Жажда. Роман о мести, деньгах и любви - Алексей Колышевский

Еще в семнадцатом веке, в Голландии, население целой страны вот так же, ничего не делая, забросив ремесла и прогресс собственной личности, продавало друг другу тюльпановые луковицы. Пустячная с виду праматерь цветка за несколько лет выросла в цене в сотни раз! За луковицы определенных видов платили золотом, платили вперед, платили столько, что такого количества цветов голландская земля просто не в силах была взрастить. Торговали уже не цветами, а долговыми расписками, устроив биржу. О том, что все они актеры театра абсурда, голландцы как-то не думали. Никому не пришло в голову, что предмет, из-за которого они сходили с ума, просто не может столько стоить. Да и к чему задумываться, если состояния росли, как ряска на стоялой воде? Делай деньги, остальное – чушь, не заслуживающая внимания. Голландская тюльпанная Фата-Моргана растаяла бесследно на глазах у сотен тысяч луковичных спекулянтов. Почти все они оказались разорены, а страна лишилась своих мировых позиций, перехваченных британскими пронырами. Вот так же, думал Мемзер, дело обстоит и здесь, в России. Незачем строить сложные экономические прогнозы, достаточно взглянуть на стоимость жалкой крохотной квартирки в пропахшей мышами панельной пятиэтажке. Тридцать квадратных метров неровного пола и бумажных стен не могут стоить, как вилла у Средиземного моря, – это абсурд. Место, в котором подобному абсурду допускается существовать, обречено по определению.

Мысль о мщении этому городу, этой стране, людям, ее населяющим, пришла однажды к Мемзеру так же, как она пришла к Ленину после казни старшего брата Александра. Народовольца, бомбиста, покушавшегося на царя, повесили, а младший брат приехал в запломбированном вагоне из Германии и утопил страну в крови. Отомстил. В молодости Мемзер часто слышал этот анекдот и посмеивался. Окончательно смысл анекдота был им понят лишь после расстрела отца – вот когда Мемзер вспомнил этот недурной образчик советского народного фольклора, вспомнил и воспринял как руководство к действию. Месть – сильнейший из мотивов, жажду мести невозможно утолить, когда делаешь это целью всей жизни. Она лишь ослабевает, притупляется, но никогда не исчезает. Жажда мести привела Мемзера на вершину могущества смертного человека. У него оказалось все, включая скрытую, реальнейшую власть над миром. Месть сделала его членом мирового клуба менял, каждое действие которого было обеспечено любым количеством золота. Месть в нем никогда не утихала, и когда вновь окрепший, вставший на ноги вьетнамец Нам Кам сообщил, что не видит никаких преград для возврата к старому бизнесу, Мемзер охотно поддержал его начинание. «Чем хуже здесь будет, тем лучше остальным. Тем лучше мне». Он лукавил, говоря Сергею, что ему безразлична судьба России. Мемзер рассчитывал дожить до конца ненавидимой им страны. Его безграничные на первый взгляд возможности ограничивались известными всякому рамками – неминуемой смертью. Но Мемзер в смерть не верил. Он вообще рассчитывал жить долго. Очень долго.

Глава 11

– А это еще что такое? – офицер американского флота Дон Уолш с недоумением смотрел, как его напарник-француз собирается взять с собой на борт накрытую чистейшим белым платком корзинку для пикника.

– О! Здесь у меня бутылочка шабли, две дюжины крупных устриц, свежайший нормандский хлеб и немного белужьей икры, – Жак Пикар, капитан «Триеста», длинной бронированной сигары, качающейся там, внизу, на легких волнах Тихого океана, удивительно спокойных в последние два дня, любовно погладил корзинку. – Нам предстоит что-то вроде первого полета в космос или высадки на Луну. Так почему бы не отметить это прямо на месте, когда мы очутимся на дне?

– Ты оптимист, – военный моряк покачал головой. – На дне нас, может быть, раздавит.

– Я француз, а все французы прирожденные оптимисты. Только оптимисты могут есть лягушек, – сверкнул улыбкой Пикар. – Начнет давить, и мы разопьем вино. В любом случае бутылка не пропадет, отметим ею нашу героическую кончину. Ну что? Полезли вниз?

– Ты даже не понимаешь, насколько сильно ты сейчас сказал. «Полезли вниз»! Ниже не бывает, старина! – расхохотался американец и стал спускаться по трапу с палубы эсминца туда, где ждала моторная шлюпка, готовая доставить их на «Триест»...

В западной части Тихого океана, неподалеку от Марианских островов, расположена величайшая в мире глубина, донный желоб, известный также как Марианская впадина. Ее существование, поверить в которое человеческий разум долгое время отказывался, подтвердил во второй половине девятнадцатого века экипаж «Челленджера» – английского военного корабля, превращенного из средства разрушения в научное судно. Тогда же были сделаны первые предположения о глубине впадины. Конан Дойль на время переключился с приключений двух джентльменов с Бейкер-стрит на путешествие в Марракотову бездну, а теоретики от науки поспешили с заявлением о невозможности нахождения любой жизни на подобной глубине. Сложно поверить, что на глубине одиннадцати километров, в кромешной тьме и холоде могут обитать существа, способные к тому же выдержать давление тысячи земных атмосфер. Слой воды весом в миллиарды тонн расплющит любую органическую материю – таковы были выводы ученых, сделанные за вековыми, уютно поросшими мхом стенами университетов, среди кабинетного комфорта, когда окно выходит на как следует подстриженную зеленую лужайку, а окружающие с почтением кланяются вслед репутации лауреата и академика. Отрицать – свойство ученых, предполагать и выдумывать – работа писателей-фантастов, всякая мысль которых лишь предтеча новых открытий. Конан Дойль придумал целый мир в своей «Бездне», и кое в чем оказался прав. Спустя почти сто лет после обнаружения впадины американское военное ведомство за большие деньги купило итальянский батискаф «Триест». Вскоре нашлись и смельчаки: француз Пикар, бессменный капитан батискафа, и американец Уолш – бравый морской офицер, добровольно заключившие себя в тесную стальную сигару. Жак Пикар аргументированно доказал комиссии, что никто кроме него не сможет «как следует утопить крохотулю и после вытащить ее обратно. Глубиной, как и высотой, заболевают на всю жизнь, мсье. Кому, как не мне...». Именно эти двое и нырнули глубже всех в мире, достигнув дна Марианской впадины спустя пять часов от начала погружения. После толчка, возвестившего о прибытии на дно, Уолш включил внешнее освещение, а верный своему слову и традиции Пикар откупорил бутылку и разлил вино по оловянным флотским кружкам. Увиденное сквозь иллюминатор поразило акванавтов. За бортом они обнаружили жизнь! Оказалось, что здесь, в кромешной тьме, которую с трудом пробивали лучи прожекторов «Триеста», обитают фантастические чудовища, чей внешний облик был словно придуман голливудским аниматором, подвизавшимся на создании эскизов к фильмам об инопланетном разуме и космических монстрах. Светящиеся, не похожие не на одну из известных форм жизни существа жутчайшего вида. При взгляде на них Пикар позабыл про своих устриц. Проплывали мимо батискафа и сплюснутые, похожие на камбалу рыбешки, и какие-то совершенно жуткие, длиннейшие черви, напоминавшие ремни из плоти: безротые и безглазые. Медленно ползали по голому, без признаков растительной жизни дну морские звезды, опровергая доводы научных скептиков о невозможности собственного бытия. Экспедиция первооткрывателей состоялась, и продлилась она ни много ни мало двенадцать минут. Пикар, как уже говорилось, открыл свою бутылку, и они выпили, и это было самое необычное распитие бутылки шабли, когда-либо случавшееся на Земле. «Впадина потеряла девственность», – вот что дословно сказал французский капитан, и долго еще на непостижимой глубине, среди непроницаемой для солнечных лучей тьмы, населенной неведомой жизнью, раздавался хохот оценившего его шутку американского военного моряка.

Самое загадочное место на свете породило множество слухов и жаренных на прогорклом масле домыслов о колониях доисторических существ, населяющих впадину. Человеческая фантазия немедленно вызвала к жизни образы гигантских ящеров, живущих в глубинах океана, и тому подобное. Как знать? Может быть, все это и так, может, и живут на дне морском динозавры, атланты, мутанты – пусть этим занимается желтая пресса, ни к чему отнимать у фантазеров их идеи. Настоящей сенсацией стала находка японского батискафа-беспилотника, в начале этого столетия доставившего на поверхность образцы грунта. Именно эта экспедиция и заставила Мемзера считать, что смерть можно обмануть...

Мы состоим из клеток, которые непрерывно делятся, и постоянство клеточного деления есть залог протекания жизненного процесса. У детей клетки делятся с сумасшедшей скоростью, но чем старше мы становимся, тем медленнее идет этот процесс постоянного самовоспроизведения. ДНК убивают обстоятельства нашей жизни: обычный загар играет для нее роль ковровой бомбардировки, последствия которой долго ликвидируются организмом. Клетки умирают, оставляя все меньше потомства, и однажды перестают делиться совсем. Именно в этот момент запускается механизм смерти, и ничего уже нельзя поделать на этом этапе: человек непременно умрет, потому что не было и нет средства, позволяющего остановить процесс смерти. Поиски философского камня, на основе которого можно приготовить эликсир вечной жизни, люди ведут несколько веков. Многие даже поплатились за это собственными жизнями: кто-то взошел на костер, кому-то отрубили голову, кого-то умертвили иным способом – смерть не желает раскрывать своей главной тайны. Да и человек не всегда желал знать больше. Люди вообще мало изменились со времен костров инквизиции: чего они не знают, того не понимают, чего не понимают, то им не нравится, а что им не нравится, то они преследуют. Главная тайна смерти в том, что и она не вечна, как нет в этом мире ничего вечного, кроме жизни, данной Создателем. Случится ли всемирная катастрофа после того, как в Землю врежется астероид размером с Австралию? Пожалуй, ответ категоричен и сух. Случится. Но и тогда на истерзанной планете останется жизнь. Останется в самом маленьком своем проявлении – в бактериях, останется для нового Возрождения. У жизни всегда больше шансов, вот почему она сильнее смерти. Жизнь появилась раньше, смерть же вползла в мир благодаря непристойному поведению и склочным характерам Авеля и Каина – двух братьев, младший из которых выбрал для своей жертвы Богу дровишки посуше.