Ричард Длинные Руки – лорд-протектор - Гай Орловский

Миртус с несчастным видом мечется по всему залу, хреновый из него начальник, везде старается сам успеть, но и заменить его пока некем. Есть пара магов из моих прежних владений, Логирд создал из них свою фракцию, у них манеры более властные, по их уверенному виду тянут больше на руководителей.

– Миртус!

Он заспешил навстречу.

– Ваша светлость, в нашем цехе…

Я вскинул руку.

– Погоди с отчетом. Я не за ним. Ты можешь помочь мне в личном деле?

Он сказал поспешно:

– Располагайте мной, ваша светлость!

Я сказал, пряча взгляд и морщась от осознания, что приходится вот так признаваться:

– Миртус, у меня проблема…

– Я слушаю, ваша светлость.

– И ты знаешь какая.

Он помотал головой.

– Не знаю, ваша светлость.

Я сказал сердито:

– Знаешь. Уже вся Армландия знает и злорадствует, что у меня похитили женщину. А это ни в какие ворота! Я гроссграф, а у гроссграфов не похищают. Это почти государственная измена. Даже мятеж!.. Но люди заняты, потому я, как главный бездельник, поеду на поиски сам… если скажешь, что ничем помочь не сможешь.

Он сказал так же поспешно:

– Смогу.

– Вот так сразу? – спросил я с удивлением. – Даже не охнул?

Он развел руками.

– Ваша светлость, как только ее украли, я подумал, что вам непросто будет отыскать следы. Здесь нужна особая магия… А я, к счастью, ею случайно владею. На всякий случай бросил на след укравших пыль когтей дракона… Вдруг, думаю, вам понадобится.

Я спросил недоверчиво, но со вспыхнувшей надеждой:

– И что?

– Пыли больно мало, – сказал он виновато, – но если не слишком откладывать погоню, увидеть можно.

– Тогда выезжаем, – распорядился я. – Сейчас!

– Ваша светлость, мне нужно кое-что взять…

– Бери, – велел я. – Коня тебе одного или надо и под тюки?

– Нет, я все свое ношу с собой.

– Ты прям, как цыганка!.. Или баядерка. Дум спиро спэро. Собирайся, я сам выберу тебе коня.

Пока Миртус копался на столе, отбирая в седельную сумку самое нужное и самое необходимое, я пошел в соседнее помещение, где мы расположили типографию.

Отец Дитрих влюблен в это чудо и постоянно торчит там, наблюдая, подавая советы, благословляя рабочих и помогающих им молодых священников на великое и нужное дело.

К изумлению увидел, что отец Дитрих и чертов Ульфилла склонились над большим чертежом во всю ширину стола. Через их головы время от времени заглядывают другие священники, исчезают, а на их месте оказываются другие любопытствующие.

Я ожидал, что там чертеж типографского стана, однако оказался увеличенный рисунок монастыря, который я набросал еще в Амальфи и передал отцу Ульфилле. Правда, сейчас там вижу кучу поправок и дополнительных строений, но так и должно быть, я не силен в обустройстве монастырей и просто набросал по памяти один из памятников старины Южной Франции.

Я поприветствовал обоих, мне ответили рассеянно, отец Ульфилла говорил резко и с неистовым жаром, на котором можно быть жечь не только еретиков, но и целые города с инакомыслящими:

– …нет, нет и нет!.. Устав в монастыре должен быть для монахов, а не для бездельников! Я с горечью и сокрушением сердца видел такие, где на полях трудятся нанятые люди, а то и рабы! Но разве Христос кого-то заставлял работать за себя? Он трудился плотником, помогая отцу, а в странствиях рубил дерево, рыхлил землю и пас овец. Потому монахи должны работать все! И все, что есть в монастыре, должно делаться их руками!

Отец Дитрих неодобрительно морщился, а я подумал, что физический труд вообще-то необходим, так что отец Ульфилла прав, монахам лучше работать, меньше будет забот с простатой и атрофией сердца.

Он покосился на меня, я буркнул рассеянно, думая о своем походе за Лоралеей:

– Я не против.

И тут же пожалел о сказанном, ибо отец Ульфилла взвился в ярости:

– Он не против! Да кто посмеет быть против слов самого Христа, который велел нам быть в труде и непорочности? Я настаиваю, чтобы монастырь строили без всяких сатанинских украшений, что отвлекают братьев от высоких и чистых дум.

Отец Дитрих спросил:

– Сатанинских украшений… это каких?

– Барельефов, цветных стекол… – выпалил отец Ульфилла.

Он явно собирался перечислять еще, но отец Дитрих прервал изумленно:

– Но цветные стекла даже в окнах Реймского собора!

Отец Ульфилла повысил голос:

– Что дозволено в одном месте, не дозволено в другом! В собор ходят простые люди, сами одеты ярко и празднично, потому должны видеть красоту храма Господня! А в монастыре живут духовные братья Христа, им надлежит о душе думать, углубляться в созерцание святости… в то время как мирские люди, даже посещающие храм, думают и о том, как прокормить семьи, как лучше выполнить работу, как воспитывать детей…

Я с изумлением и беспокойством увидел, что Ульфилла в споре берет верх. Хотя аргументация отца Дитриха всем нам более понятна и принимаема, но неистовый священник говорит самую суть, хотя я предпочел бы, чтобы горькую правду говорил более приятный человек.

– Отец Дитрих, – прервал я, – благословите на трудное богоугодное дело. Я сейчас отбываю, так как берусь за него лично. Увы, есть дела, которые человек не вправе перекладывать на малых мира сего! Даже если он всесильный гроссграф.

Он взглянул строго, у меня в голосе проскальзывает бунтарская нотка, отец Ульфилла уловил ее первым и сразу ощетинился, даже зубы оскалил, как зверь лесной, но отец Дитрих перекрестил меня и сказал просто:

– Да будет с тобой мое благословение и милость Господа! Да поможет он тебе, когда ты прав, и не позволит одержать победу, если ты не на правой стороне.

Отец Ульфилла оскалил зубы сильнее, в глазах блеснула ярость и ожидание, что меня привезут вперед ногами.

– Спасибо, святой отец, – сказал я и поцеловал руку отцу Дитриху. – Отправляюсь на трудный подвиг с чистым сердцем.

Отец Дитрих еще раз перекрестил меня, а Ульфилла прожигал взглядом, в глазах священника я прочел, что никакие мои уловки его не обманут. Господь долго терпит, но больно бьет, и когда-то останется только мокрое место там, где я стоял такой гордый и сильный.

На закате небо неожиданно бледное, хотя вчера в это же время полнеба было залито расплавленной лавой, там бушевали огненные бури, взрывались багровые вулканы и страшно полыхали подожженные облака. Ветер утих, мы выехали из кипящего муравейника в странно затихший мир.

Все сглаженно, мягко, исчезли резкие цвета, и хотя солнце еще достаточно высоко, все застыло в предвкушении прихода ночи. Часовые на выезде из крепости шарахнулись было от выбежавшего Бобика, но тот унесся далеко, они с облегчением перевели дух, и тут выехали мы с Миртусом.