И снова о любви - Лорейн Заго Розенталь

— Оставь ее в покое, Идалис, — попросил он, и я была ему за это благодарна.

Мы с Блейком вышли на улицу. Небо затянули облака, вдали раздавались раскаты грома. Блейк не проронил ни слова по дороге в Центральный парк, где люди уже начали вскакивать с травы, потому что небо озарила зловещая бело-голубая молния.

Блейк подвел меня к скамейке, и мы сели. Он ослабил галстук, вынул бумажник и показал мне желтеющий снимок молодой женщины. У нее были большие голубые глаза и длинные светлые волосы, разделенные пробором посередине, как в старой рекламе бальзама «Велла». Загорелая, с царственной осанкой, она казалась человеком, с которым в жизни не должно было случиться ничего плохого.

— Это твоя мама? — спросила я.

Он кивнул и долго смотрел на дома в отдалении, а потом рассказал, что она умерла, когда Дэл играл в бейсбол в Малой лиге. Блейк, Дэл и мистер Эллис ушли на матч, а она осталась дома. Вернувшись домой, Дэл нашел ее на полу в кухне.

— Аневризма сосудов головного мозга, — пояснил Блейк. — Врач, который делал вскрытие, сказал, что мы ничем не смогли бы ей помочь. Но Дэл считал, что это его вина… Говорил, что спас бы ее, если бы остался дома. Он больше никогда не играл в бейсбол. А у него хорошо получалось.

Интересно, хоть кто-нибудь сказал Дэлу, что это не его вина?

— Мне жаль, — произнесла я. — Уверена, сейчас она бы тобой гордилась.

Блейк улыбнулся. Прогрохотал гром, молния разорвала пополам небо, а мы, обнявшись, сидели на скамейке, не обращая внимания на тяжелые капли дождя. Мне было все равно, промокну я или нет, ведь мне казалось, что я нужна Блейку, как и он мне.

В одну из пятниц в конце августа мой начальник Джулиан признал, что большинство сотрудников уволилось, не проработав и недели. Место угнетало, и все из-за людей, приходящих сюда на занятия. Их называли учениками, хотя им было за двадцать и даже за тридцать лет. Со всеми нянчились родители, приезжали вечером и забирали домой. Ученики с удовольствием занимались рисованием карандашами и пальчиковыми красками.

Одного из них звали Адам. Двадцатидвухлетний, с симпатичными ямочками на щеках, в своей школе он наверняка пользовался популярностью среди девчонок, пока пять лет назад не получил сильный удар по голове во время футбольного матча. После этого он слегка повредился в уме и порой тихо бормотал что-то. Светлым пятном в его теперешней жизни были картинки, которые я рисовала для него карандашом — горы и озера. Они ему очень нравились, потому что раньше он часто ходил в пешие походы и на рыбалку, а мне нетрудно было рисовать снова и снова, раз уж это делало его счастливым.

— У тебя есть парень? — спросил он.

— Да, — вздохнула я, думая о том, что отвечаю на этот вопрос уже шестой раз и что если бы с ним не произошло несчастье, он бы мог выбрать любую девушку, какую пожелает.

— Ты хорошенькая, — сказал он. — Похожа на Белоснежку.

Я едва не разревелась. Я убеждала себя, что занятия рисованием активизируют умственные способности Адама и что в один прекрасный день он поправится, надо лишь продолжать работать.

Блейк считал, что я занимаюсь добрым делом. Он сказал мне об этом однажды вечером, когда я зашла к нему в офис. Мы стояли в приемной у стойки красного дерева со словами «Эллис и Хаммел», напечатанными от края до края сверкающими золотыми буквами.

— Уже уходишь? — прозвучал голос рядом.

Мы повернули головы и увидели мистера Эллиса с кипой бумаг в руках.

— Я оставил материалы по делам, которые ты просил, на твоем столе, папа, — сказал Блейк.

Мистер Эллис улыбнулся и похлопал Блейка по плечу.

Несколько минут спустя мы сидели в «корвете». Блейк пожелал заехать домой переодеться перед ужином. В пентхаусе он отправился к себе в комнату, а я сидела на диване и любовалась видом из окна. Открылись двери лифта, и в фойе показался Дэл. Он зашел за сережкой, которую Идалис потеряла, когда в последний раз была здесь.

— Мы расстались, — сообщил он, усаживаясь рядом со мной. — Я так устал от ее бредней.

Неужели это правда? Я пристально смотрела ему в глаза. Сегодня они были скорее зеленые, чем серые.

— Что ж, — сказала я. — Думаю, у тебя все наладится.

Шрам на губе искривился от улыбки. Потом на лестнице появился Блейк, и Дэл заговорил об «Эллис и Хаммел».

— Знаешь, чем занимается на работе твой парень? — спросил он, и я покачала головой. — Помогает отцу и его партнерам захватывать компании, чтобы порядочные люди оставались без работы.

Я взглянула на Блейка. Он выглядел усталым.

— Прекрати, Дэл, — сказал он.

Дэл не слушал.

— А знаешь, что еще они делают, Ари? Подают в суд необоснованные иски о неправильном лечении. И выигрывают. Поэтому медицинские страховки стоят так дорого, и больным раком их не оплатить.

— Хватит уже! — возмутился Блейк и схватил меня за руку.

В машине он заявил, что не хочет оставаться на Манхэттене.

— Поехали в Хэмптонс, закажем еду домой. Надоел мне этот город.

Я не возражала. По дороге он не проронил ни слова, когда мы ели пиццу на кухне — тоже. Пил пиво, смотрел в пустоту, и я знала, в чем дело.

— Тебе необязательно там работать, — сказала я.

— Я должен, Ари. Не могу подвести отца.

Ночь была теплая, и чтобы поднять ему настроение, я предложила полежать в шезлонгах у бассейна, но Блейку захотелось плавать.

— Мне не в чем, — сказала я, и он велел мне сходить наверх — там Рейчел оставила один из своих купальников.

Это было ярко-розовое бикини, нижняя часть которого завязывалась на бантик на левом бедре. Я нашла его в ящике комода среди футболок и парео, в спальне с отраженным светом. Стоя на белом ковре у огромного зеркала, я рассматривала свои тощие ноги, узкую талию и грудь. В лифчике купальника между грудями образовалось слабое подобие ложбинки. Я не считала их совершенными, как Блейк, но и не видела в них ничего ужасного. И решила выйти к бассейну в одном бикини, без футболки.

Затаив дыхание, я спустилась по лестнице, прошла через патио и выдохнула, только когда Блейк мне улыбнулся. Затем он подхватил меня и бросил в воду.

— Идиот! — вдруг вырвалось у меня.

Пока я терла глаза, он нырнул в бассейн, и все снова стало расплывчатым. Он увлек меня в угол, я положила руки ему на плечи.

— Тебе этот купальник идет гораздо больше, чем Рейчел, — заявил он.

Волосы его были приглажены назад, свет от лампочек на дне бассейна отражался в глазах, и я вспомнила, как поднимала свой кусочек мрамора к солнцу.

— Куда мне до Рейчел. Она красивая.

— Это ты красивая, — сказал он.

«Красивая» звучало гораздо лучше, чем «хорошенькая». Я улыбнулась и потрогала его амулет-стрелку.