Мой муж Одиссей Лаэртид - Олег Ивик

или убежала с ним, как Елена, тогда конечно... Но ведь я даже лица его не разглядела, потому что было темно. Чем это отличается от игрушки из слоновой кости? Да ничем.

— Так ли уж ничем?

Ифтима зарделась, взяла в руки серебряный кубок, прижала холодный металл к пылающему лицу.

— Ну только, что эта игрушка была живой... Ой, Пенелопа, ты не представляешь... Он догнал меня — я же пыталась убежать. Ну, не очень пыталась, но все-таки... Я думала, он возьмет меня силой, мне даже хотелось этого. А он меня обнял, опустил на траву и стал целовать — всю, до кончиков пальцев ног. У него тело было черное под луной и такое жесткое и гибкое сразу. И кожа была чуть влажной... Как от него пахло, Пенелопа, — конем, молоком и сеном... Но больше всего — конем. Ты не представляешь! Когда он положил ладони на мои груди, я думала, он их спалит дотла, такие у него руки были горячие... Может, это был бог?

— Скорее, раб.

— Анхиз был пастухом, и его полюбила Афродита... А раб — это даже лучше. Тогда это не измена, понимаешь, Пенелопа, а просто игрушка из слоновой кости. Хотя все так сложно... Геракл был рабом царицы Омфалы и спал с ней, а сейчас он бог и спит с Гебой на Олимпе... Не думаю, чтобы Геракл мог быть лучше этого мальчика... Пенелопа, ты не представляешь!

У меня был сон: ложе, смятое после ночи любви. Казалось, оно еще не успело остыть. Я опускаюсь на колени, зарываюсь лицом в покрывала — от них густо и остро пахнет мужчиной. Чреслами мужчины, охваченного желанием

Я проснулась влажная, содрогающаяся, счастливая и целый день не могла заняться ни пряжей, ни хозяйством.

Тебе, кто читает мои записки через много лет после моей смерти, может показаться, что я пишу не о муже, а о себе. Но это не так. И не в том дело, что я всего лишь скромная женщина, недостойная того, чтобы остаться в памяти поколений. Просто, о чем бы я ни говорила: о своих снах, о своих прогулках, о своих гостях, — все это о нем и только о нем...

Вот и третий послевоенный год прошел...

Евмел опять заехал по торговым делам и привез нового аэда — он поет песни о войне на берегах Геллеспонта. Я пригласила Ментора, Филиппа, Фемия и нескольких самых почтенных итакийцев, и мы всю ночь слушали его. Многие события, о которых он пел, мне были известны и раньше, но как приятно слышать имя своего мужа из уст певца. Он утверждает, что слава о подвигах Одиссея уже гремит по всей Ойкумене.

Пел аэд и о гибели Агамемнона. Он не произнес ни слова лжи, но только по его словам выходило, что царь Микен был безвинно зарезан злодейкой-супругой.

А потом произошло самое главное: аэд поведал о том, что случилось с Одиссеем и его спутниками после окончания войны. У меня не было оснований не верить ему, ведь все, что он пел до этого, совпадало с рассказами моих родичей с материка. И я снова сидела, вытирая слезы, — я не могла не волноваться, хотя, по словам аэда, муж мой был жив и здоров...

Не знаю, почему я так плакала... Я никогда не предам своего мужа и не изменю ему, но сказать, что сильно скучаю по нему в последнее время, значит солгать. Я отвыкла от него. А главное, я узнала о нем слишком много такого, чего предпочла бы не знать. Мне кажется, что когда он вернется, это будет не тот ослепительный царь и воин, которого я любила с детства, которого я ласкала на супружеском ложе, которому я отдала всю себя без остатка... Нет, это будет странный чужой человек, многие поступки которого я не могу ни понять, ни простить... И все же я волновалась и плакала, слушая песни аэда.

Я узнала, что во Фракии, куда корабли итакийцев занесло бурей, они разрушили город киконов Исмар и взяли богатую добычу. Но пока они делили женщин и сокровища и пировали на берегу, уцелевшие киконы позвали на помощь соотечественников и напали на ахейцев. Около семидесяти человек пало в бою — к счастью, Одиссей остался жив.

Мои гости, у каждого из которых сын, зять или внук ушли в поход на Трою вместе с Одиссеем, не могли сдержать слез. Но им было хуже, чем мне, аэд не знал имен погибших и ничем не мог утешить их.

Аэд перечислил сокровища, которые Одиссей вывез из земли киконов, точнее, лишь те дары, которые он получил от Марона Еванфида — это был жрец Аполлона, семью которого мой муж пощадил из уважения к его сану. В благодарность за жизнь жены и ребенка Марон отдал Одиссею семь талантов золота в ювелирных изделиях, литой серебряный кратер и двенадцать амфор превосходного вина.

Потом итакийцы побывали в земле людей, которые питаются лотосами. Каждый, кто отведает этот сладкий плод, уже не хочет возвращаться домой и мечтает только об одном: навеки остаться среди лотофагов. Мне это показалось немного странным, потому что финикийские купцы привозили из Египта корни лотоса — круглые, величиной с айву, покрытые черной корой, но белые внутри. Я купила несколько штук из любопытства — сырые они были не особенно вкусными, а печеные или вареные желтели и становились мягкими и сладковатыми. Неплохи были и лепешки из семян лотоса. Но наши яблоки и обычные пшеничные лепешки мне кажутся куда вкуснее... Однако аэд пел, что Одиссею пришлось связать и силой увести на корабль нескольких своих спутников, которые отведали лотоса.

Удивительно, как огромна наша земля, простертая под медным небом, сколько на ней неведомых стран и загадочных существ! Достаточно чуть-чуть отплыть от любого привычного для мореходов маршрута, и ты встречаешь чудеса, которых еще никто не видел... После страны лотофагов корабли Одиссея прибыли в страну одноглазых великанов — циклопов. Но здесь, как и в земле киконов, нескольких итакийцев ожидала смерть — любовь моего мужа к подаркам оказалась для них роковой. Попав в пещеру циклопа Полифема, благоразумные спутники Одиссея почувствовали опасность и стали торопиться на корабль, но царь был верен себе: он приказал им остаться, надеясь, что хозяин по традиции одарит предводителя гостей. Вместо этого Полифем сожрал