Чужая дуэль - Игорь Астахов

Селиверстов некоторое время заворожено смотрел на нее, затем вздрогнул, наконец, обретая способность трезво соображать, и ответил крепким, прочувствованным рукопожатием. Как раз в этот момент нудно заныл Андрюха:

— Эй, господа хорошие. Хватит уже по углам жаться. Стол давно накрыт, а хозяйка меня к нему никак не допускает. Теперича что ли с голоду подыхать, всю ночь вас дожидаючись?

Полицейский облегченно хохотнул и крикнул в ответ:

— А у тебя одно в жизни счастье — лишь бы брюхо набить. Идем уже, идем…

Застолье затянулось далеко за полночь. Съестного и выпивки привезли столько, что даже неугомонный Стахов, как ни старался умять все, вынужден был сдаться. Когда он отвалился на спинку стула, сытно рыгнув и поглаживая заметно выпирающий живот, оживленный общий разговор уже распался.

Пока Селиверстов, что-то нашептывал на ухо смущенно разрумянившейся Христине, тиская под столом ее руку, я, ощущая приятную легкость от выпитого вина, слегка пошатываясь, вышел на крыльцо.

Справив малую нужду, запрокинул лицо и вдохнул полной грудью. Голова закружилась не столько от гуляющего внутри алкоголя, сколько от хрустальной чистоты обжигающе холодного воздуха и открывшегося великолепия — переливающегося замысловатой вязью созвездий черного бархата неба.

Загипнотизированный величественным зрелищем я лишь периферическим зрением сумел ухватить летящую на меня из глубины леса глыбу мрака. Несмотря на нешуточный крещенский мороз, откровенно постреливающий стволами вековых сосен, от нее дохнуло таким космическим холодом, что казалось, в моих жилах застыла кровь.

Однако инстинкт самосохранения, стократно обострившийся за последние месяцы, выручил и на этот раз. Рука сама рванула «Гассель» из кобуры. Вспышки следующих один за другим выстрелов стробоскопом вырывали из тьмы жуткую, ни на что непохожую фигуру, от которой с визгом и искрами, рикошетили пули.

Нечто чудовищное с тяжелым гулом пронеслось над самой моей головой, обдав непереносимым смрадом. Громадная, отчетливо различимая на ясном фоне Млечного пути лапа, гигантскими когтями вспорола крышу. На меня, сбивая с ног, обрушилась колоссальная масса перемешанного с соломой снега.

Пока я с проклятиями барахтался в сугробе, с грохотом распахнулась дверь и на крыльцо с выпученными глазами вылетели Селиверстов со Стаховым. Причем полицейский размахивал длинноствольным револьвером, а Андрюха, невесть где найденным топором.

Их вид показался мне настолько комичным, что удержаться от смеха не было никакой возможности. Не в силах остановиться, задыхаясь и давясь слезами, я хохотал, извиваясь в снегу.

Справиться с истерикой удалось только в доме и лишь после того, как меня, толком не отряхнув, подхватили под руки и доволокли до стола. Стахов, больно царапая кожу мозолистой лапищей, ухватил за лоб, крепко прижимая голову к своему животу, другой же бесцеремонно оттянул подбородок вниз. Околоточный, тем временем, второпях расплескивая на скатерть, до краев наполнил водкой стакан и влил его содержимое в мой раззявленный рот.

Давясь и захлебываясь, я, тем не менее, сумел проглотить большую часть обжигающей жидкости. Оттолкнув Андрюху, зашелся в надрывном кашле. Когда немного отпустило, схватил со стола портсигар и дрожащими пальцами выковырнул из него папиросу. Стахов, продолжавший дежурить за спиной, услужливо поднес зажженную спичку.

Селиверстов, решив, что я, наконец, обрел способность к общению, тихонько, с едва уловимой иронией, спросил:

— Если не секрет, на кого охотился?

Стряхнув повисшую на левом ухе соломину и поправив неприятно холодивший шею, мокрый от растаявшего за шиворотом снега воротник, я прохрипел в ответ:

— Не знаю.

— То есть? — откинувшись на спинку единственного в комнате стула, полицейский нехорошо прищурился.

— А вот так и есть! — из пылающего желудка, наливая кровью глаза, плеснула волна ядовитого бешенства.

Изо всей силы раздавив окурок в пепельнице, я резко, едва не перевернув, оттолкнул ее. Селиверстов, видя мое состояние, тут же осадил:

— Ну что ты, что ты, Степан Дмитриевич? Не кипятись. Я ж так, без задней мысли. Любопытно, сам понимаешь.

— Любопытно ему, — внезапно полыхнувший гнев, так же быстро потух. — Мне вот тоже любопытно, что за пакость меня чуть в блин не раскатала, да еще в придачу дом едва не снесла? Мало того, от этого чудища еще и пули как от каменной стены отскакивают.

Белая как мел Христина, застывшая в дверном проеме, приглушенно охнула, зажав рот ладонью. Стахов озадаченно крякнул. Лишь околоточный недоверчиво покачал головой.

— Прямо уж и отскакивают?

Я тяжело вздохнул, прикуривая еще одну папиросу, и съязвил:

— Прямо или криво они отскакивают, мне неведомо, — затем прикрыл глаза, медленно выпуская дым из ноздрей и вспоминая. — Попал я все семь раз. До сих пор как наяву вижу искры при рикошете от каждой пули. А оно легко порхнуло через меня, только что лапищей за крышу зацепило. Когти, между прочим, на той лапище, чуть не с руку длиной.

Пока мои собеседники переваривали рассказ, повисла вязкая пауза. И тут мне в голову пришла занимательная мысль. Я подмигнул Селиверстову.

— А что, Петя, не сходить ли нам проверить, вдруг и правда, не все пули отскочили? Может ты и прав в своих сомнениях. Монстр этот где-нибудь подраненный завалился, или вовсе издох? Как смотришь?

Моя идея откровенно пришлась не по душе Христине. Сначала она громким шепотом пыталась уговорить полицейского совсем не выходить из дома, потом, хотя бы повременить до рассвета. Но Селиверстов остался непреклонен. А вот рвущегося в бой изрядно хмельного Стахова притормозил я:

— Слышишь, Андрей Васильевич, ты бы в хате остался. За барышней вон присмотрел.

Тут же, со слезой в голосе, вступила Христина:

— Залишитесь, дядько Андрий. Я ж тут, насомоти, геть з глузду зийду.

Андрюха было возмутился, по блатному рванув ворот рубахи, но его тут же унял околоточный, напоследок пригрозивший:

— И смотри у меня, герой! Не дай тебе Боже еще хоть одну каплю принять! Остаешься здесь охранять и если что случиться, — тут он поперхнулся, закашлявшись, — считай себя сразу покойником.

Вмиг присмиревший Стахов всплеснул руками и обиженно запричитал:

— Да что я, совсем без понятия, барин. Ей-богу обижаете, Петр Аполлонович. Не извольте сумлеваться, все будет в лучшем виде.

Селиверстов подошел к нему вплотную, ухватил в бороду горсть и, строго посмотрев в глаза, прошипел:

— Попробуй хоть на секунду глаз сомкни, пока нас не будет. Головой за нее отвечаешь, понял? — Затем, звонко хлопнув Андрюху по плечу, повернулся ко мне: — Давай собираться, что ли? А то и впрямь до свету прокопаемся.