Тайная капитуляция - Аллен Даллес

13 апреля Циммер позвонил с границы, и Уолли отвезли на встречу с ним. У Уолли были с собой в чемодане рация, шифровальные таблицы и сигнальный план, смена нижнего белья, носки и огромное количество сигарет. Циммер отвез его в Милан и разместил в доме на Виа Чимароза на верхнем этаже с тем, чтобы Уолли мог натянуть антенну на крыше. В здании располагался штаб службы контрразведки СС по Пьемонту. Этот район был почти полностью реквизирован СС, но в комнату Уолли доступа не имел никто, кроме Циммера и Парильи. 14 апреля в Казерте поймали первый сигнал от Уолли. Он вступил в дело, и мы в Берне получили мощный инструмент для своей работы: независимую и безопасную связь с генералом Вольфом.

Как раз в это время меня вызвали в Париж. Там был генерал Донован, и он хотел со мной увидеться. Он, в частности, хотел услышать подробный отчет об операции «Восход». Я решил взять с собой Гаверница, поскольку тот тоже мог поделиться своими личными впечатлениями о Вольфе и других участниках операции.

За день до отъезда на связь вышел один из наших австрийских агентов и сообщил, что начальник разведки СС в Австрии приехал в Швейцарию с твердым намерением встретиться со мной. Это был Вильгельм Хёттль, один из высокопоставленных чинов ведомства Кальтенбруннера. Имя Хёттля как нашего потенциального визитера, упоминалось несколькими месяцами ранее одним из австрийских агентов, приезжавшим в Швейцарию с мирными посланиями от Кальтенбруннера. Мы к тому времени были в достаточной мере предупреждены Вольфом о том, что Кальтенбруннер недоволен нашими независимыми предложениями о капитуляции и пытается помешать их исполнению. Мы предположили, что за просьбой Хёттля о встрече скрывается прямая попытка Кальтенбруннера перерезать связи, налаженные Вольфом, которого он был не в состоянии остановить каким– либо другим способом. У меня не было желания встречаться с Хёттлем, и в любом случае я покидал страну. Однако мне было интересно услышать, что желает поведать нам Кальтенбруннер. Поэтому я попросил одного из своих помощников, специализировавшегося на австрийских вопросах, но не подозревавшего об операции «Восход», поехать в Цюрих и встретиться с Хёттлем. Во всем нашем учреждении в операцию «Восход», кроме меня и Гаверница, были посвящены только два офицера. Один из них, капитан Трейси Барнс, должен был принять посланника от Вольфа, если бы тот прибыл в Швейцарию в мое отсутствие.

Новость еще об одном событии, совершенно другого свойства, также пришла к нам еще до выезда в Париж. Утром 12 апреля в Уорм-Спрингс, штат Джорджия, скоропостижно скончался президент Рузвельт. В тот же день присягу принял заменивший его на посту президента Трумен. И в нейтральной Швейцарии, когда мы ее покидали, и в освобожденной Франции, в Париже, у людей было ощущение неоценимой потери в связи со смертью великого человека, который направил мощь Америки на борьбу против гитлеризма в Европе. Его смерть в момент, когда победа была близка, но еще не достигнута, нависла над нами мрачной тенью, когда мы обсуждали операцию «Восход» с Биллом Донованом, который был лично столь близок к Рузвельту. Вера Рузвельта в Донована была движущей силой нашего общего дела и организации, которой было доверено довести это дело до конца.

Гаверниц и я представили Доновану и Расселу Форгану подробный отчет о ходе операции «Восход». Форган был одним из главных помощников Донована и главой парижской миссии УСС, старым моим другом, который постоянно помогал нашей работе в Берне. Наш отчет был максимально объективным, мы рассказали обо всех наших надеждах и опасениях. Мы невысоко оценивали шансы на успех, поскольку в тот момент Витингоф со своими требованиями воинских почестей и Вольф – без всякой надежды добиться капитуляции своими силами без участия Витингофа – не вселяли оптимизма. Но Донован был полон энтузиазма. Это был именно тот род операций, в которых он желал бороться до конца. Он хотел, чтобы мы использовали все возможные средства для ее успешного завершения. Форган дал нам несколько полезных указаний. Эти два человека видели более общую картину. Они знали, что в Италии у Витингофа союзникам противостояло почти столько же дивизий, сколько было у Кессельринга на Западном фронте. Новости с Западного фронта занимали первые страницы газет. Население стран– союзников желало читать о том, как наши армии врываются на территорию врага, а итальянская кампания соответственно уходила на второй план. Но на итальянской земле будет пролито много американской и британской крови, если немецкие армии продолжат сражаться в Альпах, потому что германское верховное командование в Италии не хочет прекратить баталию, в которой не может победить и которая уже не служит никаким военным целям. И раз у нас появилась возможность остановить войну в Италии, мы обязаны сделать все, чтобы этого добиться.

Донован много знал о том, что творилось в Вашингтоне, и рассказал нам, как развивались события после того, как Советы были оповещены об операции «Восход». Как уже говорилось, я впервые услышал о реакции Советов от Лемницера и Эйри в Аннемассе около месяца назад. Но тогда мы только знали, что Советам было сообщено об операции, и они настаивали на приезде русских генералов в Швейцарию для участия в переговорах с немцами. Позже Сталин, как теперь выяснилось, прислал Рузвельту письмо с обвинениями. Суть письма заключалась в том, что мы готовим сепаратный мир с немцами за спиной Сталина. Рузвельт поверил в добрую волю Сталина и Молотова в Тегеране и в Ялте. Теперь внезапно маски спали. Советская позиция по отношению к операции «Восход» нанесла президенту Рузвельту первый неприятный удар в отношениях с Советами. Письмо, которое Рузвельт отослал незадолго перед смертью 12 апреля, – возможно, последнее его письмо, – было нотой Сталину в отношении операции «Восход», где о ней говорилось как о «бернском инциденте». Теперь проблему унаследовал президент Трумэн.

Это известие удивило и обеспокоило меня. Донован, однако, заверил меня, что, по его убеждению, если капитуляция произойдет, она не вызовет каких-то претензий Советов к США и Британии. Мы действуем честно. Если жизни американцев и других союзников можно спасти безоговорочной капитуляцией немецких армий в Италии, мы должны идти вперед.

Раздумывая над советской позицией, я начал понимать, что, возможно, беспокоило советских лидеров. Если бы мы добились быстрой капитуляции немцев, войска союзников смогли бы первыми оккупировать Триест, ключ к Адриатике. Если бы наш план не удался, и немцы, продолжая сражаться, отступили на удобные оборонительные позиции к западу от Венеции, в тени Альп, силы коммунистов – либо советские войска, прошедшие через Венгрию, либо сторонники Тито из Югославии, поддержанные прокоммунистическими партизанами, – оказались бы в Триесте, а может быть, и еще западнее, раньше нас[14]. Следовательно, у нас была мощная причина добиваться капитуляции. В этом отношении полезно вспомнить, что, если зоны оккупации Германии, включая Берлин, и Австрии были разграничены между союзниками и Советами предыдущими межправительственными соглашениями, то в отношении Северной Италии этого не было сделано, поскольку Италия рассматривалась как союзник. Таким образом, опережающая оккупация этого района прокоммунистическими силами вполне могла определить зоны послевоенного влияния или даже оккупации.