Война за империю - Игорь Николаев

— Серьезная… ситуация…

Сталин и так говорил, как правило, без спешки, обдумывая каждую фразу. Но на этот раз он буквально отделял слова друг от друга, оставляя между ними длинные паузы. Шаг — слово. Три шага — короткая фраза. Снова шаг и новое слово. Жуков сидел с каменным, непроницаемым выражением лица, лишь чуть заметно подергивалось веко левого глаза. Поликарпов, будучи профессионалом высочайшего класса, но при этом мягким и душевным человеком, не скрывал, что сильно нервничает. Он крутил в пальцах карандаш 'кохинор' и не отрывал взгляд от синего сукна. Только Шапошников сидел спокойно и безмятежно, словно все происходящее его не касалось.

— Товарищи, — негромко, едва ли не задушевно вымолвил Верховный. — Вы обещали… советскому народу… и его представителям… что если нам удастся организовать масштабное… непрерывное… постоянное авиационное давление на Англию…

Сталин дошел до конца стола и, развернувшись, двинулся в обратном направлении, к трем внимательным слушателям.

— … То таким образом… мы сможем подорвать… их экономическую силу. Потому что авиация потребляет самое лучшее, на что способна экономическая сила. И потери эти будут почти невосполнимы.

Теперь речь генерального секретаря стала более плавной и быстрой. Это могло быть как добрым знаком, так и признаком растущей ярости, прорывающей плотину внешней сдержанности.

— Что же мы видим?.. Мы видим совершенно обратное.

Сталин остановился, глубоко вдохнул. Пригладил усы и неожиданно обратился прямо к наркому обороны.

— Товарищ Жуков, что мне объяснить советскому народу?

— Товарищ Сталин… — от долгого молчания обычно низкий и резкий голос Жукова сорвался. Нарком склонил голову, но не виновато, а скорее по-бычьи, будто готовясь к атаке тореадора. — Товарищ Сталин, мы совершили просчет, но…

— Это верно, — в голосе Верховного отчетливо звякнул ледяной металл. Сталин крайне редко перебивал выступающего, если такое все же случалось, то означало, что генсек взбешен до предела и сдерживается с огромным трудом.

— Это очень верно сказано! — Сталин резко махнул рукой. — Я так и скажу советскому народу, что — просчитались! Поэтому едва закончив одну войну, мы немедленно вступили в другую и ее прос… проигрываем.

Он замолчал, тяжело дыша, раздувая ноздри, как тигр в ожидании добычи.

Карандаш в пальцах Поликарпова хрустнул и сломался. В полной тишине щелчок прозвучал оглушительно, как пистолетный выстрел. Сталин подошел к окну, за которым вовсю бушевал ранний март, так, что казалось, будто наступил, самое меньшее, май.

— Что делать? — отрывисто спросил Верховный, не оборачиваясь.

Поликарпов ссутулился и еще ниже склонил голову. Жуков бросил быстрый вопросительный взгляд на Шапошникова. Штабист чуть заметно качнул головой, словно приказывая 'молчи'. Самый старый и опытный из всех приглашенных, Борис Михайлович Шапошников лучше всех разбирался в оттенках эмоций лидера страны и понял, что это вопрос был риторическим и подготовительным. Сталин указывал, что он хочет услышать от собеседников и давал немного времени для подготовки.

Сталин вернулся к столу сел, не во главу собрания, а напротив Шапошникова, так что на одной стороне оказались генеральный секретарь и нарком авиастроения, а на другой военные.

— Мы не можем отступить, — тяжело вымолвил вождь. — Уже слишком поздно. Тогда эта лиса Черчилль отпразднует заслуженную победу, а наши позиции в Америке растают, как свечка. Мы не можем проиграть. Теперь только победа. Любой ценой. Что для этого нужно сделать?

Шапошников поправил очки в круглой оправе, провел ладонью по приглаженной прическе, разделенной прямым пробором. И только после этого сказал:

— Товарищ Сталин, победить мы можем. Но для этого придется войти в одну реку второй раз. Разрешите описать подробно?

— Разрешаю, — коротко бросил Верховный.

— План воздушного наступления строился на сравнении промышленного потенциала трех стран — Советского Союза, Коммунистической Германии и Британии. Но мы недооценили возможности Англии по мобилизации сил Канады, Австралии и других доминионов. Генеральный Штаб рассчитывал, что англичане прибегнут к их помощи, но ошибся в оценке ее объемов. Это была наша ошибка, объяснимая, но непростительная. И я полностью принимаю на себя вину за этот просчет.

— Не надо … самоуничижения, товарищ Шапошников. Вы просчитались, это понятно. Как можете исправить?

— Как я и сказал — мы войдем в одну реку два раза подряд, — Шапошников снова поправил очки. — Мы продолжим начатое.

— Что?.. — Сталина очень редко кому удавалось удивить, и это оказался как раз тот случай. Верховный чуть подался вперед, сверля штабиста холодным немигающим взглядом.

— Вы… предлагаете… продолжить? — с расстановкой, замогильным голосом спросил генсек.

— Да, — с обезоруживающим спокойствием ответил начальник Генштаба. В глазах Жукова на мгновение промелькнуло нечто схожее с лютой завистью. Хотя нарком обороны и сам был предельно тяжелым, неуступчивым и властным человеком, выдержать в такой ситуации прямой взгляд Сталина он вряд ли смог.

— Продолжайте, — вкрадчиво, почти мягко предложил Верховный.

— Товарищ Сталин, в целом стратегия была выбрана верно, но мы переоценили себя, недооценили врага и плохо продумали тактику. Мы целились в верхушку пирамиды, а надо было сокрушать ее самое. Целиком.

— Уточните свою мысль.

— Мобилизация, товарищ Сталин. Экономическое оружие сработает, но для этого использовать его надо без ограничений. Мы рассчитывали, что текущие возможности военно-воздушных сил и промышленности с лихвой перекроют возможности английского авиапрома. Теперь на стороне Англии доминионы, соответственно нам нужно сделать следующий шаг и превзойти эту новую силу снова. На данный момент…

Штабист осекся, вздохнул и поправился:

— До последних событий общая численность Воздушного Фронта составляла четыре-четыре с половиной тысячи машин, численность колебалась в зависимости от потерь и рабочего списания. Это совокупно, в семи воздушных армиях, наших и немецких. Как видим, этого оказалось мало. Следовательно, нужно восполнить потери, понесенные после их… 'Якоря' и поднять численность Фронта еще минимум на четверть. С упором на дальние истребители и бомбардировочную авиацию.

— Товарищи, — негромко и с некоторой робостью воззвал Поликарпов. — Это невозможно! Авиастроительная промышленность работает на пределе, ведь британский фронт — далеко не единственный, кому нужна авиация. Если поднять план еще больше…

Нарком воодушевился и повысил голос:

— Это, конечно, возможно, теоретически. Но таким образом мы добьемся лишь некоторого превышения производства, процентов на пятнадцать, может быть двадцать. Сможем удерживать такой темп месяц или два, а затем достигнем предела выносливости работников. Технику начнет корежить брак!

— Поэтому я и сказал о мобилизации, — сухо напомнил Шапошников. — Это действие охватывает все сферы жизни государства. Увеличить производство необходимой техники за считанные месяцы возможно, равно как и подготовку летного состава. Невероятно трудно, но возможно. И, разумеется, эти усилия должны быть совместными. И нашими, и немецкими. В одиночку не потянем.

Поликарпов взмахнул руками в жесте не то отчаяния, не то протеста, но сказать ничего не успел.

— У вас есть необходимые расчеты? — спросил Сталин, четко обозначив, в каком направлении должна развиваться дискуссия.

— Да, — Шапошников наклонился и достал из портфеля, прислоненного к ножке стула, тонкую серую папку. — Есть.

— Это все, что вы можете предложить? — осведомился Верховный.

— Нет, товарищ Сталин. Не все.

К первой папке присоединилась вторая. Сталин не сделал ни единого жеста, не попросил передать документы, поэтому начальник Генштаба пока оставил тощую стопку у себя.

— Расширенный базис военного наступления потребует изменения, как стратегии, так и тактических приемов. Немцы подсказали очень интересный метод, на который их натолкнули действия на море…

Шапошников кратко изложил суть идеи. Сталин нахмурился, но скорее в глубоком раздумье, чем недовольстве или отрицании.

— Это посильно, — вступил в разговор Жуков. — И не потребует развертывания каких-то особых мощностей. Дешево и массово. Может сработать.

— Ракеты тоже были дешевы и массовые, — брюзгливо заметил Верховный. — Сколько тысяч мы их отгрузили немцам? И чем закончилось?

Впрочем, идея определенно увлекла Сталина, так что он не стал развивать претензию дальше. Генеральный секретарь задумался, откинувшись в кресле с высокой прямой спинкой и смотря в стену. После примерно минутного молчания он совершенно другим, очень спокойным и деловитым тоном произнес: