Князь Гостомысл – славянский дед Рюрика - Василий Седугин

На второй вечер на условное место она шла, боясь, что он не придет. Но Годолюб уже ждал ее, побежал навстречу, и они невольно, сами того не ожидая, обнялись, а потом, тесно прижавшись друг к другу, до утренней зари прогуляли по городу. Проговорили, кажется, обо всем на свете. На прощание он ее поцеловал, нежно, ласково. Но от этого поцелуя у нее так закружилась голова, что она чуть не лишилась чувств...

На третий вечер Умила пришла расстроенной.

– Годолюб, через три дня наше войско отправляется на родину, – проговорила она в отчаянии. – Мы скоро должны расстаться!

– Как это неожиданно, – растерянно проговорил он, собираясь с мыслями. – Ты это точно знаешь?

– Точнее некуда! Отец распорядился... Надо что-то делать. Придумай что-нибудь!

– Что можно придумать? Я буду приезжать к тебе в Новгород...

– Ты шутишь? Мы добирались к вам целых полмесяца, прошли через столько племен и народов!

Он помолчал немного. Потом его осенило:

– А давай поженимся. Тогда нас никто не разлучит!

– Ты говоришь серьезно? Мы тогда станем мужем и женой?

– Конечно. И будем постоянно жить вместе!

– Как это неожиданно и необычно...

– Ну так что? Решаешься или как?

Она качнулась к нему всем телом и проговорила без колебаний:

– Конечно, согласна! Я на все согласна, лишь бы остаться рядом с тобой!

На другой день Умила вкрадчивой походкой вошла в покои отца. Князь давал наставления тысяцкому по поводу предстоящего долгого пути на родину. Когда военачальник ушел, она села к нему на колени, поцеловала в щеку, сказала воркующим голосом:

– Папа, я тебя очень люблю.

– И я тебя тоже, дочка, – думая о своем, озабоченным голосом ответил он.

– Я так скучаю, когда тебя долго нет...

– Но я же рядом.

Он взглянул в ее лицо, спросил:

– Тебе что-то надо?

– Да, папа. У меня к тебе серьезный разговор.

– Ну, ну, выкладывай.

Она села напротив и долго смотрела ему в глаза. Потом, встрепенувшись, быстро проговорила:

– Что ты скажешь, если я останусь здесь, в Рерике, в княжестве бодричей?

У него брови полезли вверх. Спросил недовольно:

– Что за причуда? Одна думала или с братом?

– Нет, не с братом. С другим человеком.

– Это с кем еще?

– С Годолюбом, сыном бодричского князя Велигора.

Гостомысл начал догадываться. На губах у него появилась легкая улыбка. Спросил, медленно растягивая слова:

– Ты встречалась с ним эти дни?

– Да, папа.

– И вы надумали... вы решили пожениться?

И тут она не выдержала, кинулась ему на грудь и зарыдала. Напряжение последних дней, предстоящее расставание с отцом, которого она безумно любила и обожала, невозможность вернуться на родину – все это накопившееся в ней вдруг выплеснулось наружу в судорожном плаче.

– Ну полно, ну хватит, – успокаивал он ее, гладя по спине. Но она не могла остановиться, то громко всхлипывала, то вновь заливалась в плаче. Наконец стихла и стеснительно взглянула ему в лицо заплаканными глазами.

– Ты не будешь против, папа? – наконец спросила она.

Он улыбнулся, ответил, вздохнув:

– Ну что ты, глупышка. Разве я буду возражать против вашей любви? Жаль, конечно, расставаться с тобой. Но что поделаешь? Сам когда-то увез твою маму из Скандинавии... Ну что, будем ждать сватов?

Сваты прибыли на другой день. Долго торговались. Расхваливали своего купца, любовались товаром, долго спорили насчет приданого. Наконец срядились, ударили по рукам. Гуляли, согласно обычаям, три дня с истинно славянским размахом.

На прощанье Гостомысл сказал Умиле:

– Ничего, дочка, крепись на новой родине. Мать твоя тосковала по Скандинавии два года, а потом семья и дети перебороли душевные грусть и уныние. Может, тебе удастся вырваться в Новгород... А я обещаю наведываться изредка.

Он подумал, добавил:

– Доля княжеской жены тяжела и ответственна. Все заботы и тревоги государственные будут и на твоих плечах. Будь тверда и мужественна, дочь.

Она теснее прижалась щекой к его груди, ответила тихо:

– Я буду стараться, папа.

VI

В начале зимы из карельских краев в Новгород пришла неожиданная весть: в направлении Сегозера движется отряд норманнов. Движутся быстро, не грабя и не убивая, а только отбирая пищу и кое-что из носильных вещей.

– Пешим ходом идут или на конях? – спросил Гостомысл гонца.

– На лыжах. На широких лыжах, на каких наши охотники промышляют. На лошадях в лесу не пройти.

Да, в Скандинавии зимы бывают снежными, это он слышал, поэтому норманны хорошо ходят на лыжах.

– И с какой же целью они туда направились? – спросил Гостомысл пожилого карела, принесшего эту весть.

– Не иначе как за пушниной, – высказал тот догадку. – Больше там делать нечего, князь.

Гостомысл подумал, согласился.

– Да, там много селений охотников, складов промышленников с пушным товаром. Есть чем поживиться. Много бед они натворят, большие убытки народу принесут. Остановить их надо.

– Вряд ли удастся, князь. Пока я добирался до Новгорода, далеко они ушли.

– Выходит, остается только перехватить на обратном пути... Хорошо, иди.

Гостомысл вызвал к себе Выбора, рассказал о норманнах. Сын тотчас загорелся.

– Поручи мне, отец! Я возьму с собой дружинников из числа бывших охотников. Хороших лыжников. Мы настигнем грабителей, где бы они ни находились!

– Надо быть очень осторожным, сын. Норманны – отличные воины, легко их не взять.

– Я буду полагаться на чутье следопытов. Они привыкли выслеживать чуткого лесного зверя, а уж людей-то обведут и выведут!

– В любом случае избегай опрометчивости, – напутствовал напоследок отец.

До Ладожского озера ехали на лошадях, а потом, когда начались труднопроходимые чащи, перешли на лыжи. Держали направление на север, выспрашивая по пути охотников и местных жителей про норманнов. Наконец в одном из селений узнали, что те недавно прошли в сторону Сегозера.

– Много ли их? – спрашивал Выбор.

– С полста наберется, – ответил степенный мужик. – Крепкие, рослые, выносливые. Особенно их предводитель. Такой богатырь, что, наверно, один десятерых стоит. Товарищи его Кроком кликали.

– Крок так Крок, – раздумчиво проговорил Выбор, прикидывая, как перехватить неприятельских воинов. – Ты вот что мне скажи, есть ли тропка надежная к Сегозеру?

– А как же! Есть, конечно. Норманны про нее не знают, глушью идут. Тяжеловато, конечно, им. Кабы знали...

– Но на Сегозере, наверно, им кто-то проговорится, а может, и проведет по ней.

– Почему нет? Могут, конечно. Позарятся на хорошую плату, возьмутся провести.

– Тогда ворогов следует на тропке поджидать, – уверенно проговорил Выбор. – Награбят вороха пушнины, на себе не унести. Один выход: купят или заберут силой лошадей, навьючат и станут возвращаться тропой. Кроме как по ней, на лошадях им не пройти. Проведешь до места, где можно устроить засаду?

– Конечно, о чем речь? Скажи, когда выходить.

– А вот завтра и выступим.

Мужик привел их к лесной избушке, прятавшейся среди густых зарослей елей.

– В избушке пусть больные и ослабевшие набираются сил, – посоветовал он. – А вы стройте шалаши и закрывайте еловыми лапами. На подстилку тоже пойдут. Пока морозы несильные, перебьетесь.

Выбор вошел в избушку. Она была без окон. Он достал трут, нашел сухие дрова, в очаге, сложенном из дикого камня, разжег огонь. Дым по потолку потянулся в дверь. Бревенчатые стены были закопчены, низкий потолок тоже был черным. Половину помещения занимала лежанка из жердей, в углу стоял небольшой стол, возле него кое-как сколоченная скамья. Скоро в избушке стало тепло, здесь действительно можно положить троих-четверых простуженных воинов.

Выйдя из избушки, Выбор направил дозор в сторону Сегозера. Остальные принялись за разные дела. Для костра натащили березового сухостоя, который не давал дыма и не мог раскрыть норманнам их местонахождение, растопили снег и сварили кашу, изготовили еловый отвар. Быстро были возведены шалаши, их поставили в таком месте, что они сливались с еловыми зарослями. После этого принялись подпиливать высокие густые деревья, стоявшие возле тропы; в случае необходимости их можно было легко свалить и перекрыть путь норманнам. Вся подготовка была проведена быстро и организованно, оставалось дождаться незваных гостей.

Потянулись томительные дни. Тишина стояла такая, что звенело в ушах. Только иногда с ветки срывалась птица, слышалось хлопанье крыльев, звук пропадал вдали. Или где-то протрубит олень, призывая олениху, а то вдруг раздастся протяжный волчий вой. И снова все замирало.

На третий день прискакал дозорный и сообщил: слышен многоголосый шум. Все заняли свои места, приготовились к бою. Наконец на лесной тропе показался человек на лыжах. Судя по всему, проводник из славян. Следом тоже на лыжах двигался норманнский воин, под уздцы он вел коня, груженного пухлыми мешками. За ним следовали все новые и новые скандинавы с лошадьми. Это были те, кого они ждали.