ЛЕФ 1923 № 2 - Коллектив авторов

генезисе Пушкина, и предложением не увлекаться мелкими биографическими и текстологическими вопросами, поглощающими все почти внимание наших пушкинистов.

Если заключение Томашевского правильно вообще, то по отношению к данному сборнику оно, пожалуй, и излишне. Ибо большинство статей сборника посвящено как раз вопросам поэтики. И в этом знамение времени: ученики Венгерова, который сам ценил русскую литературу главным образом за то, что она всегда была кафедрой, с которой раздавалось «учительное слово», этому самому «учительному слову» уделяют, как будто, минимальное внимание, ревностно обращаясь к единственно-научному, морфологическому изучению поэзии. Не все, однако, работы этого рода интересны и безупречны. Решительно никуда негодным методом работает Выгодский, вздумавший повторить еще раз так часто уже заканчивавшуюся крахом попытку установить законы пресловутой «гармонии звуков» в стихе. Очень бледна статья Слонимского – «О композиции „Пиковой Дамы“. Не лишена зато значения и интереса не без задора написанная, хотя и отмеченная тяжелой печатью гелертерства статья Жирмунского: „Байронизм Пушкина“, как историко-литературная проблема». Автор заново выясняет зависимость Пушкина от Байрона, исходя уже не из психологически-биографических данных, как это принято обычно, а из сопоставления литературной роли обоих поэтов и сличения основных методов их поэтической работы.

Наиболее интересными из данного рода статей представляются нам статьи Эйхенбаума, Тынянова и Бернштейна, в особенности – последнего. Эйхенбаум в статье – «Путь Пушкина к прозе» отчасти повторяет уже высказанное им в другом месте положение, по которому вслед за эпохой завершения, канонизации, в области версификации – наступает эпоха тяготения к прозе. Исчерпав возможности, предоставленные ему традициями русской поэзии XVIII века, Пушкин, сознававший непрерывность и автономность движения литературных форм, переходит к разработке языка художественной прозы. Намеки на это даны в последних стихотворных работах Пушкина. Тынянов раскрывает нам «Оду его сиятельству графу Хвостову», как пародию на архаические тенденции поэзии Кюхельбекера, ставя эту пародию в связь с журнальной полемикой того времени по вопросу о преимуществах «славянского» и «вольного» пушкинского стиля. «„Ода графу Хвостову“, заключает Тынянов, явилась полемическим ответом воскресителям оды, причем пародия на старинных одописцев явилась лишь рамкою для полемической пародии на современных воскресителей высокой оды, к которым принадлежали Кюхельбекер и, в некоторой степени Рылеев».

Статья Бернштейна – «О методологическом значении фонетического изучения рифм» представляет интерес главным образом потому, что она является почти единственной, насколько мы знаем, попыткой вполне научного подхода к вопросу о роли и значении звуков речи в стихе. Показав какое значение имеет изучение рифмы для общей истории и грамматики данного языка (напр. вопрос о произношении поэта и данной эпохи), и какую существенную услугу изучение рифмы может оказать критике текста, Бернштейн приводит ряд интересных соображений касательно самого понятия рифмы, анализируя в этой связи все более прививающийся в русском лингвистическом обиходе термин «фонема». Рифма не есть непременно звуковое равенство, зачастую она сводится лишь к звуковому подобие, в наше время канонизированное (Блок, Кузмин, Ахматова, Маяковский). Бернштейн далее указывает, что «если в практической речи звуки различаются сознанием говорящих лишь постолько, поскольку они диференцируют слова, то в стихотворном языке оттенки фонем могут явственно различаться вне этих семантических условий. „Эта изменяемость объема фонического сознания“ и внушает автору статьи сомнения в истинности теории фонем. Сомнения эти, однако, всецело объясняются тем, что теория фонем понимается автором психологически. Если бы Бернштейн касался этой теории вне ее психологической мотивировки, независимо от аппеляции к сознанию говорящих» то, возможно, что изменяемость объема «фонического сознания» его бы удивлять перестала.

С. Бобров. Белый А. Глоссалолия: Поэма о звуке

АНДРЕЙ БЕЛЫЙ. ГЛОССАЛОЛИЯ. ПОЭМА О ЗВУКЕ.

К-во «Эпоха». Берлин. 1922. Стр. 162. Тир. не указ.

Находясь в здравом уме и твердой памяти, я, нижеподписавшийся, пишу эту рецензию и обращаюсь к читателю с покорнейшей просьбой не удивляться и не относить на мой счет то, что из дальнейшего будет казаться ему противоречивым с первой строкой.

Осени себя, так сказать, крестным знаменем православный читатель, и скажу тебе под великим секретом:

– Они доехали.

Это не метафора, не фигурально, – это истинно-производственно-утилитарное убеждение, какое можно вынести из зловещей книжечки, лежащей передо мной. Не так давно читал я книжечку Белого о поэзии и дивился оной от всей души, – а теперь я поклонюсь моей былой наивности, потерявши образ человеческий после знакомства с «Глоссалолией». Нет ли у Врангеля в Галлиполи, между прочим, юнкерского училища. – Жаль, если нет, – ото всей души жаль, – для цуканья «зверей» эта книжечка незаменима. Муссолини употребляет касторку для «чистки» крамольников, наивнейшийон мужчина, – я знаю средство крепче и ужаснее, – это «Глоссалолия». При помощи сей жуткой брошюрочки можно самого такого заматерелого крамольника превратить в институтку, – заставьте-ка его только прочесть хоть пол-книжки и потом рассказать своими словами. Она же может служить средством против самогонщиков-рецидивистов, ее наконец можно совершенно серьезно употреблять в качестве сильно-агитационного средства против любой и какой хотите мистики.

Наконец то воздвигнут истинный и незабвенный памятник Символизму Российскому! Друзья мои и враги, умоляю Вас, – раскупайте эту книгу, снабжайте ею Ваших знакомых и домочадцев, дабы всякий грамотный на русском языке по старой орфографии, – мог убедиться и вложить персты свои и сим точащиеся блаженным и захлебывающимся идиотизмом стигматы.

Автор сих строк чувствует, что это ему не по силам, – нет, ей-ей, это немыслимо! никакие эпитеты, жесты и крики не могут передать того, что там напечатано. Гляньте-ка.

«Бэт в душе мудрецов вызывало энергию действий: прикрытых покровом, энергию действия в скорлупе… в перламутре из пламеней; реш вызывало огромные облаки Духов, творящих внутри оболочки и устремляющих безглагольные взоры на нас… („стр. 33“). – „Евангелист Иоанн вписан звуками“ (36). Я… ушел к себе в рот посмотреть мироздание речи» (37). – «Был повергнут в ничто – в полость рта, – выдыхательный жар; и звуки слагались обстав круг гортани: теплоты неслись, расширялись струей и выход глотки, в летучем безвещии звука стояло легчайшее „h“ – …Шум тепла выдыханий – Начала» (39). – В «„р“ чуется: в полость рта наползает змея выдыхаемых жаров; хрипит звуковой Протагон; вылезает из недра; звук пухнеут в безвещи: ппп-пхппх-впхв-уву-ууу: и ур вылезает (41). – И – уплотнения чувств; если – суть быки, в суть львы, ф – орлы, то наверно н – носороги» (113).

Эти цитаты можно было бы продолжать до безконечности. Вся книжка наполнена вот этакой невероятной галиматьей и выбирать тут нечего, – просто переписывай фразу за фразой, все одинаково хороши и одуревающи. Говоря словами автора, это самое его любимое «ур» вылезает всюду, – вся книга – сплошной апофеоз вылезающего на вас – ур. В чем же здесь дело, и чего хочет автор. Если,