Особняк - Иезекииль Бун

оба воспользовались туалетом и заказали латте, а к тому времени, как снова вышли наружу, увидели след самолета в небе: Шон Игл прибывал в Уиски Ран на десять минут раньше.

Глава 18. Души всех почивших во христе

Рут и Роуз не раз пытались сказать матери то, во что Бет не верила или чего не понимала. «Но это не ее вина», – думали девочки. Она была умна и внимательна, но им часто казалось, что самые простые вещи и глубокие истины, которые для них были так же естественны, как дыхание, для матери звучали как что-то нереальное.

Например, их сны.

Девочки не раз пытались объяснить матери, что им снится одно и то же, но Бет не могла понять, что они имеют в виду. Даже когда она очень хотела разобраться, у нее ничего не получалось. Хотя если бы Бет хорошенько все сопоставила, то заметила бы, что ни одна из сестер не спит, пока бодрствует другая. Они заснули одновременно даже тогда, когда Роуз было три года и ей понадобилась небольшая операция, чтобы удалить кисту с плеча. Рут уснула в объятиях отца в тот самый миг, когда Роуз отключилась под воздействием капельницы, вводящей ей лекарство. Или, возможно, Бет стоило обратить внимание на то, что девочки посреди ночи никогда не приходят к ее постели по одной. Когда их детские сны омрачает нечто довольно зловещее, они всегда появляются вместе.

Существовало и множество других странных событий, связанных с их дочерьми, так что неудивительно, что Бет и Ротко ничего не заметили и от них ускользнул тот простой факт, что Рут и Роуз всегда засыпают и просыпаются одновременно. Поэтому когда Роуз и Рут сказали, что видят одинаковые сны, этот комментарий мать в очередной раз пропустила мимо ушей.

Именно общий сон разбудил их с утра пораньше первого ноября, на следующий день после Хэллоуина, почти ровно в пять часов по чикагскому времени, в тот самый момент, когда их тетя Эмили вышла на пробежку перед поездкой из Кортаки в Уиски Ран. Рут и Роуз не удивило, что ночью им снились неприятные вещи. Несмотря на уговоры отца хорошенько почистить зубы перед сном, остатки липкого сахара от конфет, съеденных на Хэллоуин, все еще толстым слоем лежали на языках. Рут и Роуз не ходили выпрашивать сладости: им нравились конфеты, но вот Хэллоуина они страшились. Отец пытался уговорить их ходить от одной двери к другой, как поступали их школьные друзья, но даже рано вечером улицы были для них слишком оживленными, и девочки чувствовали себя неуютно. Вместо этого они совершили набег на миску со сладостями, которую мать выставила возле двери, и лопали конфеты, пока не стали вялыми и капризными, после чего отправились спать в обычное время. Рут и Роуз спали довольно крепко, но беспокойно: им снились разверзшиеся могилы, гниющая плоть недавно умерших и кости давно почивших; снились подземные туннели, в которых прятались скелеты из прошлого и из будущего; снились деревья, такие густые, что сквозь их кроны не проникал солнечный свет, – и так почти до пяти утра. Кошмар, разбудивший их, быстро и жестоко, словно непрошеный гость, проник в их приятный сон, прорезав его ножом и взбудоражив сознание.

После тревожной ночи сновидение казалось мирным и спокойным: озеро Мичиган замерзло и превратилось в небольшой холм, спускающийся по направлению к Чикаго; они летели с горы по льду и мягкому снегу на санках вместе с мамой и папой, а те смеялись, крепко обняв близнецов, и поездка домой казалась бесконечной. Девочки знали, что этот сон был, скорее всего, отголоском воспоминания о том, как они взаправду катались на санках, о счастливом моменте, который они разделили с Бет и Ротко, когда были совсем маленькими. Это видение оказалось о доме и семье. Это был по-настоящему глубокий сон после беспокойной ночи: он мог длиться вечно, и все равно с ним будет жаль прощаться.

А затем все изменилось, и белоснежная зима померкла в густом липком желтом свете, появлявшемся каждый раз, когда в их видениях происходило что-то настоящее и плохое. Во сне, летя с горы на санках, Рут и Роуз взялись за руки и крепко сжали пальцы друг друга. Они знали, что нужно опасаться.

Кошмар был следующим: на белой глади стояли тетя Эмили и дядя Билли. Дядя Билли – чуть в стороне. На нем были ковбойские сапоги, джинсы и рубашка. Его руки свисали под небольшим углом, левая была распорота, и из нее вместо кости выглядывали провода, но при этом она кровоточила, как у нормального человека. Кровь стекала вниз и капала, оставляя пятна на снегу. Тетя Эмили стояла прямо перед ними, но смотрела на дядю Билли, кажется, не подозревая, что на нее несутся санки. У нее на руке тоже был порез, и из запястья фонтаном хлестала кровь. А затем из-подо льда взметнулись металлические кабели, зашипевшие, как змеи, готовые…

И тут они проснулись.

Сперва девочки даже не поняли, которая из них потянулась наверх, а которая – вниз. Они сидели на двухъярусной кровати и пытались дотронуться до пальцев другой. Рут и Роуз не поняли, которая из них слезла сверху, чтобы улечься внизу рядом с сестрой. Их кожа была холодна, будто они и впрямь только что играли в снегу, и Рут поплотнее подоткнула одеяло, укрывавшее их. Роуз предложила пойти рассказать маме, что им приснился дурной сон, но Рут сказала «нет». Они знали, что мама и так за них переживает. Девочки слышали, как она говорила о них прошлой ночью.

Их дом хорошо защищал от чикагских зим и летней жары, но внутренние стены были тонкими, а двери – тяжелыми и с латунной фурнитурой. Из-за этого между дверьми и полом возникали огромные щели, так что то, что их родители считали тихим шепотом, долетало до Рут и Роуз по деревянным полам и открытым потолкам в индустриальном стиле. Некоторые звуки, например счастливое постанывание, которое нередко раздавалось в родительской спальне, не были предназначены для их ушей, и они к ним не прислушивались. Но когда родители обсуждали их двоих, девочки не могли справиться со своим любопытством. Так что они знали, что родители беспокоятся о дочерях и иногда подумывают о том, чтобы показать Рут и Роуз специалисту или проверить их в школе. Прошлой ночью они снова говорили о них и беспокоились из-за того, что девочки не захотели идти выпрашивать сладости.

– Вот только что мы скажем, если кто-то спросит нас, чем мы обеспокоены? В целом с ними все в порядке.

Раздался голос отца. Это был нежный, тихий шепот. Он забавный, душевный и милый. Дом, который он построил в своем подсознании, был приятным местом. Ни Рут, ни Роуз ни разу не бывали на пляже одни, но дом в подсознании их отца стоял на пляже, а с крыльца открывался вид на океан. Когда папа уходил в себя, девочки иногда навещали его там. Они оставались невидимыми и не произносили ни слова – они не хотели вторгаться в его личное пространство, но им нравились тепло песка и солнца и нежный шум волн, накатывающих на пляж.

Их мама издала короткий смешок.

– Вряд ли мы можем сказать: эй, наши дети кажутся веселыми и умными, у них куча друзей, но иногда они ведут себя странно. Знаешь, что девочки сказали мне вчера днем? Роуз заявила, что у женщины, живущей над нами, в животе был малыш, а теперь его нет и что она не хочет никому об этом рассказывать, но она рада, что так получилось. Нет, ты только подумай. Не жутковато ли?

Их мама была не такой, как папа. Она тоже умела веселиться и тоже была душевной и милой. Как и все мамы, она обладала волшебными руками, всегда способными выдержать вес ее детей. Она редко на них кричала, а если и делала это, то только чтобы привлечь их внимание, а не наказать. Бет изо всех сил старалась понять дочерей, быть с ними рядом, но, как и папа, мама иногда удалялась в свой воображаемый дом. Разница была лишь в том, что если дом отца был очень светлым – золотое солнце согревало его, а шум океана убаюкивал, мерно покачивая