Революции светские, религиозные, научные. Динамика гуманитарного дискурса - Коллектив авторов

Во второй половине 1340-х гг. временно отпало «левое крыло улуса Джучи» («Синяя Орда», включало в себя современные Казахстан и Южную Сибирь), но оседло-мусульманский Хорезм контролировало правое крыло, а оседлая основа левого крыла – это бассейн Сырдарьи с городами Сыгнак (столица левого крыла), Отрар, Сауран, Дженд [Акимбеков 2011: 423, 428], т. е. территория, промежуточная между Евразией и Востоком сейчас, а тем более тогда. Возможно, отпадение произошло именно на почве противостояния начавших «расчингисханиваться» степняков ордынскому центру; тогда это движение было подавлено [Тизенгаузен 1941: 130], но ненадолго. В принадлежавшем Чагатайскому улусу Могулистане (Семиречье) уже в XIV в. шли те же процессы [Акимбеков 2011: 343], и в тех же 1340-х гг. в Чагатайском улусе имело место противостояние по принципу: степные районы против оседлых (Мавераннахр) [Акимбеков 2011: 296–302, 348].

Как мы уже видим, и в «ордынские» времена евразийская сущность славянско-степного образования сохранялась. В 1376–1380 гг. Русь вела войну против Мамая, которого поддерживали оседлые мусульмане – волжские булгары, хорезмийцы, черкесы, переселённые в Поволжье среднеазиаты. Л. Н. Гумилёв называет государство Мамая «химерой», поскольку были в его составе и степняки [Гумилев 1993: 621–622]. Дмитрий Донской же действовал в союзе с Тохтамышем, который опирался на степняков-евразийцев. Большинство сторонников Тохтамыша были не мусульманами, а язычниками, и как минимум спорно, был ли мусульманином он сам [Гумилев 1993: 635–637, 641–643]. Интересно, что в личном письме к Тохтамышу (1395) Тимур называет его «ханом кипчакским» [Грумм-Гржимайло].

При этом Тохтамыш готов был пойти с Тимуром на компромисс, но «эмиры его вследствие крайнего невежества (очевидно, в силу того, что они по инерции, оставшейся от XIII в., считали себя – воинов хана-Чингизида – непобедимыми – Г. С.) и упорства оказали сопротивление», и Тохтамыш не осмелился им перечить [Тизенгаузен 1941: 174]. Таким образом, нет речи о деспотической власти хана, который вынужден слушать народ, хотевший войны с мусульманским правителем. Это косвенно подтверждает, что на восточной периферии Золотой Орды, процесс «расчингисханивания» уже был близок к завершению или, во всяком случае, продвинулся дальше, чем полагает С. Акимбеков.

При этом, несмотря на «Тохтамышево разорение» 1382 г. (вызванное опасениями нового правителя Орды, что Москва может перехватить гегемонию на всём Евразийском пространстве), на Руси с большим сочувствием следили за борьбой Тохтамыша с Тимуром, ибо, «спасая себя, татары Золотой Орды ограждали Русь от такой участи, о которой и подумать-то страшно» [Гумилев 1993: 655] и которую уже испытали на тот момент Хорезм, Иран, Грузия, а в перспективе – Индия, Сирия, Ирак, Турция… Может быть, государство Тимура – тюркизированного монгола из рода барлас – тоже было евразийско-мусульманской химерой?

И с Литвой, на тот момент уже католической, Тохтамыш добивается союза против Тимура, причём советский татарский историк полагает, что «ответ едва ли был отрицательным», иначе Тохтамыш не решился бы выступить против Тимура [Сафаргалиев 1996: 418]. Литовская помощь, правда, запоздала, только в 1399 г. Витовт выступил (неудачно) против ставленника Тимура, хана Едигея, в союзе с Тохтамышем (битва на Ворскле). Но важно, что даже в условиях власти Чингизидов сработал не только принцип «степной демократии» (хан делает то, чего хочет народ), но и исконный евразийский принцип «Европа ближе, чем Восток».

В свете всего сказанного ясно: органически выросшая из Мономахова славяно-кипчакского единства Россия до 1560 г. (опричнина), вполне могла оказаться «вовсе не наследницей Чингис-хановой орды, но обыкновенным европейским государством, мало чем отличавшимся от Дании или Швеции, а в политическом отношении куда более прогрессивным, чем Литва или Пруссия» [Янов 2009: 45 и др.], и в то же время – государством евразийским, органическим синтезом исконно славянского и исконно степного, дочингисхановского начала.

Тем более что в «либеральный» (здесь и далее я беру это слово в кавычки, поскольку к тому времени подобное определение может быть применено лишь с сильной натяжкой) период правления Ивана Грозного была проделана большая работа по созданию предпосылок для перехода от средневекового феодального к современному по тем временам европейскому государству. Изложим здесь очень кратко наиболее важные из реформ этого времени [Янов 2009: 45 и др.]. С 1549 г. стали созываться всероссийские сословно-представительные органы – Земские Соборы. На местах создавались выборные сословные местные самоуправления – «сходбища уездные».

По Судебнику 1550 г. в уездах, кроме наместников и «волостелей», существовали и выборные, народные органы власти, которые осуществляли полицейские и судебные функции, ведали раскладкой денежных и натуральных налогов и повинностей, вели «разметные» книги (записи всех жителей с дворами и имуществом). Наместникам вообще запрещалось творить суд без участия старост и присяжных («целовальников»). Важные уголовные дела («разбои») вели губные старосты, выбиравшиеся всем уездом из числа детей боярских. Лишь служилые государевы люди подлежали суду только со стороны наместников. В России, таким образом, была несамодержавная монархия с Боярской Думой и сословно-представительными учреждениями [Шапиро 1968: 71].

И в то же время Иван Грозный вполне мог завершить объединение России-Евразии в естественных границах, если бы не отказался от «либеральных» реформ Адашева – Сильвестра. В 1552 г. была завоёвана Казань, в 1553–1557 гг. добровольно присоединились башкиры, в 1555 г. зависимость от Москвы тоже добровольно признало Сибирское ханство, в 1556 г. была взята Астрахань. Но всего этого было ещё недостаточно.

В первую очередь, необходимо было ликвидировать Крымское ханство – самое опасное из «постордынских» государств. Ханство как раз в тот момент переживало тяжёлый кризис: эпидемии, засухи, падёж скота следовали друг за другом несколько лет подряд; достаточно сказать, что на всё ханство оставалось не более 10 тысяч лошадей, при том, что крымское войско было почти полностью конным.

Кроме того, в случае победы над ханством появилась возможность воссоединиться с западнорусскими землями в Литовском княжестве. Дело в том, что ко двору Ивана Грозного явился богатейший литовский православный пан, рассорившийся со своим государем – Дмитрий Вишневецкий – и предложил совместный поход на Крым; с учётом того, что в прямом и косвенном подчинении Вишневецкого находились большие силы украинских казаков [Костомаров 1995: 353–354], помощь его имела огромное значение.

Если бы удалось уничтожить Крымское ханство, оказалось бы реалистичным избрание Ивана IV на литовский престол, тем более, что 90 % населения Великого Княжества Литовского составляли западные русские – предки украинцев и белорусов, русский язык был государственным, многие члены княжеского дома были крещены в православие, а династические браки литовских и русских князей были обычным делом. Соединив влияние Вишневецких и Глинских (родственников царя по матери), добиться литовского великокняжеского трона для Ивана IV было вполне реально. «Либеральные» преобразования 1547–1560 гг. также не могли не способствовать росту авторитета молодого Московского государства у православных подданных Литвы.

Если бы воссоединение России, Литвы, казахских степей (казахи в 1550-х гг. тоже