Папа Сикст V - Эрнесто Медзаботта

Хотя подозрения против последнего были очень сильны, но ввиду показаний медиков, исследовавших труп покойного и давших заключение, что старый князь умер естественной смертью, заподозренный сначала молодой человек не подвергся никакому наказанию, тем не менее, отцеубийца страшно мучился угрызениями совести, его преследовали видения, он почти не спал и постоянно менял комнаты в своем обширном дворце.

— Как страшен мрак ночи, — всегда шептал молодой человек, подойдя к окну и приветствуя утреннюю зарю.

Князю Челярозе было года двадцать четыре, он был высок ростом, прекрасно сложен, с правильными чертами лица и обладал приятными манерами. Деньги, полученные им от родителя, не могли покрывать всех расходов, которые делал молодой человек, ведя чересчур рассеянную жизнь, что, в конце концов, и было причиной его страшного преступления — отцеубийства. Мы уже говорили о душевных мучениях, испытываемых молодым князем; он употреблял все зависящие от него меры, дабы заслужить прощение от Господа Бога за его страшный грех: был очень набожен, помогал бедным, вообще старался делать добро, но все было тщетно: угрызения совести его не оставляли. Один раз рано утром, выйдя по обыкновению в самую светлую комнату, окна которой пропускали много света и открывали прекрасный вид Тибра и его берегов, молодой князь, ломая от отчаяния руки, вскричал:

— Боже, какая ужасная ночь! Жертва моего злодейства опять являлась; этот немой укор мертвеца не дает мне покоя. К моей постели приближался также мой сын с чашкой в руках и предлагал мне выпить яд. Но разве у меня есть дети? Я не женат и не думаю никогда жениться. Все эти видения терзают мою душу, так жить нельзя, нет, невозможно! — говорил князь, глядя в окно на мутные волны Тибра.

В это время тихо постучались в дверь и в комнату вошел слуга.

— Что тебе, Сципион? — спросил князь. — Разве уже пришли мои бедные?

— Никак нет, ваше сиятельство, никто из них еще не приходил; но какой-то молодой синьор настоятельно требует с вами видеться.

— Молодой синьор! Он сказал тебе свое имя?

— Да, имя его граф Проседди.

— Граф Проседди! — повторил князь, делая усилие, чтобы припомнить эту фамилию. — Не тот ли это юноша, о котором все говорят, что он святой?

— Тот самый, ваше сиятельство, сын знаменитого закладчика, — сказал слуга, хитро улыбаясь.

— Да, да, теперь припоминаю, Проседди действительно сын закладчика, но своими постоянными молитвами и постом он замолил грехи отца и по своей собственной святости уже не принадлежит к нашему тленному миру. Проси его, — прибавил князь.

Вскоре молодой граф Проседди вошел в комнату.

В появившемся юноше очень трудно было узнать племянника польского маркиза, так страстно ухаживавшего за куртизанкой Анжеликой. Молодой граф Проседди выглядел крайне истощенным, глаза опущены, волосы в беспорядке растрепаны, вообще он казался действительно существом не от мира сего. Князь Челяроза хотя и много раз слышал об этом святом юноше, тем не менее, был поражен его видом, доказывающим, что молодой человек окончательно отрешился от всего материального и готов улететь на небо. Впечатление было сильное; отравитель невольно вздохнул и сконфузился, глядя на этого праведника.

— Мы одни здесь? — спросил глухим голосом граф Проседди.

— Совершенно одни, любезный граф! Можете говорить все, что вам угодно.

— Господь меня послал к вам, князь, предложить одну вещь, — отвечал Проседди. — Горе вам, если вы мне в ней откажете!

Такое странное вступление, конечно, для каждого могло бы иметь весьма печальные последствия, невежливому гостю показали бы на дверь. Но для святого все возможно. Князь молча поклонился.

— Исполняя внушение самого Господа Бога, — продолжал граф, — я приступаю к поручению, данному мне свыше, но снова спрашиваю вас: мы здесь одни?

— Повторяю вам, брат, мы здесь совершенно одни, нас никто не может слышать, кроме Бога, — снова отвечал князь.

Лицо молодого Проседди приняло вдохновенное выражение, и он вскричал, точно беседуя сам с собою.

— Да, Господь Бог видит все наши деяния, все грехи, все преступления! От Него ничего нельзя скрыть.

Князь Челяроза невольно задрожал, слушая эту речь святого юноши.

— Да, — продолжал Проседди, — Господь Бог иногда своим избранным открывает страшную картину темной осенней ночи, старика, лежащего на кровати, и его молодого сына с ядом в руках…

Раздирающий душу крик вырвался из груди князя, он весь задрожал и, сжимая руки, задыхающимся голосом проговорил:

— Довольно! Довольно! Умоляю вас, ни слова больше.

— Значит вы сознаетесь?

Эти слова возвратили князю рассудок.

— Сознаюсь… В чем? Мне не в чем сознаваться! — вскричал, опомнившись, князь.

Сын знаменитого закладчика стоял неподвижно, как статуя, на его бледном истощенном лице не дрогнул ни один мускул. Проседди в эту минуту был похож на громадную змею, которая готовится задушить свою жертву, но никак не на святого.

— Не отталкивайте посланника небес, брат мой! — продолжал лицемер. — Я не от юстиции или какого-нибудь трибунала пришел к вам, я послан самим Богом и смело говорю: брат, я знаю причину твоих ужасных душевных мучений; будем плакать вместе.

Князь Челяроза закрыл лицо руками и сквозь слезы прошептал:

— Пусть будет так; если мое признание приведет меня к виселице, что же из этого? Настал момент, когда я не могу уже держать в секрете мое преступление, пусть другой человек узнает о нем, иначе я с отчаяния умру.

— Рассказывай, брат, — тихо прошептал Проседди.

Князь Челяроза начал свое грустное повествование, из которого можно было заключить, что преступление совершенное им, было как бы наследственной болезни, которой он невольно покорился. Граф Проседди, конечно, не поверил тому, что говорил князь-отравитель; воспитанник иезуита был убежден, что не врожденный порок здесь играл роль, а простое желание воспользоваться богатством покойного князя, но мнимый святой, конечно, мнимый святой, не выразил этого и прямо приступил к цели своего визита.

— А чем вы отравили вашего родителя? — спросил он.

— Жидкостью, которую я нашел в его шкафу, — отвечал князь.

— Покажите эту жидкость. Она у вас цела?

— К несчастью, я сохранил этот страшный пузырек; каждый день я порывался выбросить яд в Тибр, но у меня духа не хватает.

— Покажите мне этот пузырек, — настаивал Проседди.

— Но, брат мой!

— Повторяю, я должен видеть, дайте мне его, — вскричал граф.

Князь не смел долее противиться; шатаясь, подошел он к шкафу, достал оттуда пузырек с жидкостью, прозрачной, как вода, и подал его Проседди.

— Так вот этот знаменитый яд! — вскричал воспитанник иезуита, рассматривая на свет жидкость.

— Да, это именно тот самый яд, последствия которого ужасны, а главное, он не оставляет ни малейших следов, — прошептал князь.

Проседди спрятал пузырек в боковой карман.

— Что вы делаете? — испуганно вскричал князь.

— Что я делаю? Я избавляю вас от этого дьявольского зелья. Сам Господь Бог внушает мне избавить дом князя Челяроза от новых преступлений.

— В таком случае благодарю вас, мой брат, — отвечал трепещущий князь, — хвала Богу, что он послал ко мне одного из своих ангелов…

Воспитанник иезуита поспешил выйти, придерживая драгоценный пузырек.

Князь Челяроза вздохнул полной грудью, точно с плеч его упала страшная тяжесть.

— Благодарю тебя, Создатель, что Ты послал мне ангела-утешителя! — вскричал он, падая перед Распятием.

Между тем Проседди, названный ангелом, имел вовсе не ангельское выражение лица. Его глаза горели каким-то адским огнем, беспрестанно прижимая к груди драгоценный пузырек, он шептал:

— Наконец-то я заполучил это сокровище, вполне испытанное, не оставляющее ни малейших следов. Впрочем, последнее для меня является как бы роскошью, разве могут подозревать в преступлении святого?!

И страшная улыбка появилась на его тонких губах. Драгоценный пузырек был спрятан в шкаф, в один из секретных ящиков, которого никто не смел касаться.

— Завтра мы займемся этим интересным делом, — говорил молодой граф, потирая руки. — Можно было бы посоветоваться с иезуитом… Но он ведь страшный подлец, а главное трус, пожалуй, еще выдаст меня. Когда я наследую после моего отца поместья, замки и сундуки, наполненные золотом, посмотрим, Анжелика, будешь ли ты считать меня чересчур бедным, чтобы платить за твою любовь!

НАМОЧИТЕ ВЕРЕВКИ ВОДОЙ!

В царствование папы Сикста V был воздвигнут монумент на площади св. Петра, обессмертивший архитектора Доминика Фонтано. По сведениям историков, он весил миллион фунтов. В продолжение нескольких веков монумент служил и до сих пор служит гордостью римских первосвященников. Не надо забывать, что в царствование папы Сикста V, т. е. с лишком четыреста лет тому назад, архитектура и механика были еще в младенчестве. Громадной тяжести обелиск надо было поставить на фундамент. Когда обелиск был готов, Доминик Фонтано выписал большое число рабочих из Ломбардии, к ним еще понадобилось прибавить народ, нанятый в папских владениях. Мы, конечно, не будем утомлять читателя подробным описанием работ. Это было бы чересчур специально, а, следовательно, скучно. Когда работы были окончены, архитектор Фонтано отправился в Ватикан, дабы получить благословение его святейшества. Сикст V принял его очень благосклонно; старый папа был в большом волнении. При всех своих несомненных достоинствах, Сикст отличался большим тщеславием. Мысль, что работа, затеянная им, на которую обращено внимание всего мира, не увенчается успехом, приводила его в отчаяние.