Многорукий Бог Далайна - Святослав Логинов

Шооран тихо встал, убедившись, что Турчин спит крепко, двинулся к далайну, раскрываясь ему навстречу, схватывая мыслью тяжелую влагу и беспредельную глубину. Далайн вздрогнул и сдался, затвердев оройхоном, погасло призрачное свечение, холодная влага отступила, изгнанная землей. Шооран нашел свою постель, повалился в нее и уснул. Теперь можно было спать спокойно – оройхон, на котором они находились, стал недосягаем для рроол-Гуя, а караулить изгоев Шооран не собирался. Главное же – разбудить его должен был бессонный Турчин. Чтобы тот не проспал, Шоорану пришлось оттащить кожаную постель на пару шагов в сторону, в ложбинку, где ее должна подтопить выступающая вода, шум которой уже был слышен.

Вопль Турчина мог разбудить и мертвого.

– А-а!.. – кричал Турчин, тыча трясущейся рукой вдаль. – Там!.. Там!..

– Труби! – подсказал Шооран.

Турчин вытащил витую раковину, визгливый звук тревоги прорезал утренний туман. Протрубив, Турчин заметался, не зная, что делать дальше.

– Постель спрячь, – бросил Шооран, торопливо скатывая свою колыбель.

Теперь, когда мысли Турчина были заняты собственным спасением, можно было переходить в атаку.

– Как это случилось? – резко спросил Шооран. – Ты же караулил. Здесь был кто-нибудь?

Ответ мог быть только один, и Шооран его услышал:

– Никого!.. – выкрикнул Турчин. – Совсем никого! Всю ночь глаз не сомкнул.

– Мы не сомкнули, – поправил Шооран. – Одному одонты не поверят, особенно если станет известно, что другой спал.

Турчин закивал с готовностью, а Шооран напористо продолжал обработку.

– Почему ты тогда ничего не заметил? Может, из-за тумана?

– Да-да, из-за тумана! – ухватился за спасительную подсказку Турчин. – Туман вон какой густющий, за дюжину шагов ничего не видно.

– Так ведь бандиты уйдут! – закричал Шооран. – Через новый оройхон! Труби еще!

Будоража окрестности ревом раковины, они ринулись сквозь плотный, едва подбеленный утренним светом туман. На границе нового оройхона Шооран предусмотрительно остановил напарника и здесь, на пересечении поребриков они и метались, пока не услышали стук оружия и топот бегущих на помощь цэрэгов.

Пробная вылазка показала, что изгои действительно не теряли времени даром и, едва рассвело, ушли через новый оройхон. Преследовать их казалось бессмысленным, тем паче, что появились более важные дела. Оройхон, ставший сухим в предутреннюю ночь, располагался исключительно неудобно – он касался остальных сухих земель лишь одним углом, а со всех остальных сторон был окружен мокрыми оройхонами. Разумеется, об отделении этого оройхона не могло быть и речи, его ограждала не узенькая мертвая полоса, а легкопроходимый и широкий перешеек, тем не менее, одонту Ууртаку надо было заверить вана в своей преданности и, по возможности, извлечь из ситуации выгоду.

Ууртак со своей личной гвардией отправился на царский оройхон, казенные дюжины и войска, присланные другими одонтами, остались беречь провинцию. За неделю дальновидный Ууртак убедил вана, что не стоит из одного оройхона создавать новый округ, который, конечно же, захочет самостоятельности, а гораздо лучше отдать оройхон верному Ууртаку. Шооран за эту неделю вернул изгоям долг, поставив еще один оройхон, вклинивающийся в далайн, и как бы восстанавливающий земли изгоев.

Отправляясь в ставку, Ууртак на всякий случай запретил заселять высохший оройхон и выделил для его охраны двойную дюжину цэрэгов, среди которых оказался и Шооран. Делать на пустом оройхоне было нечего, цэрэги продувались друг другу в кости, рассказывали, кто умел, истории и скучали по оставленным семьям. Грустил и Шооран. Представлял, как он приводит Яавдай на берег и словно безумный илбэч говорит: «Смотри!» – и перед изумленным взором девушки рождается земля. Лицо Яавдай останется неподвижным, но черный огонь в зрачках полыхнет с небывалой силой. А потом он покажет, как умывается земля, освобождается от яда и грязи, покрывается свежей травой, как проклевываются сквозь жирную землю резные ростки туйванов. Он скажет: «Эта земля для тебя. Живи», – и на лице Яавдай появится неуверенная улыбка.

Переполненный такими мыслями Шооран рано утром отправился через опустевшие мокрые земли к далайну. Его никто не заметил, да и сам остров был обнаружен лишь к концу дня, когда Шооран стоял на посту, охраняя перешеек.

Смелая вылазка не принесла душе успокоения, зато помогла Шоорану понять: мечты его не о новых землях, а об Яавдай. Шооран затосковал. Он шептал слова легенды, которые, казалось, знал, когда еще не умел говорить: «Я проклинаю илбэча! Он нигде не найдет покоя и не встретит счастья. У него не будет друзей, и даже родственники станут издеваться и мучить его…» Шооран шептал, пока слова не начинали терять смысл, а перед глазами стояло лицо Яавдай. Нет, она не способна издеваться, этого просто не может быть, здесь бессильно даже проклятие рроол-Гуя. Она обещала ждать… Короткое «да», сказанное на заданный между делом вопрос, обрело для Шоорана важный смысл. Шооран убеждал себя, что никакого проклятия и вообще нет, ведь была семья у старика, даже когда он стал илбэчем, а потомки илбэча Вана правят целой страной.

Вскоре одонт Ууртак вернулся из удачной поездки, и вспомогательные войска, так никого и не поймавшие, начали собираться домой. Однако, той дюжине, что посылал на запад Моэртал, отдыхать не пришлось. Наместник, поняв, что илбэч ускользнул, решил хотя бы расправиться с изгоями и бунтовщиками, так что вернувшейся дюжине пришлось немедленно занимать позицию вдоль мокрого оройхона.

На этот раз Шооран оказался в заградительном отряде довольно далеко от далайна и вмешаться в события не мог. Передовые дюжины вошли на безнадежные земли, сломив сопротивление неорганизованной толпы изгоев, рассекли ее надвое и погнали одних на ухэры заграждения, других дальше на юг, где стояло еще два оройхона, узкой лентой протянувшихся вглубь далайна. Выбраться из этой западни казалось вовсе невозможным.

Заряженные ухэры и татацы стояли на самых видных местах, но одонт разрешил стрелять лишь в самом крайнем случае. Кроме того, было приказано не убивать тех, кто сдается в плен. Все-таки, Моэртал не был абсолютно уверен, что илбэч не оказался в ловушке. Поэтому цэрэгам был выдан больший чем обычно запас хитиновых веревок.

Настоящие изгои – женщины, калеки, беспомощные неудачники частью заранее бежали на север, частью же сдались передовому отряду и связанные попарно были отправлены на допрос. Разбойники попытались вырваться и уйти. Шооран стоял в цепи заграждения на поребрике, когда из-за тэсэгов с криком выбежал отряд ночных пархов. Их было дюжины полторы, и единственное их преимущество состояло во внезапности удара. Не переставая кричать, они бросились на цепь. Цэрэги поспешно стягивались навстречу. Шооран оказался в самом центре схватки. Он увидел, как на него несется один из бандитов. Мелькнуло знакомое лицо, испятнанное следами игл, гудящим кругом рванулся сверху хлыст. Шооран успел вскинуть над головой копье, отведя смертельный удар, и ринулся под ноги изгою. Если бы они были вдвоем, то это был бы последний поступок в его жизни, так как копье отлетело в сторону, а хлыст остался в руках парня, но сбитый с ног противник не успел ударить. Когда Шооран вскочил, он увидел, что Турчин и дюженник Коннар насели на парня и вяжут ему руки. Остальные изгои были убиты или тоже связаны. Прорваться и уйти удалось лишь троим.