Двойной расчет - Барбара Абель

Прости меня, Анжела! Я — чудовище! Но я до последней минуты не верила, что найду в себе силы пойти до конца. Ты хотела быть мной. Ты завидовала моему положению, моему благополучию, моей жизни. Твоя зависть была так огромна, что застилала тебе глаза. Я поняла это очень быстро — по твоим взглядам, словам, гримаскам, помимо воли появляющимся у тебя на лице. Ты была возмущена вопиющей несправедливостью судьбы, слепого случая, сделавшего из тебя то, что ты есть. С самой первой встречи я чувствовала гнев, который разъедал тебя изнутри, который ослеплял тебя. Наш дом, наши друзья, наши дети, наши деньги — все это могло быть твоим, если бы твои родители выбрали меня. Я смеялась, я плакала от мысли, что ты можешь оказаться на моем месте. О да! Ты этого желала так страстно, что возможность поменяться с тобой местами увлекла меня. При этом я сомневалась, колебалась, выжидала, тянула время столько, сколько было возможно. Ты была рядом, на расстоянии вытянутой руки — живая возможность покончить с этой голгофой, разрушающей меня уже много лет.

Как это все могло произойти? Это так просто и в то же время так ужасно. Ив — глубоко несчастный человек. У него было чудовищное детство: он вырос среди насилия, печали и ненависти, придя к убеждению, что весь мир таков. Мать его бросила, отец бил. Он и не знает, что это такое жить в тихом, теплом доме, в покое и любви.

Когда я познакомилась с ним, он еще не был таким, как сейчас. Ив был работящим и надежным. Мы страстно полюбили друг друга. Я работала секретаршей в агентстве, небольшой студии, снимавшей короткометражные и документальные фильмы. Сама по себе работа не была интересной, но мне нравилось быть рядом с этими людьми, нравилась царившая там атмосфера, «положение в обществе», которое я занимала, благодаря этой работе. Мне было приятно вставать по утрам, чтобы идти в агентство, завтракать в полдень со своими коллегами, нравилось обсуждать в коридоре наши внутренние дела, с кем-то дружить, кого-то не любить и в 16.30 уходить домой. Все это глупо, но это и есть жизнь. Дома я рассказывала мужу подробности проведенного дня, но он смеялся надо мной, над историями, которые мы так страстно обсуждали на службе, и не понимал, как можно находить удовольствие в этой жизни. На его взгляд, я просто теряла время, и лучшее, что можно было бы сделать на моем месте, бросить все. Я не поддавалась, а он убеждал, что я стою лучшего, что мне следует поискать место поинтереснее, более оплачиваемое, что секретарская работа не для меня и что если я оттуда уйду, то у меня будет масса времени, чтобы найти что-то более достойное.

В конце концов я согласилась.

И стала искать новое место. Но каждый раз, когда мне попадалось что-то стоящее, когда я удачно проходила собеседование, Ив раздражался. Зачем я вообще стремлюсь работать? Я хочу иметь детей? Прекрасно, он тоже хочет. И побыстрее. Что я думаю об этом? Да, я хочу работать. Но что дальше? Я готова отдать в ясли своего ребенка, начиная с трех месяцев? То есть я хочу, чтобы наша жизнь была похожа на ту, что проживают многие, разрываясь между домом, работой и яслями? Значит, я согласна видеть детей лишь полчаса утром и час вечером, не имея возможности воспитывать их самой? Обо всем этом следует подумать. Но лично он такой жизни не хочет! Если за детей придется заплатить столь глупую цену, тогда лучше не надо, оно того не стоит. А может, он вообще ошибается на мой счет? Он наивно полагал, что я, как и он, стремлюсь к высокому качеству жизни. Возможности для этого есть, так в чем же дело? Но если я действительно настаиваю на том, чтобы зарабатывать себе на жизнь самостоятельно, тогда мне и вправду следует искать работу.

В конце концов я решила, что он прав и что наша жизнь пойдет лучше, если я буду заниматься домом. Тем более что он в самом деле хорошо зарабатывал.

Затем Ив принялся за мое окружение. Мои друзья ему не нравились, коллеги по прежней работе его раздражали, мужчин, с которыми я прежде дружила, он не выносил. Ведь я была такая хорошенькая! И такая наивная. Он убеждал меня, что мир жесток, окружающие нас люди тщеславны и жизнь вообще опасная штука. Я была всего лишь птичкой, которую за каждым углом подкарауливала кровожадная кошка. Когда к нам в дом кто-нибудь приходил, он держался очень мило, но едва за гостем закрывалась дверь, сыпались жуткие упреки. Как я могла принимать таких ничтожных людей? Тот «глуп», эта — «дура». «Его» интересуют только гадости, «она» не умеет поддержать беседу. Это люди не нашего круга, как же я этого не понимаю?

Если я пыталась объяснить, почему мне хочется общаться с тем или с этим, он принимал разочарованный вид, становился холоден со мной и разговаривал сквозь зубы. Если эти люди мне нравились, то, может быть, я вообще хочу поменять весь стиль жизни? В общем, каждый раз все заканчивалось одним и тем же: я плакала, умоляла его не сердиться, признавала его правоту. Словом, смирялась.

Я осталась совсем одна. Порвав с людьми, которые были мне близки, я осталась наедине с собой. Мне не с кем было поделиться своими горестями и сомнениями. Наш дом посещали только его друзья и его коллеги. Когда он уходил по утрам, передо мной открывалась бесконечная пустыня нового дня, голая и безжизненная. Это было ужасно. Я не осмеливалась звонить своим друзьям, даже когда оставалась одна: «Если я сделаю это сейчас, то они могут перезвонить мне вечером и даже в выходные!» Они бы меня не поняли: как можно дружить втайне от кого-то? Мне было стыдно, и главной моей заботой стало скрывать от окружающих, что моя жизнь превратилась в существование тюремного узника. Но жаловаться я не могла. Слишком боялась, что Ив заметит, что он догадается: я не достойна той жизни, которой живет элита и которую он считал достойной его. А ведь я ему доверяла. Он любил меня, он хотел, чтобы мне было хорошо. Следовательно, он прав.

Когда родилась Леа, появление этого маленького существа захватило меня полностью. В конце концов, именно этого я хотела, не так ли? Теперь у меня было столько дел. И я с головой погрузилась в заботы о дочери. Когда я говорю «с головой», это полностью отражает истинное положение вещей! Наша интимная жизнь была далеко не той, что прежде. Почему, когда говорят о счастье материнства, так мало внимания уделяют этой стороне дела? Есть пары, в которых появление ребенка сближает супругов, превращая семью в единое целое. Но может случиться и по-другому: ребенок, напротив, будто отдаляет мужа от жены. Мое тело не могло полностью удовлетворить и Ива, и ребенка, поэтому он чувствовал себя обделенным. Наши ссоры стали чаще и злее. Я видела перед собой мужчину, которого, оказывается, не знала. Страдающего, обиженного, подозрительного, ревнивого, ожесточенного собственника. Очень резкого. Случалось, что он меня бил. Сперва как бы в шутку: даже не пощечина, а так — легкий шлепок. Я не реагировала, хотя надо было сразу положить этому конец. Дальше — больше. А потом мы мирились. Помню один случай: он плакал, просил прощения, убеждал, что больше никогда не позволит себе такого, обещал неземное счастье. Я ему верила. И потом — ведь, несмотря ни на что, я любила его! Изо всех сил старалась вернуть очарование первых лет нашей любви, поначалу веря, что это возможно. Да и что я могла поделать? У меня не было работы, не было собственных средств к существованию для себя и дочери. Кроме того, я дала себе клятву, что моей девочке никогда не придется пережить то, что я переживала в детстве: развалившаяся семья, ребенок, лишенный родителей. Об этом не могло быть и речи! Естественно, я осталась с ним.

Лее исполнился год, когда он впервые предложил мне делать эротические фото. К тому моменту наша сексуальная жизнь полностью деградировала. Я со своей стороны всегда исполняла супружеский долг, понимая, что у мужчин есть определенные потребности. Но это было именно удовлетворением потребностей и не имело ничего общего с тем, что называют любовью. Наши ссоры продолжались даже в постели. Он говорил, что я зажата, что мою сексуальность надо раскрепостить. Короче, я его больше не возбуждала. И если я срочно не предприму что-нибудь, он будет искать то, чего ему не хватает, в другом месте. Эротическое фото — это было как раз то, что могло бы добавить нашим отношениям пикантности и остроты. Мы провели несколько сеансов — только он и я — и ему это как будто понравилось.

Когда он предложил делать это с другими мужчинами, я отказалась. Меня возмущала даже мысль о том, что меня будут фотографировать в компании с другим мужчиной. Его же мой отказ буквально взбесил. Он обозвал меня эгоисткой! Обвинил в том, что я совершенно равнодушна к его желаниям. А ему было приятно представлять меня в объятиях других мужчин. При этом он — не эгоист и не собственник, ему чужды эти мелкие чувства. Он делает это для меня!

Эгоисткой оказывалась я, эгоисткой и неблагодарной тварью.

Из-за моих отказов он перестал со мной разговаривать. Находиться с ним под одной крышей стало невозможно. Мы общались лишь посредством коротких записок, которые оставляли друг другу на кухонном столе. Когда Ив занимался дочкой, он запрещал мне к ней подходить. Если же я нарушала запрет, он вручал ребенка мне и уходил из дому. А возвращался лишь поздно ночью.