, какой-нибудь продвинутый современный мужчина еще оценит, в каком бутике куплена каждая вещь из прикида, что либо добавит баллов к общей оценке, либо ее снизит.

Я изо всех сил старалась, чтобы мое глазение не выглядело неприличным, но все равно не могла оторвать от нее взгляда.

Наконец я опустила глаза в паспорт и посмотрела, сколько лет этой женщине; если, конечно, это был ее паспорт. У нее была нежная, гладкая смугло-розовая кожа, без единой морщинки даже в самых уязвимых местах - возле глаз и рта, блестящие глаза, прекрасные светлые волосы; руки, которые, как считается, выдают возраст женщины, бесстыдно свидетельствовали об одном - эта женщина молода. А по паспорту ей было пятьдесят два года.

- С чем связан мой вызов? - поинтересовалась она без нажима.

- Нателла Ивановна...

- Я же сказала, просто Нателла.

- Как-то неудобно... А с отчеством никак?

- Никак, - твердо сказала она. - Меня это будет раздражать.

- Хорошо. - Я вздохнула. - Мне передали дело о смерти вашего сына и невестки. Я хотела поговорить с вами.

Она чуть больше повернулась ко мне и подняла брови, как бы вежливо говоря: "Правда?"

- Вы теперь возглавляете фирму сына?

- Немножко не так, - ответила она-с еле заметной улыбкой. - Фирмы сына больше не существует. У него была строительная фирма, а у меня фитнесс-зал. Просто я сохранила название.

- И здание?

- И здание.

Она кивнула с той же милой улыбкой, еле обозначенной.

- Как вам это удалось? На здание ведь было много претендентов?

- Отнюдь. Сын устранил всех конкурентов. Конечно, в переносном смысле, юридическим путем. У него был очень мягкий характер. Я иногда не понимала, как можно добиться чего-то в делах с таким мягким характером. После его смерти я приобрела его фирму, вместе с имуществом, естественно, то есть вместе и с этим зданием, и закрыла ее. Вернее, перерегистрировала.

- А его персонал?

- Особого персонала там не было.

- Насколько я знаю, там были, по крайней мере, бухгалтер, референт и охранник.

- И это ярко демонстрировало неспособность моего сына вести дела. Сентиментальность и бизнес - две вещи несовместные. Охранником был выживший из ума старикан, где уж сын его подобрал, я не знаю. Референтом - бывшая сокурсница сына, полная неудачница во всем. А окружать себя неудачниками вредно, это заразно.

- А бухгалтер?

- Это был единственный дельный работник, и то нашла ее я. Она перешла в мою фирму.

- У вашего сына была "крыша"? - спросила я, отдавая ей назад паспорт.

Редничук убрала паспорт в сумку, щелкнув замком, а потом спросила:

- "Крыша"? А что это такое? - и опять еле заметно улыбнулась.

- Я имею в виду, платил ли ваш сын кому-то деньги за безопасность? Чтобы его не трогали криминальные элементы?

- Нет.

Она покачала головой.

- А вы платите кому-нибудь?

- А как вы думаете, что я вам отвечу?

Очаровательная женщина, подумала я, записывая ее слова в протокол.

- Нателла Ивановна...

- Нателла, - поправила она.

- Скажите, пожалуйста, а что сталось с городской квартирой вашего сына и его семьи?

- Ровным счетом ничего. Там продолжают жить его дети - мои внуки.

На бабушку она никак не походила.

- Разве они живут не с вами? - удивилась я.

- Нет, они живут в своей квартире с няней, а я обеспечиваю им жизнь.

Видя мое удивление, она пояснила:

- Разве вы не считаете, что так логичнее? Я занимаюсь бизнесом и не могу уделять им столько времени, сколько нужно для их нормального, гармоничного развития. Кроме того, зачем им стеснять меня, а мне - их? Они привыкли к своей квартире. А я столько времени жила одна, что постоянное присутствие в моем доме маленьких детей и их няни создаст определенные неудобства. В конце концов, у меня квартира рассчитана на одного человека. Вчетвером там будет неудобно. Надо выбирать оптимальные варианты.

- А вы ничего не уничтожали в квартире сына? - поинтересовалась я, затаив дыхание.

- Нет, я ничего там не трогала.

- И семейные архивы сохранились?

- Видимо, - она пожала плечами. - Я не проверяла. Зачем они мне?

- Может быть, фотографии сына и его жены...

- Мне они ни к чему. У меня есть свой архив.

- Нателла... - На этот раз я с трудом, но удержалась от добавления отчества. - Вы могли бы мне разрешить прийти и посмотреть архив вашего сына?

- Хорошо. - Она снова пожала плечами. - Когда вы хотите это сделать?

- Лучше не откладывать...

- Вот вам моя визитка, - она протянула мне карточку. - Надумаете, позвоните. Номер моего мобильного там написан. В любое время суток. Я свободна?

- Да, пожалуй. Прочитайте и подпишите протокол.

- Протокол? Но я ничего важного не сказала.

- Но кое-что я записала, буквально две строчки.

Она подписала протокол и ушла, а я вдохнула воздух, пропитанный легким ароматом ее духов. Странно, пока она сидела напротив меня, духи не чувствовались, но вот она вышла, и по кабинету распространился слабый, но невыразимо прекрасный запах, еще некоторое время напоминавший мне, что здесь побывала шикарная женщина. Я окунулась в облачко аромата, стоявшее, как послевкусие дорогого коньяка; ни с каким вином Нателла Редничук не ассоциировалась.

Под вечер в контору забрел Горчаков, весь в архивной пыли.

- Ну как? - сочувственно спросила я.

- Восемь травмпунктов. Пока ничего.

- Сколько осталось?

- Двадцать три.

- Понятно, еще три тыщи ведер и золотой ключик у нас в кармане.

- Вот-вот. А что за духи у тебя такие приятные? - повел чутким носом Горчаков.

- Это не у меня, это мама Чванова была.

- Ну и как?

Я закатила глаза. Сама я давно уже была накрашена и причесана, занялась этим сразу после ухода Чвановой.

- Она тоже Чванова?

- Ты знаешь, она по паспорту Чванова, а называет себя девичьей фамилией Редничук.

- Редничук? - Лешка присвистнул. - Жалко, что меня не было, я бы хотел на нее посмотреть. Бывшая звезда подиума, мне говорили, что она до сих пор так хороша, что может студента соблазнить.