Огарок во тьме. Моя жизнь в науке - Ричард Докинз

плана. Темными ночами мне являлся призрак жернова, который придавит меня на много лет. Лалла советовала, чтобы я взялся за книгу. Она заметила, что я могу распределить работу на несколько лет, разбить книгу на главы и работать над ними по одной – так задача уже не будет такой гнетущей. Это укрепило мою решимость, и в марте 1997 года я подписал контракт с Энтони. Тогда же Джон заключил сделку с “Хотон Миффлин”, которые взялись издать книгу в Америке; там моим редактором должен был стать Имон Долан.

Я начал писать в приподнятом настроении, радостно глядя на расстилающуюся впереди долгую извилистую дорогу, но стараясь трезво оценивать ее протяженность и груз, который мне придется по ней пронести. Но два года спустя сам масштаб задачи отбросил меня обратно в бездну отчаяния. Лалла старалась меня приободрить. Она освободила комнату, где располагалась ее художественная мастерская, чтобы я мог завесить всю стену огромной схемой книги – картой истории жизни. Смена обстановки разогнала тучи уныния, но лишь ненадолго: срок завершения контракта нависал надо мной с нарастающей угрозой. На меня напало малодушное стремление бросить весь проект и вернуть аванс издателям. Я почти решился на это, но тут Лалла метнулась в Котсуолдские холмы одна, на спасательную операцию; там она встретилась с Энтони, и в результате их кризисного совещания, в феврале 1999 года, он написал мне следующее письмо (нужно объяснить, что рабочим названием книги на тот момент было “Голоса предков” – позже мы отказались от него, поскольку выразительная цитата из Кольриджа уже слишком много раз использовалась в других местах):

Дорогой Ричард…

По поводу “Голосов предков”:

Мне бы не хотелось, чтобы ты хоть на минуту терял сон или чувствовал уколы сожаления в связи с этим проектом. Если сроки давят на тебя, мы их поменяем. Эта книга мне слишком важна – уверен, что и тебе тоже, – чтобы обращаться с ней как со статьей в воскресную газету. Предлагаю конфиденциальное соглашение между нами: если это точно твоя следующая книга, то сроки определяешь ты, а не мы или дата, записанная в контракте.

С наилучшими пожеланиями,

Энтони

Вот письмо великого издателя и книжника. Выбраться из пучины отчаяния мне также помогло осознание, что щедрый аванс за книгу, которого добился Джон Брокман, позволит мне оплатить работу ассистента-постдока на полную ставку. В конце концов, именно для таких вещей и придуманы авансы. Идеальный кандидат на эту роль был совершенно очевиден – и к тому же прямо под рукой. Янь Вон, один из моих лучших студентов со времен славы Марка Ридли и Алана Грейфена, как раз дописывал свою диссертацию под руководством Алана (получается, я был ему и руководителем, и праруководителем). Янь испытал живейший интерес к этой задаче примерно по тем же причинам, по которым я колебался, прежде чем взяться за книгу: для нее потребуется немало потрудиться и перечитать огромное количество фактической информации. Меня это отпугивало, а Янь, моложе меня на тридцать лет, видел в этом увлекательный вызов.

Янь начал работать со мной в начале 1999 года. Моя профессорская должность официально относилась к Оксфордскому музею естественной истории, и Янь получил небольшой кабинет в этом великолепном здании (его архитектура напоминает готические скелеты динозавров, хранящиеся внутри), где трудился в окружении костей, окаменелостей, пыли и шкафов со стеклянными дверцами. Мы часто встречались, чтобы обсудить подробности книги и распланировать ее структуру. Изначально Энтони задумывал, что история жизни будет разворачиваться в традиционно принятом направлении – вперед во времени. Но он увидел преимущества изложения в обратном порядке, как хотели мы с Янем, и согласился с нами. Наши доводы были убедительны. Слишком много раз кульминацией рассказа об эволюции становился человек. Первая глава “Рассказа предка” называется “Высокомерие ретроспективы”, вот как это там объясняется:

Это высокомерие ретроспективы: соблазн усматривать в прошлом лишь пролог к настоящему (будто в жизни героев этого спектакля не нашлось дела важнее, чем быть нашими предшественниками). Стивен Джей Гулд однажды заметил, что главным символом эволюции в поп-культуре является карикатура, почти такая же вездесущая, как миф о леммингах, прыгающих со скалы: вереница неуклюжих обезьяноподобных предков, которые постепенно разгибаются, следуя за Homo sapiens sapiens. Человек здесь – венец эволюции (причем всегда мужчина, а не женщина).

Мы хотели избежать человеческого высокомерия, но в то же время мы должны были признать, что читатели, будучи людьми, больше всего захотят узнать именно об эволюции человека. Как нам было удовлетворить этот простительно антропоцентричный интерес, не потакая мифу, что эволюция шагает лишь вперед к вершине, то есть к человечеству? Рассказать историю в обратном порядке! Если начинать с возникновения жизни и продвигаться вперед, ваша история может с одинаковым на то правом завершиться на любом из миллионов ныне живущих видов. Homo sapiens не должен получать исключительных преимуществ, как не должны получать их Ranunculus repens, Panthera leo и Drosophila subobscura. Но если рассказывать историю в обратном направлении, можно выделить любой из современных видов и проследить его происхождение вплоть до тех же самых истоков – общих для всех. Это дает нам свободу выбирать в качестве начальной точки тот вид, который нас больше всего интересует, – наш собственный.

Мы с Янем разыграли путешествие в обратном направлении в духе чосеровского паломничества – паломничества человека к истокам всего живого. К паломникам-людям постепенно присоединялись в разных точках “рандеву” их близкие родственники, затем более дальние, затем совсем дальние. Это давало нам дополнительную возможность подчеркнуть, что современные виды – не предки других современных видов, но родственники вроде двоюродных братьев. Как ни странно, “рандеву” набралось всего тридцать девять. Это число так мало, потому что на некоторых рандеву присоединяется сразу много родственников. Например, на рандеву № 26 к сборищу паломников присоединяется большинство беспозвоночных, в том числе насекомые, а как съязвил Роберт Мэй (знаменитый физик, ставший биологом, который занял пост главного советника по науке в британском правительстве и президента Королевского общества), в первом приближении все виды – насекомые.

Нам требовалось слово для покойных предков, общих для наших современных паломников в разных точках рандеву. Выудив из памяти остатки школьного греческого, я предложил “филарх”, но это звучало недостаточно броско. И вот жена Яня, Никки, придумала идеальный вариант: “сопредок”. Например, сопредок 15 – это общий предок всех современных млекопитающих.

Мы добавили еще одну чосеровскую нотку: некоторые паломники, которые присоединялись к человеческому путешествию в прошлое, вели у нас свой собственный “рассказ”. Эти рассказы были откровенными отступлениями, которые оправдывали