Убиться веником, ваше высочество! (СИ) - Даниэль Брэйн

мрачными лицами, каких-то настороженных, ищущих постоянно подвоха. Марибель улыбалась, но невесело, а Жано будто пытался прикрыть ее от шумных, бесцеремонных гномов. Я застыла.

— А вон и Монто! — завопила Мейя, вскочила и принялась кричать ему и размахивать руками. Я на мгновение отвлеклась — и Жано и Марибель затерялись. Меня они не заметили, немудрено, я не отличалась от гномки. — Береги Эдме, — наставляла Монто Мейя, — а я пойду искать Сомро. Надеюсь, что он уже хоть немного высох.

Монто взял меня за руку, и я подумала — с Марибель все хорошо. С Жано тоже. С Лили, как я знала, тем более, а Эрме… Я посмотрела на Монто: к черту Эрме, собравшего в себе черты монстра в человеческом обличии. Милая мордашка и попытки самоутвердиться за мой счет.

Эдме, ты должна быть умнее. Ты теперь Мартина Маринова, а она успела пожить и научилась разбираться в людях… в гномах будем учиться разбираться вместе.

Монто неспроста заманивал меня на праздник. На окраине города Катко, его старый приятель, собрал настоящую карусель. Мы припозднились, вокруг аттракциона толпились гномы — взрослые и дети, и Монто хотел пройти со мной вперед на правах друга и помощника изобретателя, но я с улыбкой остановила его.

— Давай постоим вместе со всеми? Мне нравится смотреть за весельем.

— Люди так не веселятся? — полюбопытствовал Монто, прищурив правый глаз.

— Не так… не уверена, что прямо сейчас ты хочешь узнать, как именно.

Мне показалось, Монто догадался, что людское веселье ему не понравится. Да, еще бы, но я не собиралась рассказывать, как развлекались матросы в трактире госпожи Трише. Или монашки. Да мало ли кто…

Карусель была простенькая, на шесть блюдец, на каждое из которых помещались два гнома, но она доставляла столько радости, что я сделала еще одно открытие женщины средних лет. Разве не так было в детстве? Неважно, что у тебя за игрушка, важно, с кем ты играешь.

Наконец дошла очередь и до нас, и я уселась на блюдце, позволив Монто себя обнять. Дивное чувство спокойствия, защищенности и согласия. Никакого двойного дна. Или — я ничего все еще не знала о гномах.

Когда мы слезли, Катко, огненно-рыжий гном, с улыбкой вручил мне изумительный металлический цветок — браслет, обнял меня и Монто по очереди. Гномам во многих случаях не требовались слова, и не было вгоняющей в краску неуклюжей фальши.

На центральную площадь, где пускали шутихи, мы пришли уже затемно. Потолкавшись, мы нашли Орану и Бенко, и Монто, оставив меня с ними, ушел помогать. Орана заохала, решила, что я голодная, сунула мне сахарный рогалик и напомнила, что с утра нужно будет капитально почистить птичник, а улицей и цветами займется Мейя. Вот так, подумала я, она считает меня почти членом семьи, но не забывает о деле, и: как работнице она мне это сказала или как будущей невестке?

Фейерверки оказались невероятными. В темноту взмывали разноцветные фигуры, рассыпались на миллионы искр, таяли в небе, соперничая со звездами, чтобы тут же уступить место новым фантастическим зверям и цветам. Я стояла с открытым ртом — да и к черту! К черту вымышленный этикет. К черту все, что мешает жить в полную силу.

Кто-то коснулся моей руки, и я обернулась, решив, что это Монто, но на меня смотрел незнакомый гном. Среднего роста, одетый в куртку и кожаные штаны, постарше Монто и Сомро.

— Я знаю, кто ты, — произнес он с непонятной улыбкой. Я давно доела свой рогалик, но только сейчас у меня пересохло во рту. Все знают… Семья Сомро точно. Что этот гном имеет в виду? Я выпрямилась и увидела Монто. Он стоял метрах в трех за спиной таинственного гнома и делал мне странные знаки. — Если захочешь, ты всегда можешь прийти ко мне.

Гном коротко поклонился мне и исчез. Я заозиралась, но Орана и Бенко ушли, а Монто тоже хотел вернуться к своим делам, но, похоже, заподозрил неладное.

— Эдме?..

— Он сказал, что знает, кто я, — шагнув к нему, выдавила я ему на ухо. — И что я могу прийти, если захочу.

Монто вздохнул и почесал бороду.

— Лучше спросить у отца, — непонятно проговорил он. — Поищем его?

Я ничего не понимала и опасалась, что расспросами сделаю хуже. Вероятно, наступил момент истины: я ведь не знаю гномов, и вот он, шанс выяснить, что прячут они за пазухой, кинжал или пряник.

— Я хочу домой, — по-детски отчаянно пискнула я.

Монто кивнул, всю дорогу пытался отвлечь меня, и что все усилия его пропадают, сообразил только когда мы подходили к трактиру. Бенко и Орана были уже дома, сидели на заднем дворе, и я, не присев, рассказала с порога о незнакомце.

— Он сказал, что знает, кто я. И что я могу приходить, если хочу.

Кто это был, дьявол им закуси? Надеюсь, не мафиозо, который держит весь город в страхе. Но: я могу и не захотеть приходить, меня никто не будет неволить?

Бенко переглянулся с Ораной, повернулся ко мне.

— Ты не хочешь?

— Я даже не знаю, кто он. И — нет, не хочу, но боюсь, что он сможет меня заставить.

— Он был на празднике, как все мы, — мягко, с улыбкой объяснил Бенко. — Он нашел неправильные слова — да хранят великие силы его высочество! — но нет, ты не обязана подчиняться.

— Никто тебя не заставит идти во дворец, Эдме, — Орана погладила меня по руке. — Ты устала, ложись спать. Завтра много работы.

Я кивнула, натянув на лицо вымученную улыбку. Значит, это был принц. И куда ты дел, твое высочество, свою добравшуюся до Астри невесту? Очередной фальсификат, но… дело вроде шло к свадьбе?.. Или нет? Ты решил посмотреть, что во второй коробке с подарочным бантиком?

Я действительно пошла спать, обняв на прощание Монто и поблагодарив его за прекрасный день. Он чувствовал себя не в своей тарелке — возможно, потому, что мог бы сразу сказать мне про принца, и это многое бы прояснило. О других вариантах я не хотела думать.

Мейя и Сомро еще не вернулись, и я осталась в мансарде. Я разделась, расколола косы-ракушки, залезла в кровать и долго слушала, как лисфера гоняет супруга. Она растолстела, с трудом забиралась в гнездо, и характер у нее стал вконец паршивый.

Снилась мне снова дрянь, и, проснувшись, я подумала, что больше не хочу видеть такие сны.

— Тебе придется уйти, Марлен, — говорила моей матери сухощавая злая монахиня, а я, для которой все люди были огромными, пряталась под столом. —