Последнее лето ярла Ульфа (СИ) - Мазин Александр Владимирович

В итоге все закончилось классическим компромиссом, то есть стороны разошлись слегка недовольные, но в целом удовлетворенные результатом. Засим одиннадцать самых крупных ромейских кораблей развернулись и отправились в обратный путь, увозя с собой половину охраны.

А с оставшихся я без малейших угрызений совести слупил удвоенный налоговый сбор. И они безропотно заплатили, логично предположив, что мы могли бы и все забрать теперь, когда на нашей стороне такой значительный силовой перевес.

Дело сделано. Больше нас на заставе ничего не держало, так что следующим утром мы отправились вверх по реке.

Знакомых ромеев мы догнали примерно через день.

Представляю, что они чувствовали, увидав паруса наших драккаров. И какое облегчение испытали, когда мы проследовали мимо, помахав, так сказать, ручкой.

Полные штаны облегченья, я полагаю.

Рюрика в Киеве не оказалось. Зато здесь присутствовал Дир.

Скульд со своими головорезами повели себя в Смоленске настолько по-хозяйски, что Дир чувствовать себя хозяином перестал.

Я ему не сочувствовал, но понимал. В сравнении с его ситуацией та подстава, которую устроил мне Рюрик, была невинной шалостью.

Хотя не узнай мы о том, что Рюрик больше не прикрывает нам спину, могли бы нарваться на нехорошее. Но мы узнали. И вышли из ситуации целенькими и с прибылью.

Чего нельзя сказать о Дире.

И об Аскольде.

Его нынешнее положение можно было сравнить с…

Но не хотелось. Рюрик подставил не только киевских князей. Он подставил весь Киев. Повел себя будто мелкая шавка, которая вместо того, чтобы, как положено, с уважением, обнюхать причиндалы кобеля-вожака, тяпнула альфа-самца за самое дорогое — и смылась, предоставив гаммам и дельтам разбираться с рассвирепевшей зверюгой.

И что особенно неприятно, в роли клыков, вонзившихся в пах хузарского владычества, выступал именно мой хирд.

К счастью, об этой нашей роли правителям Киева было неведомо.

— Что будешь делать? — спросил меня Аскольд, отнесшийся ко мне неожиданно благожелательно.

С чего бы, интересно?

Рассчитывает включить меня в команду защитников Киева от хузарских мстителей?

Да, так и оказалось. Рассчитывает.

Сказать ему, что служба киевским князьям — не моя детская мечта, было стратегически неправильно. Потому мой ответ был дипломатичным.

— Товары у меня, — сообщил я то, что Аскольду и без того было известно, — для северных рынков. Надо доставить.

— У тебя пять кораблей. — сказал Аскольд. — Из них три — боевые. Для сопровождения кнорров хватило бы и одного.

— Ты не знаешь наши воды, — возразил я. — Кое-где и трех драккаров мало, чтобы внушить уважение.

— И все же не торопись уходить, — с нажимом посоветовал киевский князь. — Погости у меня седмицу-другую. Погляди, как у нас живут. Твои люди будут кормиться вместе с моими. Место тебе — за моим столом.

— А моему брату? — задал я провокационный вопрос.

Аскольд пошевелил челюстью, будто что-то жевал… Пожевал и проглотил.

— И твоему брату, — сказал он. — Такому славному воину в моем тереме всегда рады.

Ага. Читай между словами: в собственно Киеве Свартхёвди Сваресону рады не будут.

Что ж, тем хуже… для Киева.

— На седмицу… пожалуй, — согласился я.

Полезные связи в этой условной столице пока что не народившейся Руси мне точно не помешают. Да и не только в Киеве. Здесь ведь имеются представительства и других держав. Византии, например. И Хузарии. Обязательно Хузарии.

[1] Если верить Саге об Инглингах, то Ингве, также называемый Фрейром, был земной «заготовкой» будущего бога плодородия Фрейра. И как водится для бога его профиля, стал родоначальником рода имени себя. Не берусь судить, насколько верна информация, с которой нас познакомил великий Снорри Стурлусон, но то, что множество скандинавских конунгов и прочих благородных мужей гордились причастностью к этому роду — — установленный факт.

[2] Корсуни (именительный падеж!), Корсунь — — словенское произношение названия Херсона-Херсонеса.

Главы 24 и 25

Глава двадцать четвертая. О политике и прелюбодеянии

— Так что, князь Аскольд действительно платит им дань?

С моим собеседником, боярином Фроди, природным свеем и киевлянином во втором поколении, уже привыкшим к тому, что местные зовут его Фрудей, меня познакомили мои свеи, Вилмар и Торнюр. Братья Варгдропи приходились боярину четвероюродными племянниками. То есть довольно близкой родней по здешним меркам. Но расположением боярина я был обязан не этому родству, а тому, что я был ярлом кирьялов. Боярин углядел в этом отличную возможность нажиться.

Я был не против. Тем более что торговал Фроди не с кем-нибудь, а с хузарами. Хвастался, что ему доверяет сам набольший бек, второй человек после великого хакана. И когда в Киев приезжает представительство Итиля, то кто-нибудь из знати непременно останавливается у Фроди на подворье. Большое уважение. Которое еще увеличилось бы, прими боярин иудейскую веру. Но на этот радикальный шаг Фроди пока не решался.

— Конечно, платит! — подтвердил боярин. — Не скажу, что большую, и берут ее хузары в основном зерном, но…

— Но Аскольду это не нравится.

— Ясно, что не нравится. Какой ты конунг, если платишь дань.

— А что о Рюрике скажешь? — спросил я, дегустируя боярское пиво и покосившись на Зарю, которая о чем-то весело болтала с боярской младшей женой, румяной девчонкой примерно ее возраста.

— О Рюрике ты скажи, — свей-киевлянин подлил мне пива. — Ты с ним в вики ходил. И… ходишь?

— Ходил, — признал я. — А теперь… Теперь я с ним, бывает, но сам по себе. Веры ему больше нет.

— Вот это верно! — обрадовался боярин. — Нет ему веры. Аскольд зря в его сторону косится. Под хузарами ему лучше. Великий хакан далеко. Киев ему только данником и нужен. Зерна немного возьмет, и всей печали. А Рюрик, он загребущий. Вон Дир уже с ним надружился. Из Смоленска к нам прибежал. Теперь, думаю, и у Аскольда к Рюрику веры поубавится.

Какой-то он наивный для боярина, этот Фроди-Фрудя. Какая может быть вера у одного конунга в другого? Смешно. Хотя нет, может. В принципе. Вот братья Рагнарсоны друг другу доверяют. Хотя… Полное доверие друг к другу у них было, когда папа Рагнар был жив. А сейчас — не факт.

— Ночуй у меня, Ульф-ярл, — вдруг предложил Фроди. — Приму не хуже, чем хузарского бека!

Неожиданное предложение. Непонятное. Но угрозы от боярина я не чувствовал. Так что…

— Пожалуй, — согласился я. — Пиво у тебя доброе, беседа с тобой радует ум и сердце.

И спать в доме на холме поприятней, чем на палубе, и уединение какое-никакое. А у меня Заря не… В общем, есть у меня кое-какие планы на ночь.

— Как и с тобой, ярл, как и с тобой, — боярин важно кивнул седеющей головой. — В своих покоях тебе постелю, ярл. Мой дом — твой дом.

Пока мы беседовали, боярин основательно набрался. Настолько, что из-за стола выбирался с помощью аж двух холопов. Ну так и весил он — как Стюрмир в полном боевом.

Меня тоже сопроводили в спаленку. Девка. Но только до входа. Понятно, по ту сторону дверей — моя жена. И она вряд ли обрадуется, если…

Эх! Плохо я знал свою боевую подругу.

— Это еще что? — изумился я, обнаружив в предоставленной нам с Зарей спальне постороннее тельце.

Ну как тельце. Вполне себе качественное и юное тело с немного испуганной мордочкой и такими знакомыми глазенками.

По глазенкам я ее, собственно, и узнал. По здешним традициям, которыми проникся и киевский свей Фроди, замужняя женщина должна была быть задрапирована так плотно, что только личико и оставалось снаружи. Но глазки, щечки с носиком и очаровательный пухлый ротик безусловно принадлежали младшей жене гостеприимного боярина.

«Мой дом — твой дом, моя жена — твоя…»