Песнь земли - Кэтрин Коултер

— А также о благоденствии Уэльса и Шотландии, которые должны быть попраны королевской пятой.

Роберт Бернелл натянуто улыбнулся. Хозяин замка позволил себе критиковать короля, и хотя его сарказм едва ли можно было назвать едким, Бернелл не собирался обсуждать столь скользкую тему.

— Я не говорил вам, милорд, что обратился к вам по совету королевы? Представьте себе, она обсуждала с мужем проблему его незаконнорожденной дочери!

— Королева Элинор, — заметил Грейлам, — честная и порядочная женщина. Эдуард обрел себя, когда женился на ней; возможно, его брак — самое лучшее, что он сделал в жизни.

И Грейлам хитро подмигнул жене, ожидая, пока Роберт Бернелл допьет молоко.

На следующее утро Дайнуолд старательно избегал Филиппу. Он смутно помнил, что спьяну наговорил ей что-то совершенно непростительное. Рассуждал о глубокой весне, например. Что за чушь! А еще рассказывал о Кассии и о своих чувствах к ней. Вот дурак! Вел себя как последний болтун — чего доброго, скоро начнет слагать ей песни на манер Круки.

Вспомнив о шуте, Дайнуолд отправился на его поиски, но тот как сквозь землю провалился. Привратник его не видел, оружейник в ответ на вопрос Дайнуолда лишь презрительно сплюнул и пожал плечами, и только старая Агнес смогла просветить своего господина на этот счет.

— Маленькая хозяйка пошла обмерять его, чтобы сшить одежду. Может быть, она уже сняла мерку — я не знаю. Она сказала Круки, что сошьет ему целых две туники, если он пообещает в течение месяца не петь в ее присутствии.

— Она вовсе не маленькая! — рявкнул Дайнуолд. Будь проклята эта девка, думал он. Вмешивается во все дела! Даже если у его шута локти выглядывают из дыр, то это не ее забота. Дайнуолд взглянул на свою изношенную и обтрепанную тунику. Он еще не видел новую, которую Филиппа сшила ему, и сшила своими руками, напомнил он себе и на мгновение смягчился — но только на мгновение, потому что мысли его тут же вернулись к прошедшей ночи. Да, он, словно какой-то слюнтяй, рассказывал Филиппе о Кассии, рассказывал о том языческом веровании, которое в его уме тесно сплелось с картиной рая, нарисованной отцом Крамдлом. А затем переключился на Вальтера де Грассе, человека, которого поклялся убить, потому что тот не оставил ему другого выбора. Короче, вел себя как последний болван!..

Куда бы Дайнуолд ни посмотрел, его взгляд постоянно натыкался на женщин, которые занимались шитьем и сплетничали. Завидев хозяина, они начинали перешептываться и хихикать, и его это, страшно бесило.

Жизнь в его замке буквально перевернулась. И за такое короткое время! Не успела Филиппа выпрыгнуть из повозки с шерстью, словно черт из преисподней, как тут же принялась командовать. С него достаточно! Он этого больше не потерпит! Дайнуолду было очень трудно: то, что начиналось как игра, перестало быть просто развлечением. Филиппа спала в его постели, и он ласкал ее каждую ночь, доводя себя до умопомрачения. Он хотел ее больше, чем какую-либо другую женщину, но она все еще оставалось невинной. Он и сам не понимал, когда, в какой момент начал относиться к Филиппе не как к объекту для шуток и удовлетворения своих прихотей, а как к чему-то большему, и не мог не думать о неминуемых последствиях насилия над ней…

Мысли Дайнуолда прервал донесшийся со стороны колодца пронзительный вопль Эдмунда. Дайнуолд не придал этому значения, пока не услышал голос Филиппы.

— Стой спокойно, или я уши тебе оборву! Эдмунд, не вырывайся! — громко кричала она.

Опять лезет, куда ее не просят! Какое ей дело до его сына?! Интересно, что там происходит? Дайнуолд ускорил шаги.

— Ты, вонючий маленький мальчишка! Стой спокойно, а то я придушу тебя!

Обогнув угол дома, Дайнуолд увидел Филиппу, которая одной рукой крепко держала голого Эдмунда, а другой лила на него из ведра воду. Сочтя мальчика достаточно мокрым, она подхватила кусок мыла и принялась яростно намыливать визжащего Эдмунда, который судорожно дергался, пытаясь вырваться, но безуспешно. Его одежда валялась неподалеку на земле.

Филиппа промокла насквозь, ее волосы выбились из прически и рассыпались по плечам. Они с Эдмундом стояли в луже грязи, которую образовали потоки мыльной воды.

Дайнуолд смотрел, как девушка подтянула Эдмунда к себе и теперь скребла его обеими руками — лицо, волосы, даже локти. Он было завопил насчет мыла, которое щиплет глаза, но она не обратила на это ни малейшего внимания.

— Эдмунд, угомонись и прекрати бороться со мной. Тебе же самому станет легче, если ты немного постоишь спокойно. Вот посмотришь, какой ты станешь чистый и красивый, — приговаривала она, начиная тереть ему спину.

Эдмунд опять завизжал.

Дайнуолд подошел ближе, стараясь, однако, держаться на безопасном расстоянии от растекающихся грязевых потоков. Неподалеку он заметил отца Крамдла, который наблюдал за происходящим, скрестив руки на груди и удовлетворенно улыбаясь. Поросенок Туппер все время пытался подобраться к Филиппе: он вертелся рядом, делал несколько шажков вперед, а затем отскакивал, чтобы увернуться от брызг.

Филиппа окатила Эдмунда еще одним ведром воды, смывая мыло, затем накинула на него огромное полотенце — совершенно новое, как отметил Дайнуолд, — быстро поставила мальчика на деревянную решетку и принялась вытирать.

С головой завернув Эдмунда, она присела перед ним на корточки:

— Послушай меня, петушок. Ты помылся и теперь не лезь в грязь. Сейчас ты пойдешь с отцом Крамдлом и наденешь новую тунику. Понял? А потом займешься учебой.

— Я тебя ненавижу, дылда! — раздался из-под полотенца приглушенный возглас.

— Ничего страшного, как-нибудь переживу. Зато теперь ты чистый, и мне не придется вздрагивать каждый раз, когда ты грязными руками запихиваешь в рот еду. Иди.

Голова Эдмунда вынырнула на поверхность. Он бросил сердитый взгляд на Филиппу, но она отвернулась. Эдмунд уже готов был признать поражение. И тут он увидел отца.

— Пап! Помоги мне! Смотри, что эта ведьма сделала со мной! — закричал Эдмунд, приплясывая от возбуждения. Дайнуолду хотелось одновременно и смеяться, и выругать Филиппу за ее своевольный поступок. Кроме того, ему было страшно интересно, как ей удалось привлечь на свою сторону священника.

Эдмунд вопил не переставая. Дайнуолд, решив наконец, что ему нравится результат, хотя и не нравятся методы, которыми его достигли, резко оборвал сына:

— Эдмунд, мне кажется, в тебе сейчас говорит твоя мать, и это очень грустно. Ты пойдешь с отцом Крамдлом и оденешься, а пока замолчи, иначе испробуешь розги.

Эдмунд, опустив голову, молча последовал за священником. Полотенце развевалось в воздухе, как римская тога.