Пояс Богородицы.На службе государевой – 4. - Роберт Святополк-Мирский

А вот у Настеньки дела обстояли гораздо хуже.

Надо начать с того, что сам статус имения в настоя­щую минуту не был до конца определен.

Имение Бартеневка, только в прошлом году пере­шедшее в подданство Великого Московского княжест­ва, находилось практически за рубежом — на литов­ской стороне порубежной Угры. До сих пор Филиппу Бартеневу не пришел из королевской канцелярии формальный ответ на его складную грамоту, и у Бар­теневых не было документа, подтверждающего согла­сие литовской стороны на их отход к Москве. По­скольку все литовские соседи знали предысторию это­го события, никаких трудностей или непонимания с их стороны не было. Но как поведут себя татары, об­наружив на землях своего союзника московское иму­щество, за которым они как раз сюда идут, предста­вить было нетрудно.

Неожиданно возникла и другая проблема.

Несмотря на то что Генрих оказался действительно очень способным и расторопным управляющим, ог­ромное строительство, задуманное Филиппом и бурно начатое во время его краткого пребывания дома, ста­ло быстро увядать сразу после его отъезда. Неслыхан­ная наивность свежеиспеченного богача, заплативше­го всем вперед за еще не сделанную работу, привела к плачевным результатам. Несмотря на все старания и уговоры Генриха, мастеровые начали потихоньку исчезать, и к концу июля их число уменьшилось из пятидесяти до десяти. Два ученых строителя стали се­товать, что они не могут работать с таким малым ко­личеством людей. Дело кончилось тем, что однажды ночью в начале сентября исчезли и ученые строители вместе с последним десятком мастеровых, оставив не­достроенными каменные стены будущего великолеп­ного дома («почти замка», как говорил жене перед отъездом Филипп), груды камней и кучи мусора по всей деревне; более того — имение стало теперь еще более беззащитным, чем раньше, — старый, прогнив­ший частокол вокруг деревни снесли начисто, а но­вый не успели построить — и теперь только груды свежих, смолистых бревен окружали Бартеневку со всех сторон.

В связи со всем этим на военном совете было ре­шено, что Настенька с детьми незамедлительно пере­езжает в Медведевку, переезжают туда также все ее лю­ди — люди Медведева единогласно решили потеснить­ся и принять в свои дома соседей, пока не минует ордынщина. В Бартеневке останутся на страже домов и строительного имущества Генрих с четырьмя моло­дыми ребятами, прошедшими боевые учения в летнем лагере Анницы. В случае появления татар они немед­ленно отступают через брод или по реке в Медведевку.

В Картымазовке решено было укрепиться и в слу­чае нападения татар держаться самостоятельно, сколь­ко окажется возможным.

Однако реальная жизнь, как это почти всегда и бы­вает, внесла свои поправки к решениям военного со­вета в Медведевке.

Как только Ивашко доложил великому князю Ивану Ивановичу Молодому о сообщении Сафата, тот немед­ленно принял решение выдвинуться всеми своими войсками на самый берег Угры.

Противоборствующие войска появились на берегу почти одновременно.

Все началось с того, что ночью, переплыв Угру, в Медведевку прибежал бледный и не на шутку испуган­ный Генрих с тремя бартеневскими людьми. Четверто­го схватили ордынцы, неожиданно напавшие передо­вым разведывательным отрядом после полуночи.

Уже через час запылало на том берегу, на месте Бартеневки, огромное зарево, а к утру явился огорчен­ный и озабоченный Леваш и привез того, четвертого.

Ордынцы долго не церемонились. Узнав, что име­ние принадлежало московитам, они немедленно подожгли его со всех сторон. Огромная масса подготов­ленных для частокола бревен вспыхнула быстро, и к полудню от Бартеневки осталось одно пепелище и груда черных от сажи каменных руин.

Схваченного ими молодого парня они заставили смотреть на пожар, велев ему навсегда запомнить это последнее в его жизни зрелище и рассказать о нем хо­зяевам, чтобы знали, как Орда поступает с теми, кто не платит вовремя дань.

Затем они выкололи ему глаза и подбросили Лева-шу, зная, что он в хороших отношениях с московски­ми соседями.

Самому Левашу повезло. На его землях остановился  ставший к этому времени тысяцким старый знакомый Сайд, который был здесь с покойным Богадуром и проникся уважением к Левашу. Он сам попросил у Азов-Шаха, в прямом подчинении которого находил­ся, чтобы тот направил его сюда, поскольку он уже знал эти места.

Сайд сразу же нанес Левашу дружеский визит, при­вез богатые подарки и заверил, что никаких бесчинств или притеснений людям Леваша от его людей не бу­дет, а если кто-то из ордынцев совершит хоть малей­ший проступок в этом направлении, Сайд лично в присутствии Леваша снесет виновному голову.

Не успело наступить утро, как на берег Угры с мос­ковской стороны вышло из лесу войско великого кня­зя Ивана Ивановича с пищалями и разнообразными пушками, от огромных до совсем маленьких.

Поскольку воевода Образец знал о летней дуэли Анницы с Богадуром, а ко всем людям, проявившим военное мастерство, он относился с исключительным уважением, боровский наместник лично нанес ей ви­зит вежливости. Он формально спросил разрешения занять берег Угры на землях, принадлежащих Медве­деву, но за пределами поселения Медведевка, на что, разумеется, получил согласие — Анница прекрасно понимала, что воевода мог здесь все занять, ни у кого ни о чем не спрашивая, но догадалась также, что Об­разца к ней привело любопытство. Он с уважением потрогал большой тисовый лук, пообещал, что его воины не будут докучать хозяевам, и откланялся, заве­рив, что всегда будет готов оказать семье Медведевых помощь во всем.

Больше всего повезло Картымазовке. Наименее за­щищенная, она в одночасье стала неприступным фор­том. С согласия Василисы Петровны и Петра Картыма-зовых на их подворье остановился сам князь Холм-ский, в результате чего вокруг расположился целый полк охраны, так что ни о каком неожиданном напа­дении не могло быть и речи.

Напротив брода через Угру, на границе земель Мед­ведева и Картымазова, была выставлена целая пушеч­ная батарея. Впрочем, к вечеру пушки и пищали уже торчали вдоль всего берега.

На следующий день тихие берега реки Угры пре­вратились в кромешный ад.

Татары, пользуясь густыми зарослями, подбирались к берегу и осыпали московских пушкарей градом стрел и матерных слов.

Немедленно вступили в дело пищали и пушки, гро­хот стоял неимоверный, по обе стороны реки горел сухой лес, едкий пороховой дым смешивался с дымом горящих деревьев и кустарников, закрывая порой не­бо и солнце, превращая яркий день в тусклые сумерки.

И так теперь было каждый день.