В лесах Сибири. Февраль-июль 2010 - Сильвен Тессон

25 июня

Еще один день наблюдений за небом. Тучи насекомых в солнечной пудре. Позже луна цвета лосося взойдет в ночной синеве, чтобы снести удивительное, исполинских размеров яйцо в колыбели из облаков. Проще говоря, она полная и кровавая.

26 июня

Моему взору предстает печальное зрелище мертвых бабочек на поверхности воды. Сотни насекомых тонут в озере. Некоторые еще находят в себе силы бороться. Я превращаю свою байдарку в спасательную патрульную лодку и осторожно подбираю выживших. Бедные опавшие цветы неба. Вскоре тридцать бабочек украшают корпус моего голубого суденышка нежными звездами. Я управляю ковчегом для чешуекрылых.

27 июня

Держу курс на Елохин; ветер дует мне в спину. Начинается буря и уносит всякую надежду увидеть солнечный свет. Мыс Елохин приобретает зловещий вид. У меня встреча с Михаилом Ипполитовым, одним из инспекторов заповедника. Он обещал взять меня с собой на обход территорий с остановкой в хижине, расположенной в сутках ходьбы за горными хребтами.

В полдень, качаясь от сильного ветра, задавленный рюкзаком весом в двадцать пять килограммов (алкоголь и консервы), я едва поспеваю за Ипполитовым, который бодрой рысью несется по тайге. Мы поднимаемся по лесистым склонам над мысом. Ипполитов летит, как шальная пуля, но затем замедляет ход, делает остановки и в итоге оказывается в двухстах метрах ниже меня. На высоте тысяча триста метров, недалеко от перевала, когда порывы ветра уже несут в нашу сторону дождевые тучи, моему другу срочно требуется выпить чаю. Все складывается очень по-русски: спрятавшись от ветра под сосной, мы ждем, пока маленький костер между плитами сланца нагреет наши пол-литра воды.

Через неглубокую горную впадину, усеянную камнями графитно-черного цвета, можно пробраться к высокому заболоченному плато. Ветер крепчает, и мы пережидаем очередной яростный шквал, лежа за выступом скалы. Прогулка по мягкому мху, протянувшемуся на несколько километров, дарит мне величайшее наслаждение. Я мечтаю стать травоядным! Куропатки взлетают у нас из-под ног. Частые ветры сделали заросли кедрового стланика похожими на выпущенные наружу кишки. С деревьев свисают гирлянды лишайников. Растения болотистой местности не тянутся в небо, а стелются по земле. В долине, которую мы пересекаем, раскинулся тысячелетний кедр. Если Чингисхан все-таки посещал Байкал, этот кедр был тому свидетелем. Мы оставляем позади сосновые рощи, кристально чистые ручьи, кишащие насекомыми плоскогорья и болота, в которых наши сапоги утопают по голенище. По адресу N 54°36.106' / E 108°34.491 находится хижина Ипполитова, построенная два года назад прямо на границе Байкало-Ленского заповедника. Этот дом размером три на три метра стоит в долине на берегу извилистой речки. Горизонт закрывает коническая гора, покрытая хвойными деревьями. Поблизости в изобилии растут ревень, черемша, щавель. Тучи комаров стоят на страже. Мы находимся в одном из тех мест, которые мне так нравятся: край света, залитый мягким, словно жалеющим нас, вечерним светом.

Михаил угощает меня по-царски: салат из папоротника с майонезом, водка с перцем и суп на сале. Я достаю из рюкзака трехлитровую канистру пива, и мы осушаем ее, прежде чем она успевает истечь пеной.

28 июня

Долина, по которой мы идем, сплошь покрыта растительностью. Мы плетемся пошатываясь — два пьянчуги, решившие взобраться на перевал по дороге из бара. Ноги путаются в сплетениях корней, скользят по каменным осыпям, проваливаются в ямы. Мимо течет равнодушная речка: ей предстоит долгий путь по Лене к арктическим водам. На высоте тысяча двести метров лес исчезает, и остается только стланик, старательно маскирующий скалы. Верные русскому убеждению, что ничто — ни война, ни великое переселение народов — не может заставить нас пропустить время чая, мы битый час пытаемся разжечь сырые ветки. Затем, лежа в луже под дождем и попивая теплую воду, мы с Ипполитовым ведем приятные беседы.

— Твои книги переводились?

— Да, некоторые.

— На какие языки?

— Финский, итальянский, немецкий…

— А на русский?

— Нет[20].

— Естественно, мы же отсталые.

Рододендрон Адамса преграждает нам дорогу. Нужно прокладывать себе путь через цветущие душистые заросли. У перевала небольшое болотце. Дождь усиливается. Ипполитов предлагает вернуться, но мне не хочется вновь погружаться в непролазный лес и потом до самого вечера кутаться в сырое одеяло. Мы поднимаемся по склону, ведущему к покрытому тундровой растительностью плато. Устилающий его мох мягче ковров в московских апартаментах новых русских. Рядом с участком плотно слежавшегося снега пасутся четыре диких оленя, и мы, как воины команчей, идем в обход. В ста метрах от животных, скрытые от глаз густым кустарником, мы понимаем, что не одни. К нам приближается бурый медведь. Увидев нас, он замирает. Встреча с голодным зверем не входила в наши планы. Я достаю сигнальный пистолет, а Ипполитов заряжает охотничье ружье калибра 7,62. Звук затвора пугает оленей, они начинают вести себя беспокойно. Медведь, должно быть, проклинает нас, но не рискует двинуться с места. Он похож на статую, проглотившую свой собственный постамент. Вот он встает на задние лапы. Нам придется подождать еще несколько секунд, прежде чем мы узнаем, что он намеревается делать: атаковать или отступать. Нет, стрелять сегодня нет необходимости, и мы долго смотрим вслед убегающей волне меха, виднеющейся поверх кустов.

Два часа спустя подходим к речке, вдоль которой шли вчера. У Ипполитова есть для меня задание. Год назад он привез сюда чугунную печку и хочет, чтобы я отнес ее к нему в хижину. Мне приходится совершить двухчасовой спортивный забег с тридцатикилограммовой печкой на плечах. Два нижних ее угла впиваются в спину, а два верхних цепляются за ветки, обдавая меня бодрящим потоком холодной воды при каждом шаге. Наверное, я похож на тех гималайских носильщиков, которые таскали по непальским джунглям самые несуразные предметы: кожаные чемоданы, патефон из красного дерева, оцинкованную ванну для офицеров…

29 июня

На случай если когда-нибудь меня отправят в космос, я уже знаю, что это такое — провести целый день, лежа в капсуле рядом с товарищем по Галактике. Я прихватил с собой «Болезнь к смерти» Кьеркегора, книгу, которую я бы врагу не посоветовать читать, сидя взаперти в плохую погоду. Маленький радиоприемник Ипполитова с неизменным постоянством выдает информацию о войне 1941–1945 годов вперемежку с эстрадными песнями. Идет дождь. У неба поразительно скудное воображение!

— Михаил?

— Что?

— Не повезло нам с погодой.

— Зато комаров стало меньше.

— О, это точно.

Ипполитов не взял с собой книг и поэтому занимается тем, что с унылым видом глядит в потолок, словно тот вот-вот начнет обрастать дивными узорами. В четыре пополудни, охваченные внезапным порывом, мы заменяем старую печь на новую.