Зоны нейтрализации - Богдан Петецкий

Только тут я узнал его. Он не был таким, как все. Даже на таком расстоянии нечетко вырисовывалась черно-белая эмблема на левом плече. Вытянутый нарост на бедрах – это система выходом хорошо мне известной, специальной аппаратуры. Невольно я протянул руку к колену и провел ей вдоль бедра, нащупывая пальцами кончики проводов. Это тоже не был обычный скафандр. Людишкам не было бы никакой пользы от всех этих датчиков и усилителей. И тот парень внизу, зажатый в тисках светящихся голубыми шпилями башенок, падающий и с величайшим усилием поднимающийся, с каждым шагом приближающийся к клетке, которой был для него люк корабля – это Кросвиц.

Как это я сказал Лине? «Но любить его не буду...»

Вот именно.

– Компрессия? – бросил я сквозь стиснутые зубы.

– Полная мощность, – немедленно ответил Рива.

– Протек?

– Ноль.

– Сними блокаду.

Я заметил движение в окошках автоматов наводки. Мы не могли бить кольцеобразным огнем. Здесь не могли.

Мгновенный взгляд на экран. Кросвица уже поглотила тень под кормой ракеты. Башенки остановились. Блеснула платформа лифта. Они тут же вздрогнули и поползли обратно. Не прошло и минуты, как вокруг корабли был уже виден монолитный, правильный перстень. Зверь был загнан туда, где было ему место.

– Давай, – сказал я. И неожиданно почувствовал холод на висках. Спокойно, словно выполняя контрольное задание на полигоне, я взялся за управление. Если в этих голубоватых башенках есть живые существа...

На этот раз это не длилось даже более двух минут. Потом Рива проворчал, что мы набираемся опыта.

От ближайшей башенки нас отделяло уже не более пяти метров. Вдруг «Фобос» ткнулся носом во что-то невидимое, нас развернуло вокруг своей оси, вездеход взревел всеми двигателями, беспомощно топчась на месте. Окошки датчиков обезумили. С момент я следил за их бешеной пляской, потом челюсти у меня сжались до боли. Но я не боялся. Не ушел в иллюзии. Не ударился в мечты, не стал припоминать лучшие времена. Меня охватило одно-единственное желание: добраться до этой пакостящей дьявольщины и разнести ее в брызги, распылить, втоптать в скальный грунт, чтобы и следа не осталось. Я взялся за управление. И дал полный газ.

Рев двигателей усилился еще больше. Вездеход начал вибрировать, сперва мягко, потом все сильнее. И неожиданно рванулся с таким ускорением, что я не смог удержать управления. Полетел вперед как из пушки. Почувствовал сильный удар, услышал резкий треск. Какое-то время пытался сохранить равновесие, но несомненно свалился бы под опоры экранов, если бы не новый толчок, на этот раз назад. Я полетел как отбитый мяч и приземлился на брюхо, в собственное свое кресло.

С трудом перевернулся и поглядел на указатели. Они стояли в положениях, идеально соответствующих программе, словно бы ничего и не произошло. В кабине стояла тишина.

Именно тогда Рива и сказал, что мы набираемся опыта. И ошибался. Это правда, что на этот раз мы выбрались быстро и без особых неприятностей. Но только потому, что после удара о что-то невидимое «Фобос» развернулся вокруг своей оси. У меня не было ни малейших намерений оттуда выкарабкиваться. Об этом я даже слишком хорошо помнил. Я на всей мощи двигателей рвался вперед. Только перед этот оказался не там, где я рассчитывал.

Словом, нам везло. Слишком много этого везения. Слишком много случайностей.

Теперь мы возвращались обратно на перевал. Какое-то время я не изменял направления. Когда мы удалились на безопасное расстояние, я круто развернулся и остановился. Сказал Риве, чтобы тот занялся Снаггом. И, пока он передавал сообщение, пытался думать.

Вокруг башенок поддерживается зона нейтрализации. Люди внутри корабля находятся, скорее всего, под ее воздействием. Невероятно, но факт. Об этом свидетельствовало поведение Кросвица. К тому же, они рассчитали безошибочно. Понимали, что мы не можем рисковать опасностью радиоактивного заражения поля, на котором находилась ракета. Наше самое грозное оружие, антиматерия, сделалось бесполезным. А лазерный огонь для башенок был, что невинный свет фонарика. Имели возможность убедиться, когда Кросвиц решился на свой отчаянный шаг, молчаливыми свидетелями которого мы оказались.

Оставалось одно. Малый излучатель антипротонов со специально ограниченным полем действия. Но как его запрограммировать? О ручной наводке не могло быть и речи. Внутри зоны мы могли натворить неописуемых бед. Там мы практически ни на что не годились.

Мы не знали конструкции устройств, модулирующих парализующие поля. Не знали их структуры. Не знали материала, из которого они изготовлялись. Как при таких условиях запрограммировать автомат, чтобы он реагировал только на башенки и черные шары? – как мы их называли – но сохранял бы безразличие ко всем прочим предметам? Возможно ли вообще такое?

– Нет, – ответил я сам себе вслух. – Невозможно.

Так это и было. Теоретически можно было бы предположить, что будем поочередно приближаться на безопасное расстояние к одной башенке за другой и уничтожать их при помощи ручной наводки. Но откуда мы могли взять уверенность, что чужаки не ответят на это стрельбой по нам черными автоматами? Мы не можем позволить себе роскошь разблокированной аппаратуры. Разве что нам удалось бы добыть хоть один такой шар, исследовать его и ввести данные в нейромат. Я заметил, что зона, после появления в сфере ее действия, начинает функционировать с некоторым запозданием, порядка десятых долей секунды. Слишком мало для людей, даже для нас, но больше, чем достаточно для нейромата. Простенько. Можно сказать, по-детски простенько. Всего лишь встать, выйти, взять под мышку шарик, вернуться с ним в кабину и поглядеть, что там у него внутри сидит. Но хотел бы я видеть того, кто это сделает. Кто, оказавшись в зоне нейтрализации, тут же не позабыл бы, зачем он пришел.

Стоп, стоп... Как это я выразился? Хотел бы я видеть кого-нибудь такого?

Ничего особенного. Я его увижу. И довольно скоро. Как только закончится вся эта заваруха, и появится возможность взглянуть в зеркало.

– Бери управление, – просил я Риве. Он выслушал, не спрашивая, что я намереваюсь делать.

Поднялся и направился к колодцу, ведущему внешним камерам и шлюзу. Спустился по скобам захватов и посветил фонариком. Короткий коридорчик, шириной с человека в скафандре, раздваивался. Налево – проход к энергетическим камерам и реактору. Направо – надо было пройти мимо несколько клеток, ярусами удаленных вдоль пола, чтобы добраться до просторной камеры с аппаратурой выхода.

Я потратил добрых три четверти часа, чтобы в грудах запасных деталей, генераторов, химических преобразователей и тысяч прочих безделушек отыскать то, что мне было необходимо. Я выбрался оттуда как можно быстрее, оставляя за собой балаган, за который получил бы хорошо по ушам, происходи дело на одном из учений. Но я был не на учениях. И вовсе не был уверен, чтобы кому-нибудь из экзаменаторов пришло в голову что-то столь же парадоксально простое.