Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964 - Александр Фурсенко

В начале 1962 года Фидель Кастро столкнулся с трудностями, отнюдь не связанными с операцией «Мангуста». За несколько месяцев до того, как ЦРУ смогла запустить свой механизм, режим Кастро стал проявлять беспокойство. Заявление Кастро в декабре 1961 года, что он — коммунист и намерен вести Кубу по пути социалистической революции, вызвало глубокий раскол в кубинском обществе. По оценкам советской разведки, сам Кастро во многом был виноват в том, что он подталкивал кубинцев сделать слишком много и слишком быстро: «Заявление Фиделя Кастро о социалистическом характере кубинской революции, а затем создание единой марксистско-ленинской партии, последовавшее без достаточной подготовки трудящихся масс, обострили классовую борьбу на Кубе и оттолкнули от революции известную часть мелкой буржуазии, интеллигенции, отсталые слои рабочего класса и мелкого крестьянства, а также ряд последователей Кастро по революционной борьбе…»{41}

Ощущение опасности оживило большевистское мышление. Несмотря на то, что они держали в руках инструменты государственной власти, Ленин, Сталин и их преемник Хрущев считали коммунистическую партию Советского Союза уязвимой. Рабочий класс не был достаточно единым, не был он и элементом, пронизывающим все общество, чтобы искоренить все потенциальные источники антикоммунизма, даже в зрелом социалистическом государстве. Это самоощущение определяло отношения Москвы с иностранными коммунистами. В советских традициях было поощрять зарубежных коммунистов возглавлять коалиции партий до тех пор, пока все имеющие силу антикоммунисты в обществе не будут нейтрализованы. Например, в 1948 году Сталин не советовал Мао Цзедуну слишком спешить с созданием однопартийного государства в Китае, когда он одержал победу над чан-кайшистским Гоминьданом{42}. Как одну из причин Сталин указал на то, что Китай, слишком открыто связанный с Москвой, вызовет резкую реакцию Америки. Менее чем 10 лет спустя Хрущев испытывал сходную озабоченность в отношение Фиделя Кастро.

Не только в Москве считали, что Куба не готова к полномасштабному принятию коммунизма. Далеко не, все члены кастровского революционного братства — ветераны героической борьбы с Фулженсио Батистой — были коммунистами. Эти люди не одобряли провозглашенную Кастро коммунистическую идеологию, которая была чужда им и даже враждебна.

Большинство кубинцев совсем не интересовались деталями коммунистической идеологии. Разногласия, которые раскололи народную поддержку Кастро в начале 1962 года, можно было легко понять, взглянув на семейный обеденный стол. В январе и в феврале на Кубе не хватало продовольствия, чтобы удовлетворить основные потребности людей. Сельскохозяйственное производство было в упадке, а на складах по всей стране почти не оставалось запасов. В сообщениях, присылаемых в Кремль, подчеркивалось, что кубинский народ испытывает лишения, потому что Кастро не пошел на радикальные преобразования в сельском хозяйстве. «Несмотря на то, что уже в течение нескольких лет крестьяне обязаны сдавать урожай государству, — писали советские аналитики, — они практически независимы». КГБ сообщал, что вопреки программе «национализации», выдвинутой Кастро в 1961 году, кубинские крестьяне реально сдали государству 2,5 % своего урожая{43}. Более того, из-за слабости государственного контроля на Кубе «значительное количество магазинов и гангстеров искусственно обостряли дефицит товаров». Советские представители, посещавшие Кубу, рисовали картину черного рынка, где поддерживаются высокие цены, а продукты укрываются от истинных сторонников революции.

Как ни странно, существовавшие тогда неурядицы отчасти объяснялись теми благами, которые дала революция. С 1959 года внутренний спрос возрос в результате более справедливого распределения доходов на Кубе. Еще до этих изменений Куба была не в состоянии производить достаточного количества продуктов и товаров чтобы удовлетворить внутренний спрос, и эту нехватку восполнял импорт, на закупку которого шли средства, получаемые от экспорта сахара. Но в 1962 году кубинцы переживали острую нехватку иностранной валюты и не могли импортировать необходимые товары. Причиной этого было прежде всего торговое эмбарго, установленное Соединенными Штатами. В 1957 году Куба заработала 600 миллионов долларов от торговли с Соединенными Штатами{44}. Эта цифра постоянно снижалась. Сокращение в июле 1960 года кубинской квоты на сахар лишило Гавану основного источника американских долларов. Вслед за этим в октябре 1960 года последовало эмбарго на все кубинские товары, в том числе сахар. Исключение сделано для медикаментов, сигар и некоторых продуктов. То немногое, что осталось от американо-кубинской торговли, исчезло в феврале 1962 года, когда Кеннеди полностью отрезал Кубу от американского рынка, кроме продажи медикаментов.

Кастро не любил признавать ошибки, но кризис в стране был столь жесток, что частично пришлось признать собственную вину. С необычайной откровенностью он сказал Алексееву в феврале 1962 года, что он принимает одно из основных обвинений оппозиции в Майями:

«Прежде всего мы несем ответственность за нынешние экономические трудности. Мы пустили сельское хозяйство на самотек и из-за отсутствия опытных кадров не смогли создать распределительную систему для товаров и предметов первой необходимости»{45}.

Экономические трудности заставили Кастро предпринять решительные шаги. Прежде всего он реорганизовал Институт аграрной реформы, который должен был служить витриной новой Кубы. Несмотря на некоторые возражения, он назначил своего друга Карлоса Рафаэля Родригеса, который написал Гаванскую декларацию, возглавить этот институт. Экономическая ситуация была потенциально столь дестабилизирующей, что Кастро чувствовал, что эти изменения недостаточны. Хорошо понимая, что подобная мера вызовет потерю популярности, Кастро тем не менее решил ввести карточки.

Кубинский лидер осознавал, что карточная система может нанести тяжелый удар по престижу его режима. Однако положение со снабжением было столь плохо, что оказалось необходимо предпринять нечто решительное, чтобы лишить контрреволюционеров главного козыря, позволявшего вербовать новых сторонников. В середине марта Кастро сказал русским, что он должен пойти на риск. «В обозримом будущем преодоление этих экономических трудностей, — говорил Кастро своему конфиденту Алексееву, — будет одной из главнейших задач партии и правительства».

Экономический кризис на Кубе выбил Кастро из колеи и подтолкнул его к пересмотру своего собственного политического положения. С середины 1961 года он все более отходил от повседневного руководства кубинским правительством. Летом он согласился с Раулем Кастро и Че Геварой, что остатки Движения 26 июля должны быть слиты с НСП (Национально-социалистической партией) в единую ОРО (Объединенную революционную организацию) — временную коалицию, которая включила бы левых революционеров и ячейки будущей Коммунистической партии Кубы. Не испытывая интереса к таким вещам, Кастро передал основные административные решения, включая новую ОРО, исполнительному секретарю компартии Кубы Анибалу Эскаланте.

Эскаланте был человек с амбициями, который мечтал возглавить вторую, социалистическую революцию на Кубе. В тесном сотрудничестве с послом Сергеем Кудрявцевым и Алексеевым он оказывал давление на Кастро с тем, чтобы предпринять более решительные действия против повстанцев в горах Эскамбрая и остатков резидентуры ЦРУ в Гаване. Коммунист с 30-х годов, Эскаланте имел хорошие отношения с Москвой и коммунистическими партиями Латинской Америки. Он был блестящим создателем системы и понимал, какую власть можно получить, контролируя назначения в районные и провинциальные партийные комитеты. С лета 1961 года он назначил членов НСП на многие важные посты в качестве противовеса многим участникам Движения 26 июля. Ревниво относясь к своему собственному положению в партийной иерархии, он также притормозил своих потенциальных соперников. Одним из таких людей был Блас Рока, Генеральный секретарь партии и близкий соратник Рауля Кастро.

Почти год Фидель Кастро не обращал внимания на деятельность Эскаланте и, казалось, был удовлетворен тем, что он руководил ОРО. Кастро уважал Эскаланте и не реагировал на слухи, что этот старый коммунист фактически возвысился над Раулем и Че Геварой, вторым человеком на Кубе. Среди коммунистов произошел раскол. Те, кто были лояльны Бласу Рока, собрались в сентябре 1961 года, чтобы обсудить, как быть с амбициями Эскаланте, но в конечном счете пришли к согласию, что он действовал в интересах партии, которые состояли в том, чтобы занять место Движения 26 июля в качестве направляющей силы, стоящей за Кастро. Поэтому ничего не было сделано.