Папа Сикст V - Эрнесто Медзаботта

Сикст V был поражен этим рассказом. Геройское самоотвержение не побоявшегося виселицы, лишь бы спасти великое дело, понравилось папе, он приказал привести к себе

Молодой граф с рыданиями упал на диван арестованного. Несколько минут спустя под конвоем солдат был введен рабочий средних лет, с лицом очень симпатичным. Казалось, что он вовсе и не думал о том, что его приговорили к смертной казни. На губах арестованного играла улыбка, и глаза восторженно светились. Папа с удивлением смотрел на смельчака.

— Как тебя зовут?

— Бреска, моряк, хороший католик и верный слуга вашего святейшества.

— А! Ты, значит, из Лигурии? Где занимаются пиратством?

— Ваше святейшество, я из страны, в которой родился папа Юлий II, — смело отвечал моряк.

— Ну, расскажи мне, — обратился к пленнику папа, благосклонно улыбаясь, — каким образом ты осмелился нарушить мой приказ?

— Безусловно, виноват, ваше святейшество, — увлекся, не выдержал. Я видел, что великое предприятие должно погибнуть, канаты не могли выдержать тяжести обелиска, но, смоченные водой, они делались значительно крепче и растяжимее, я это знаю из практики, как моряк.

— Значит, успех дела надо приписать, безусловно, тебе? — вскричал папа.

— Боже избави, ваше святейшество, — отвечал скромный моряк, — я только предугадал мысль архитектора Фонтано.

Папа Сикст V благосклонно улыбнулся и сказал:

— Пусть будет так, но ты действительно заслуживаешь награды, а не наказания. С этих пор я считаю тебя, так же как и Фонтано, в числе моих друзей; иди с Богом, сын мой, ты скоро узнаешь, как папа Сикст V вознаграждает заслуги.

Получив благословение его святейшества, все присутствующие разошлись. Аудиенция кончилась; папа остался один. Опустившись в кресло, он глубоко задумался, лицо его сделалось серьезным. Сикст V делал все возможное, дабы обнаружить отравителей, которые в ту эпоху начинали беспокоить весь Рим, по преимуществу аристократию. Но задача эта была не легкой, ибо, как нам известно, самые лучшие медики столицы не могли найти в трупах умерших следов яда.

АГОНИЯ

ПРИ всей гениальности и энергии папы Сикста V найти отравителей не было никакой возможности. Неизвестно, где они скрывались, как употребляли свое смертоносное орудие. Эти годы царствования папы Сикста V можно было назвать годами отравлений, как в эпоху Александра VI Борджиа. Произвол синьоров, таких, как Массакратия, Марио Сфорца, Джакомо Бонкомпаньи и им подобные, благодаря суровым законам Сикста, прекратился. Рим и его окрестности уже не оглашались воплями женщин и криками ограбленных; зло как бы переместилось с улицы во дворцы богатых вельмож, там ежедневно происходили драмы, кончавшиеся смертью самих именитых синьоров. Кроме отсутствия улик при судебно-медицинском вскрытии трупов скоропостижно умерших, о чем было говорено выше, была еще другая причина. Судьи, производившие следствия по отравлениям, не смели проникать внутрь дворцов именитых синьоров и делать более подробные исследования уголовных преступлений, боясь мести этих важных вельмож. В царствование Сикста V, конечно, нельзя было бояться ничего подобного; но папа был стар, дряхл, в любой день мог умереть, а при его преемнике дела, несомненно, примут другой оборот. Опять начнутся те же беззакония, которые были при всех папах и с которыми так энергично боролся справедливый Сикст. Тогда-то месть богатых синьоров разразится над всеми, кто осмелился их затронуть. Вот чего боялись судьи и следователи. А потому все следствия уголовных преступлений, совершавшихся среди римской аристократии, производились крайне поверхностно.

Воспитанник иезуита молодой граф Проседди, запасшись ядом, конечно, употребил его для своих преступных целей. Его старый отец медленно, в страшных мучениях умирал от отравы. Возле его высокой кровати день и ночь находился сын-злодей.

— Пить! — прошептал умирающий.

Юноша приблизился к столу, налил в чашку какую-то жидкость и подал ее больному. Иезуит, бывший тут же, в спальне, побледнел как смерть; он почувствовал что-то недоброе. Но молодой граф Проседди, обращаясь к нему, совершенно равнодушно сказал:

— Возьмите эту чашку и помогите отцу напиться, я между тем несколько приподниму его.

Иезуит повиновался, и больной жадно выпил всю жидкость, бывшую в чашке.

— Боже великий! Как мне жжет всю внутренность! Я умираю! — говорил больной, опускаясь на подушки.

— Отец мой, — гнусавил отравитель, — обратись с верой Господу Богу. Мирская жизнь ничто, жизнь вечная все.

Старик метался в агонии и шептал:

— Ты прав, дитя мое, но я грешил… много, много грешил… впрочем, исповедовался и построил две церкви… Духовное завещание… там, в шкафу… там!

Несчастный указывал на шкаф, стоявший в углу комнаты.

— Великий Боже! Прости меня, грешного… прости!.. О!

Отравленный тяжело свалился с подушек на матрац, вытянул ноги и испустил дух.

— Граф умер! — вскричал громким голосом иезуит.

Бывшие в соседней комнате слуги окружили кровать умершего. Молодой граф, закрыв лицо руками, с рыданиями упал на диван.

Похороны были торжественны; весь Рим явился отдать последний долг человеку, сын которого по своей благочестивой жизни считался святым. Возвратившись с кладбища, молодой граф поспешил открыть шкаф, где хранилось завещание покойного. Развернув бумагу, на которой было написано: «Мое завещание», наследник прочел следующие строки: «Большая часть моего состояния заключается в золотых монетах и драгоценных камнях, хранящихся в мраморном сундуке, стоящем под моей кроватью. Золота и драгоценностей должно быть на восемьсот тысяч скуди».

— Восемьсот тысяч скуди! — прошептал отцеубийца, адски улыбаясь. — Теперь мы посмотрим, отвергнет ли меня Анжелика за бедность!

В это самое время вошел иезуит. Он имел угрожающий вид.

— Вы, кажется, очень мало огорчены смертью вашего батюшки, — сказал он, иронически улыбаясь.

Молодой человек с удивлением посмотрел на учителя.

— Что вы здесь за чертовщину городите, мой милый наставник! — вскричал, захохотав, достойный его ученик. — Вам, кажется, хорошо известно, что я вовсе не пылал сыновними чувствами к моему покойному родителю, и если, по вашему же наущению, разыгрывал святого, то единственно с целью выманить у моего отца деньги.

— А! Вот уже каким языком вы со мной заговорили, — сказал иезуит. — Сейчас видно, что вы мой хозяин и я завишу от вас.

— Конечно, я ваш хозяин, — продолжал улыбаться молодой граф. — Прежде вы были моим наставником, а теперь будете застольным товарищем. Пирушка у прелестной Анжелики без вашего присутствия не может быть приятной.

Иезуит невольно содрогнулся. Его сомнения перешли в уверенность: старый граф был отравлен своим сыном; иначе как же мог юноша, только что, возвратившись с похорон, думать об удовольствиях?

— Кажется, вы с большим нетерпением дожидались этих богатств, — говорил, иронически улыбаясь, иезуит. — Одно жаль, что эти богатства заставляют забывать вас самые священные обязанности.

Молодой граф, презрительно улыбаясь, сказал:

— Почтенный наставник, к чему нам играть комедию, я вижу, что вам все известно!

— Мне все известно?.. Что же именно?

— Дело старика… По вашим глазам я вижу, что вы не совсем довольны результатом дела.

Иезуит хотел улыбнуться, но вместо улыбки вышла гримаса. Молодой человек продолжал:

— Относительно правосудия можете быть совершенно спокойны, если бы даже вырыли труп отца, ничего не найдут, средство, употребленное мною, не оставляет ни малейших следов. Что же касается свидетелей, то их, кроме вас, нет. Вы же на меня не донесете ради своих собственных интересов, как мой сообщник.

— Как сообщник! — вскричал иезуит, вскочив, точно ужаленный, с кресла.

— Конечно, сообщник, — отвечал, презрительно улыбаясь, юноша. — Разве вы забыли? Когда я приподымал старика, вы давали ему нить из чашки жидкость, заключавшую в себе отраву.

— Как чашка! — вскричал иезуит. — Разве в ней была отрава?

— Конечно, в ней был самый тончайший яд. Вы им и попотчевали моего почтенного родителя. Теперь не угодно ли вам донести на меня?

— Я пропал! — прошептал иезуит.

— Напротив, ты стал богачом, мой достойнейший наставник, потому что я имею намерение поделиться с тобой многим.

Иезуит повесил голову. Общность интересов с таким страшным злодеем, как граф Проседди, ему вовсе не нравилась.

— И для начала, — прибавил молодой человек, — ты и я наполним карманы червонцами, которых нам всегда недоставало, из-за которых я по твоему совету должен был разыгрывать роль святого; в последнем, как видишь, уже не предвидится надобности. Повторяю, мы сами наполним наши карманы червонцами и вечером отправимся к прелестнейшей девочке Анжелике.