Всемирная литература. Искусство слова в Средневековье и эпохи Возрождения. Начало Нового времени - Борис Мандель

Мавзолей Саади в Марракеше

Резюме: в отличие от броской выразительности других персидских поэтов, с их склонностью либо к мистицизму и отказу от мирского, к скептицизму и гедонизму, миросозерцание Саади, отразившееся в его творчестве, наполнено здравым смыслом: он проповедует меру во всем, признавая ценность земных благ, которыми следует наслаждаться именно потому, что они преходящи, и с глубоким сочувствием относясь к ближним.

Эти особенности, наряду с общечеловеческим характером его творений (вероятно, следствие собственного опыта странника и изгнанника, на который он часто ссылается), а также изящество стиля объясняют необычайную популярность его творений на Востоке, их огромное влияние на тюркскую и индийскую литературу. Саади стал первым персидским поэтом, которого узнали на Западе еще в XVII веке. А.С.Пушкин точно определил суть замечательного творческого метода Саади:

На нити праздного весельяНизал он хитрою рукойЛукавой лести ожерельяИ четки мудрости святой.

§ 7. Хафиз

Хафиз

Перед полным именем поэта Шамс ад-Дина Мухаммада Хафиза Ширази (20-е годы XIV века – 1389 или 1390) иранцы часто ставят уважительное Ходжа («господин», «учитель», «наставник»). Род его по мужской линии происходил из города Исфахана. Но во времена правления династии атабеков, которые в XIII в. были данниками монголов Салгуридов, Фарса (1148-1270), семья переехала из Исфахана в Шираз Отец поэта Баха ад-Дин стал в Ширазе одним из самых богатых купцов, но умер рано, и семья, оставшись без кормильца, вскоре разорилась. Старшие братья будущего поэта отправились по свету в поисках лучшей доли, а дома с матерью остался лишь малолетний Шамс ад-Дин Мухаммад. Не будучи в состоянии прокормить себя и сына, мать отдает ребенка на воспитание в чужой дом. Однако человек, взявший на себя заботу о мальчике, вскоре отказался от него и отдал обучаться ремеслу в дрожжевой цех. Трудолюбивый и настойчивый мальчик треть своего крохотного заработка платил учителю соседней школы, треть отдавал матери, остальное тратил на свои нужды. Именно в школе мальчик приобщился к своему будущему ремеслу – чтеца Корана! Наделенный незаурядной памятью, он выучил наизусть священную книгу мусульман хафизом («хранящий в памяти Корна»). Впоследствии он прославил свою профессию, избрав ее наименование своим литературным псевдонимом.

Среди ремесленников и торговцев Шираза («людей базара») было множество подлинных ценителей поэзии, а их лавки нередко служили своеобразными «клубами», где собирались любители поэтических «диспутов» и соревнований. Завсегдатаем таких литературных «посиделок» в лавке торговца мануфактурой молодой становится Шамс ад-Дин Мухаммад. Он и сам пытается слагать стихи, но его первые опыты вызывают лишь насмешки окружающих, поскольку не соответствуют общепринятым нормам стихосложения. Иногда его, кажется, специально приглашают на поэтические собрания, чтобы посмеяться…

О том, что было дальше с молодым чтецом Корана и как он вдруг мгновенно превратился в великого поэта, рассказывает прекрасная легенда, которую знают, кажется, на Востоке все… Эта история связана с появлением одной из самых таинственных газелей Хафиза, которую специалисты нередко называют, собственно, «газелью о ниспослании поэтического дара». Говорят, что, будучи не в силах более сносить издевательства, начинающий поэт решил посетить гробницу знаменитого отшельника и поэта-мистика Баба Кухи Ширази, почитавшуюся чудотворной. Он долго молился, плача и жалуясь на судьбу, пока не выбился из сил и не заснул на земле близ гробницы. Во сне ему явился старец, одетый в зеленое по мусульманскому праву святых, давший ему вкусить божественной пищи. Мудрец сказал: «Ступай, ибо врата знаний теперь для тебя открыты». На вопрос о том, кто он, старец ответил, что он праведный халиф Али – потомок Мухаммада. Очнувшись ото сна, юноша сложил газель:

Вчера на исходе ночи от мук избавленье мне дали,И воду жизни во тьме, недоступной зренью, мне дали.Утратил я чувства свои в лучах того естества,Вина из чаши, что духа родит возвышенье, мне дали.И благостным утром была и стала блаженства зарейТа ночь – повеленьем судьбы, – когда отпушенье мне дали.Небесный голос в тот день о счастье мне возвестил,Когда к обидам врагов святое терпенье мне дали.И взоры теперь устремил на зеркало я красоты,Ведь там в лучезарность ее впервые прозренье мне дали.Дивиться ли нужно тому, что сердцем так весел я стал?Томился скудостью я – и вот вспоможенье мне дали.Весь этот сахар и мед, в словах текущих моих,То плата за Шах-Набат, что в утешенье мне дали.Увидел я в тот же день, что я к победе приду,Как верный стойкости дар врагам в посрамленье мне дали.Признателен будь, Хафиз, и лей благодарности медЗа то, что красавицу ту, чьи прелестны движенья, мне дали.

В этой чудесной газели, сотканной из намеков и мистических ассоциаций, можно найти ключ к другой версии легенды о «ниспослании поэтического дара», в которой рассказывается о том, что обиды молодого поэта на судьбу усугублялись его пылкой влюбленностью в знаменитую ширазскую красавицу по имени Шах-Набат («сахарный леденец»), которая не отвечала ему взаимностью. В соответствии с этим вариантом Хафиз обрел не только поэтический дар, но и благосклонность возлюбленной.

Махмуд Фаршиен. Иллюстрация к стихам Хафиза

Строки, посвященные Шах-Набат, построены на сложной игре образов, и могут быть истолкованы по-разному: большинство средневековых комментаторов полагало, что речь идет о конкретной женщине, однако слово шах-набат необязательно толкуется как имя собственное, оно может быть понято как традиционная метафора возлюбленной «сладостная», «сладкоречивая», «сладкоустая». Так что, вполне возможно, речь может идти о сладости поэтического слова, ниспосланного свыше, и, в этом случае, божественной пищей, которую вкусил Хафиз из рук халифа Али, оказывается кристаллический сахар – набат. В тексте газели можно усмотреть намек и на то, что посланником небес, явившимся во сне к Хафизу, был не Али, а Хизр – персонаж мусульманских сказаний, не упоминаемый, правда, в Коране, но чрезвычайно почитаемый персами и арабами. Именно его традиция связывала с коранической историей путешествия Мусы (библейского Моисея) и нахождения живой воды. Живая вода позднее стала пониматься мистически как метафора сокровенного знания. О его обретении и идет речь в первых строках газели Хафиза.

Сложив чудесным явлением вдохновленные стихи, поэт предстал перед бывшими насмешниками и продекламировал их, чтобы возвыситься в глазах слушателей, однако те не поверили, что газель сложена без посторонней помощи, и, по обычаю, снова устроили испытание – Хафизу предложили составить ответ на некую газель-образец (обычно такими образцами служили признанные шедевры прошлого), и он, обретший необыкновенный дар, достойно справился с заданием, заслужив полное одобрение критиков.

Молва о новой звезде поэтического Шираза распространилась мгновенно. Поэтом заинтересовались высокие особы, он стал получать приглашения ко двору. Не став придворным поэтом, Хафиз, тем не менее, отнюдь не чурался покровительства сильных мира сего (об этом свидетельствует некоторое количество газелей, в которых названы имена царственных меценатов). Отношения своевольного поэта-гордеца с правителями Шираза складывались непросто, что отразилось во множестве историй и анекдотов. Вполне возможно, что в основе некоторой их части лежат и реальные эпизоды жизни поэта.

На этой персидской миниатюре из далекого прошлого изображен Хафиз

Первым покровителем Хафиза был Абу Исхак Инджу (правил в 1343-1353 годах), правитель он был беспечный и веселый, любитель пиров, забав и изящной словесности, покровитель наук и искусств. Во времена его правления Хафизу, как, впрочем, и другим поэтам и ученым, жилось прекрасно. В одной из своих газелей поэт посетовал на то, что этот «золотой век» был очень короток: «Воистину бирюзовый перстень Абу Исхака ярко сиял, но благо было недолгим». Во время осады Шираза легкомысленный правитель не потрудился даже мобилизовать защитников города. Легенда гласит, что когда Абу Исхак узнал об осаде, он выразил удивление, что кто-то вознамерился воевать в такой погожий весенний день, и даже экспромтом сложил стихи: «Пойдем! Нынче вечером предадимся забавам, а о завтрашнем дне подумаем, когда наступит завтра». Вскоре его свергли с престола, через три года казнили…

Наступила эпоха правления жестокого и фанатичного Мубариза ад-Дина (правил в 1353-1364 годах.), который ознаменовал свое восшествие на престол закрытием всех питейных заведений в Ширазе. Он запретил увеселения и разослал по всему городу чиновников, представлявших собой своеобразную «полицию нравов», пресекавших любое, даже малейшее публичное нарушение норм мусульманской морали. Хафиз, как утверждают историки литературы, откликнулся на введение «сухого закона» великолепной газелью, в которой, как считают, под маской чиновника-мухтасиба вывел самого Мубариза ад-Дина: