Танатонавты - Бернард Вербер

130. Стефания приехала

Забыть о моих личных проблемах. В последующие дни я пытался забыть о собственной индивидуальности. Нет желаний, нет и страданий. Я знал, что мое стремление обладать Амандиной могло превратиться в одержимость, тем более опасную, что Амандина была уже вне досягаемости.

Вернувшись из Флоренции, Стефания заявила, что если Рауль теперь интересуется другой женщиной, то нам с ней, двум одиночкам, пожалуй, следует объединиться. Похоже, что я пришелся итальянке по вкусу.

Она наделяла меня здоровенными шлепками по спине, хохотала и называла своим «stupido Michalese». Туземный комплимент, надо полагать.

Проблема в том, что я спрашивал себя, как на все это реагировать. Насчет привлечения особей противоположного пола я вечно был нулем без палочки. Нет, конечно, к тому времени я уже узнал с десяток женщин, но именно они затаскивали меня в постель, а не наоборот. И к тому же я не забывал, что Стефания была замужем, даже если она никогда и не говорила на эту тему.

Как ни странно, Рауль с Амандиной никак не обнаруживали идиллии, наступившей в их отношениях. Они никогда не держались за руку, не обменивались воздушными поцелуями. Только особая безмятежность в их поведении показывала, что они на время обрели покой.

Стефания не делала никаких замечаний. Она даже продолжала заигрывающе посматривать на Рауля. Обычно счастливый мужчина распространяет вокруг себя некую ауру, которая на окружающих женщин действует еще более соблазнительно. Я же со своей постоянной агонией и вечным одиночеством мог их только от себя отталкивать.

Я сконцентрировался на работе, ушел в нее душой и телом. Для нашей танатонавтки я изобретал всевозможные сценарии экспериментов.

Чем больше я терял всякую надежду на любовь, тем больше я хотел добиться успеха со смертью. Кстати, мне то и дело снилась та женщина в белом атласном платье и с маской скелета, даже еще чаще, чем раньше. Возможно, я никогда не смогу раздеть Амандину, но у меня были все намерения лишить девственности Костлявую.

Смерть, я узнаю, что ты прячешь под маской!

Смерть, готовься открыть мне свой последний секрет!

Моим боевым копьем, кстати, была женщина — Стефания. Стефания, мой таран, который разнесет в щепки ворота черного замка.

Я опять усовершенствовал «ракетоносители» и пусковое кресло, начал применять новые измерительные датчики. Я изучал карты чакр и акупунктурные меридианы. Вокруг человеческого силуэта я пытался выявить контур жизненной оболочки, о которой говорилось в тибетских книгах. Я сам был удивлен, когда эти мои исследования с энтузиазмом подхватили другие.

Я понемногу выяснял, какие физиологические явления связаны с медитацией. У меня всегда была склонность перевести мистическое в научный план. Согласно некоторым публикациям головной мозг излучает волны, частота которых зависит от характера церебральной активности. Эти волны можно вывести на самый обычный электроэнцефалограф.

К примеру, если человек активно размышляет, его мозг излучает волны с частотой от тридцати до шестидесяти колебаний в секунду; это так называемые бета-волны. Чем выше степень бодрствования человека, чем сильнее он сосредоточен, тем чаще колебания.

Если закрыть глаза, немедленно появляются волны более медленные, хотя, как правило, их амплитуда выше — около десяти-пятнадцати колебаний в секунду. Это альфа-ритм.

В состоянии сна без сновидений излучаются дельта-волны, от пяти десятых до трех колебаний в секунду.

Все это я проверил на Стефании. Я прикладывал к ее вискам, затылку и темени электроды и во время старта регистрировал излучение альфа-волн. Вся поверхность ее мозга находилась в состоянии спокойного бодрствования.

Впрочем, использовать это открытие не удавалось. Альфа-ритм Стефании свидетельствовал лишь о том, что она прекрасно контролировала процесс медитации.

В то время наша группа добилась немалых успехов. Чтобы эффективнее работать с нами, Стефания развелась с мужем и обосновалась в Париже. Ей подыскали квартиру на четвертом этаже, по соседству со мной.

Каждое утро она стартовала из пентхауса, используя только медитацию, чтобы издалека рассмотреть то место, куда ей предстояло отправиться вечером при помощи медитации и небольшой порции химии. Она стояла у рояля, окруженная экзотическими растениями, и была просто великолепна.

Я наблюдал за ее полетом на тот свет и затем вел с ней долгие разговоры, сидя за картой Континента Мертвых. Я стирал одни линии, рисовал новые, очерчивал контуры, раскрашивал зоны, все дальше переписывал слова «Терра инкогнита».

За две недели Стефания совершила три вылазки за первую стену, и мы получили довольно точную карту этого участка, хотя было очевидно, что «пузыри воспоминаний» Стефании не универсальны и эта карта пока не может служить руководством для других танатонавтов.

В ожидании конечных результатов мы отказались от освещения нашей работы в прессе. Все равно после чудовищных рассказов Жана Брессона большинство танатодромов мира закрыли свои двери, и нам не приходилось опасаться конкуренции.

— Шесть… пять… четыре… три… два… один. Пуск.

Сегодня у нас небольшой вечерний полет. Молодая итальянка лежала в черном металлическом кресле с красной обивкой. Длинные вьющиеся волосы волнами лежали на ее плечах. Картина эпохи Возрождения. Тициан.

Я глотнул черного кофе. Полеты Стефании становились все длиннее и длиннее. Вот уже тридцать четыре минуты, как она находится в глубокой коме.

— Какие планы? — спросил я Рауля, который только что вошел в лабораторию, застегивая на ходу рубашку.

Он взглянул на таймер системы пробуждения и понял, что я запрограммировал его на «кому плюс тридцать восемь минут»! Он подскочил на месте.

— Ты с ума сошел! Она же не проснется!

Этого я не учел.

Рауль повернул переключатель на ноль. Немедленно раздалось стаккато электроразрядов, становившихся все более интенсивными, словно сработала антиблокировочная тормозная система.

— Вернись, Стефания, ты слишком далеко!

Мы были в панике. Но может, все обойдется? Постепенно Стефания возвращалась. Она открыла глаза и заморгала, словно пытаясь прогнать сон. Взглянув на нас, улыбнулась и твердо заявила:

— Я ее видела.

— Кого ты видела?

— Я была в глубине. И я ее там видела. Вторая стена! Мох-2.

Пока она переводила дыхание, Рауль помчался за картой Континента Мертвых.

— Рассказывай, — коротко сказал он.

И Стефания рассказала.

— Как обычно, сначала я прошла по черному коридору, где на меня напали светящиеся пузыри. В каждом пузыре было по гадкому воспоминанию, всякие нехорошие вещи, случившиеся из-за меня. Я увидела там маленькую девочку, у которой украла школьный ранец. Я увидела мать, плакавшую над моими плохими оценками. Увидела молодого человека, которому отказала, и он покончил с собой. Я даже увидела тот момент, когда беспомощно лежала на спине, как перевернутая черепаха. Увидела тот день, когда умерла школьная уборщица.

Я встала перед каждым таким воспоминанием и всем им объяснила свое поведение. Я украла ранец потому, что мои родители были бедны и не могли купить мне такой же. Иногда я получала плохие оценки потому, что мать не давала мне ни единой свободной минутки, чтобы посидеть над уроками. Она заставляла меня мыть посуду или подметать. Молодой человек, которому я отказала, пытался со мной сблизиться, когда я уже была с другим парнем, который мне очень нравился. И я не была виновата в смерти школьной уборщицы.

Вокруг я видела других мертвецов, боровшихся со своими воспоминаниями, но так и не сумевших оправдаться. Воспоминания потихоньку обволакивали их со всех сторон, словно лейкоциты, атакующие микробов. Жертвы наносили удары тем, кто их убил. Нерадивые получали пощечины. Ленивых кидали лицом в мерзкую жижу.

Гневливых смывало волнами. Все это, как ни странно, напомнило мне «Божественную комедию» Данте.

Тем, кто грешил алчностью, зашивали глаза. Погрязшим в роскоши поджаривали бока. Смерть — это все-таки страшно.

Когда я победила своих демонов и помогла тем, кто был рядом, то пошла дальше. Черный коридор стал фиолетовым. Все вокруг можно было описать только двумя словами: страх и темнота. Стены осыпались, словно были из песка, и от них пахло свежей землей…

Огромный коридор все сужался, но все еще был несколько сотен (а может быть, тысяч?) километров в ширину.

Он напоминал воронку. На стенах, стоя на отвесных выступах, покойники боролись со своими воспоминаниями. В самой глубине воронки мерцал свет. Теперь не было ни верха, ни низа.

Стефания взяла карту и свернула ее в виде воронки.

— Конус не горизонтален и не вертикален, — уверяла она. — Стенки сужаются по мере того, как углубляешься между выступами.