Доктора флота - Евсей Баренбойм

— Скорее бы уже приехать туда, — негромко сказал Юрка Гурович. И вдруг, вскинув свою тяжелую, стриженную под машинку голову, глядя на окружавших его ребят, спросил, переходя на шепот: — Неужели и мы, молодые, дружные, неплохо обученные, не устоим?

— Лично я отступать не собираюсь, — спокойно сказал Алексей.

— Мы тоже, — поддержали его Пашка и Степан Ковтун.

Еще задолго до линии фронта навстречу стали идти поезда с ранеными. На станциях сквозь окна классных вагонов и открытые двери теплушек их можно было хорошо рассмотреть — в бинтах, пропитанных кровью, в неуклюжих гипсовых повязках, бледных, истощенных.

— Опять везут, родимых, — говорил Пашка Щекин, завидев очередной состав, не в силах оторвать глаз от бегущих мимо вагонов. — Постарался немец. — И он длинно и смачно, как бывало давно, еще на первом курсе, ругался.

Ребята сразу умолкали и подолгу смотрели в окна проносящихся мимо поездов. На одной из станций какой-то пожилой раненый крикнул, высунувшись из окна:

— Эй вы, морячки, небось, и немца живого не видели? Погладит он вас по мягкому месту!

— На тебя, папаша, не будем похожими, — громко парировал Алексей. — Драпать и штанов терять не собираемся!

— Видали таких героев, — насмешливо ответил пожилой. — В бою бы на вас поглядеть. Там по-другому запоете, соколики.

Месяца три назад, когда в таком же эшелоне его везли на фронт из Сибири, он тоже думал, что другие драпают, а они будут стоять насмерть. Но оказалось, что натиск немцев не так просто остановить. Ехавшие под Сталинград парни годились ему в сыновья. Подумал сейчас: «Гонору у пацанов много, а опыта нет. Видно сразу, что не обстреляны. Пройдет неделя-другая, и немец выбьет половину, а тех, кому повезет, кого пуля или осколок не убьют, а только ранят, отправят, как и их, в далекий тыл». Ему стало жаль этих парней и, снова высунувшись из окна, он крикнул:

— Первым делом, хлопцы, окапываться силенок не жалейте!

Но слов его уже никто не слышал.

Когда стемнело, Миша и Алексей сели у открытой двери вагона. Сумерки располагали к воспоминаниям.

— У нас в Киеве с раннего утра во дворе кричали, предлагали свои услуги точильщики, стекольщики, пильщики дров, старьевщики. А если к кому-нибудь приходили гости, то никогда сразу не поднимались наверх в квартиры, а проверяли с улицы, дома ли хозяева: «Манька! Ты дома?» Мама злилась, а мне было смешно, — рассказывал Миша. Если бы его спросили, почему он вспомнил сейчас именно об этом, он бы не ответил. Последние дни в голову лез всякий вздор, всякие пустяки и подробности. Все, что было до войны, стало казаться интересным, значительным и трогательным.

— А мы весело жили, — заговорил Алексей. — Соберемся вечером у кого-нибудь дома, послушаем радиоспектакль, потанцуем «Утомленное солнце» — и айда всей ватагой гулять по городу.

— В нашем классе была очень популярна «бутылочка». Я всегда ждал, что горлышко укажет на Шурку Булавку, а она, как назло, останавливалась против косоглазой Надьки Фигун. — Миша улыбнулся в темноте каким-то своим мыслям.

Мимо промчался очередной состав с ранеными, простреляв освещенными окнами, как пулеметными очередями. Когда промелькнул последний вагон, Миша сказал:

— Если б не бегали от немцев, не было б таких неудач на Дону и Волге. Когда войска отступают, у них всегда огромные потери.

Алексей Сикорский молчал. Еще в Денисовке старшина роты стрелковой дивизии, выведенной для переформирования, рассказал ему, что дивизия за три дня наступательных боев на Калининском фронте потеряла восемьдесят процентов личного состава. Алексей не стал сообщать этого ребятам. У них не было страха перед противником. Одна злость да желание отомстить за все причиненное стране горе.

Главный терапевт Сталинградского фронта бригврач Зайцев смотрел на сидевшую против него на табурете молодую женщину всю в слезах и думал, что ему предпринять. Только что он получил от заместителя командующего фронтом приказание строго наказать военврача третьего ранга — эту самую женщину. Обстоятельства дела были не совсем обычны.

Заместитель командующего фронтом, человек в военных делах многоопытный и смелый, славился среди войск крутым нравом. После его визитов в дивизии и полки многие командиры не досчитывались нашивок на рукавах, а иной раз вместо полка получали роту. Подчиненные побаивались его и старались без крайней нужды не попадаться на глаза. Была у генерал-лейтенанта одна слабость — в свободную минуту любил слушать рассказы об амурных приключениях своих подчиненных. Несколько человек из его окружения при случае старались развлечь генерала такими историями. Неважно, если в них многие пикантные подробности были присочинены или попросту выдуманы. Недавно генерал-лейтенанту рассказали, что у командира одной из дивизий в самом разгаре пылкий роман с молодой врачихой полевого подвижного госпиталя. Генерал вспомнил, что именно на участке этой дивизии противник потеснил наши части, и приказал вызвать женщину к себе. Сопровождать врача начальник санитарной службы фронта приказал ему, главному терапевту. Ничего не подозревающая женщина сняла в приемной шинель, оправила гимнастерку, бросила взгляд на блестящие сапожки и вслед за бригврачом Зайцевым переступила порог блиндажа.

— Капитан медицинской службы Пучкова по вашему приказанию явилась.

— Является только черт во сне, а военнослужащий прибывает, — сказал генерал-лейтенант, отрываясь от бумаг и окидывая взглядом женщину.

Он был еще не стар. Седеющий ежик жестких волос упрямо торчал кверху, лоб и щеки бронзово-красные, губы под светлыми усами сочные, розовые. Женщина ему понравилась. Открытое нежное лицо, чуть полноватые губы, большие карие глаза смотрят прямо и смело.

— Ты что ж это, красавица, мешаешь воевать командиру дивизии? — добродушно спросил он, с удовольствием продолжая рассматривать женщину своими веселыми навыкате глазами.

— Как мешаю? — женщина удивленно смотрела на него. — Не поняла вас, товарищ генерал.

— Не понимаешь, как капитан может мешать воевать полковнику? Слишком долго держишь начдива в постели, а противник тем временем теснит его порядки.

Только теперь Пучкова поняла, что имеет в виду заместитель командующего. Она вспыхнула: лицо, уши, шея мгновенно залились пунцовым румянцем, глаза засверкали. Она сделала шаг к столу, спросила:

— А ты меня за ноги держал?

Главный терапевт обомлел. Он подошел поближе, шепнул женщине на ухо: «Возьмите себя в руки».

Но Пучкову, как выяснилось позднее, коренную чалдонку, уже невозможно было остановить. Она сделала еще несколько шагов к столу, настойчиво повторила, обращаясь к генералу на «ты»:

— Нет, ты ответь!

С немалым трудом Зайцев оттащил Пучкову от стола, спросил:

— Разрешите, товарищ генерал, я сам разберусь и накажу.

Сейчас Антон Григорьевич смотрел на женщину. Еще не остывшая после недавней сцены, Пучкова стояла молча у окна. Грудь ее высоко вздымалась. Тонкие ноздри гневно раздувались. Из больших карих глаз катились слезы, и он на какое-то мгновенье позавидовал командиру дивизии, если все рассказанное о его романе с этой женщиной было правдой.

— Езжайте к себе в госпиталь, — наконец, сказал он. — И спокойно работайте. Если спросят, скажите, что я объявил вам двое суток ареста.

— Мне все равно, — сказала женщина. — Я могу идти?

Едва она вышла на улицу, на пороге избы, где помещались главные хирург и терапевт фронта, появилась жена Лидия Аристарховна. Теперь она была военврачом второго ранга и занимала должность начальника медпункта штаба фронта.

— Ты узнавал о мальчике? — с порога спросила она мужа и, не дожидаясь ответа, набросилась с упреками: — Опять было некогда? Любые дела, только не забота о судьбе единственного сына. Ты дождешься, что Мишель затеряется среди сотен тысяч людей, и тогда уже ничто не поможет нам его отыскать. Иди звони, Антон, немедленно.

От дежурного бригврач Зайцев стал звонить в штаб армии, куда должна была влиться двести пятьдесят вторая стрелковая дивизия, в которой находился его сын. Неделю назад, получив последнее письмо сына и предполагая, что тот попадет в район Сталинграда, он принял ряд мер, чтобы перевести Мишеля поближе к себе. Переговорил с заместителем начальника штаба, и тот распорядился назначить рядового Зайцева в полк охраны штаба.

— Там видно будет, — сказал он. — Сын у вас тоже медик? В дальнейшем используем по специальности.

— Дивизия Курилова в армию Лопатина пока не прибыла, — сообщил профессор жене, вернувшись от дежурного по штабу. — Как только она прибудет, я выеду туда.

— Помни, Антон, Мишенька у нас единственный сын. — Лидия Аристарховна тяжело вздохнула, зачерпнула из ведра кружку воды, сделала несколько глотков и тихо вышла.