Говорящая собака - Марк Барроуклифф

За дверью раздались шаги, и вот она со стуком распахнулась.

— Это ты, Дэйв? — сонным голосом произнесла Линдси. Она была в моей футболке, волосы взъерошены. Впервые за последний год она осталась на ночь в моей «норе», как она ее называла.

Так что ее появление здесь, да еще в такое время, было, в самом деле, чем-то из ряду вон выходящим. Но что шокировало меня еще больше, так это свежая ссадина на ее щеке.

— Если ты собрался ударить меня лампой, — сказала Линдси, — то, по-моему, сначала надо выдернуть штепсель из розетки.

Пес предусмотрительно не оставлял боевой позиции под диваном.

Вот как все произошло. По пути к матери Линдси остановилась на светофоре. По иронии судьбы ее заметила одна из сослуживиц, поехавшая домой за халатом. Я прикусил губу: ведь я же собирался проводить ее. Но что-то остановило меня в последний момент. Наверное, тогда еще я не воспринимал всерьез угрозы Тиббса. Я еще не осознавал, что такой не остановится ни перед чем. Только теперь я начинал понимать, с кем связался.

Вечер был душный, и, несмотря на новый кондиционер, установленный в «Клио», Линдси по привычке ехала с опущенным стеклом. Некто в мотоциклетном шлеме, скрывающем лицо, соскочил со своего «скутера» и ударил ее по лицу, после чего снова вскочил на свою «табуретку» и умчался прежде, чем она успела разглядеть номер.

Она пыталась дозвониться мне, но во время игры я всегда отключаю мобильник, — это одно из неписаных правил покера.

— Прости, — пробормотал я. — Прости. Как же я виноват перед тобой. — Я заключил ее в объятия, чувствуя себя полным идиотом. Сколько можно довольствоваться размышлениями о жизни, когда внешний мир так бесцеремонно хлещет тебя по щекам!

— Мне страшно, Дэвид. Мне так страшно, так страшно, — твердила Линдси, дрожа в моих объятиях.

Под диваном недовольно заворочался пес.

— Так не может больше продолжаться, — простонала Линдси. — Я этого не выдержу. Они убьют меня. Посмотри на свое окно.

Пес вновь закряхтел, точно старик, вылезающий из кровати. Я посмотрел на пол, усыпанный осколками стекла, на кирпич, лежавший на столе, где я оставил его, пытаясь расшифровать послание.

И потом — на ее ссадину. Как я мог так преступно пренебречь ее интересами, занимаясь исключительно собой? Как я мог! Под грузом вины голова моя склонилась, сокрушенно поникла, как у провинившегося пса.

Что же это за люди, так бесцеремонно вторгшиеся в нашу жизнь? С кем мы связались? Я не мог даже вообразить себе особь человеческого происхождения, мужского пола, способную на такое — ударить девушку сквозь открытое окно автомобиля. Это еще надо уметь, надо изловчиться, чтобы нанести удар из такой невыгодной позиции. Видимо, мы имели дело с профессионалами, что бы там ни говорил Мартин.

— Тебя надо срочно отвезти к врачу…

— Я уже была в травмпункте. Все в порядке, сказали, кости целы.

Услышав про «кости», пес стал выбираться из-под дивана.

— А, Линдси, — с напускной любезностью вильнул он хвостом, словно Папа Римский, приветливо машущий рукой архиепископу Кентерберийскому, в то же время, делая пальцами другой руки под рясой совсем нехристианский жест.

— Он снова меня облаивает, — пожаловалась Линдси. Вполне понятно, она перенервничала и сейчас все воспринимала как направленную на нее агрессию. Поэтому поучения о том, как следует вести себя с собакой, я решил оставить до более подходящего момента.

— Да он просто приветствует тебя.

Пес кротко улыбнулся, подтверждая мои слова.

— Вот он снова оскалился, — с тревогой заметила Линдси.

— У него просто зуд, — успокоил я. — Пучок, зайди на минутку в спальню, хорошо?

— С удовольствием, — откликнулся Пучок. Проходя мимо Линдси, он задержался на ней взором, как полисмен, который увидел за рулем новенького БМВ семнадцатилетнего водителя.

Я принес Линдси бокал вина и усадил ее на диван, нежно обнимая и убаюкивая, ограждая от тревог внешнего, дикого и безумного мира.

— А у тебя здорово поменялась обстановка, — заметила она. — Теперь к тебе можно заходить почаще. Если еще будет что-нибудь в холодильнике.

Вот еще за что я любил Линдси — за ее жизнерадостность и способность моментально переходить от безрадостных мыслей к оптимизму. Что бы ни выкинула судьба, она всегда найдет в себе силы отбросить это.

— Да, в последнее время, знаешь ли, появилась возможность заняться квартирой, — сказал я, чувствуя, как расту в ее глазах, вполне возможно приближаясь к идеалу домохозяина.

Она обвела оценивающим взглядом мою убогую обстановку, отмечая в ней новые предметы: ковер, торшер, сервировочный столик с бокалами.

— Похоже, ты всерьез занялся квартирой, вкладываешь в нее деньги. Теперь она становится более привлекательной для покупателей.

— Ну, еще бы, — отозвался я, нежно сжимая ее в объятиях. — Не забывай, я же агент по недвижимости. А с чего это ты решила, что я собираюсь продавать квартиру?

Неужели за ее словами скрывалось предположение, что мне пора переезжать к ней? У меня прямо дух захватило от предвкушения сладкого ужаса грядущих перемен.

— Ну… — сказала она с неопределенным вздохом, — сейчас все равно рано об этом говорить, пока все не уляжется, правда?

— Нет.

Я не мог думать о переезде сейчас. Я был уверен, что мой план с оттягиванием чартерстоунской продажи сработает, но не надеялся, что Линдси захочет слышать о нем.

— Ты же сделаешь то, чего они от тебя хотят? — спросила она, повернувшись ко мне той стороной лица, где алела свежая ссадина. Я не мог сказать ни «да», ни «нет».

— Пока я не вижу другого пути, — уклончиво выразился я. Лгать нехорошо, но подобная уклончивая ложь все же лучше явной. Я не мог обещать ей, что капитулирую, в то самое время, когда собирался, открыто принять бой.

— О боже, — с улыбкой произнесла она. Я был удостоен поцелуя. — Пойдем спать.

Я помог ей подняться, и рука об руку мы направились в спальню, ни дать ни взять — счастливые молодожены, отвалившиеся от свадебного стола. С поцелуем уложив ее в постель, я отправился чистить зубы.

Нижние моляры пожелтели от табака, и я занялся резцами в тот момент, когда Линдси завопила так, будто ее снова ударили.

— В чем дело? — ответно заорал я, брызгая во все стороны «Колгейтом».

— Твоя собака! Она треплет мою одежду!

Действительно, так оно и оказалось. Пучок бросил на меня дерзкий взгляд из-за плеча, и рыло у него было на самом деле в пушку — точнее, в ошметках того, что раньше представляло собой кашемировый свитер Линдси.

18 СОБСТВЕННОСТЬ И ЕЕ ЦЕННОСТЬ

Само собой, я страшно разозлился на Пучка, и на следующий день, когда мы выехали к миссис Кэдуоллер-Бофорт, между нами не было оживленного общения.

Машина, временами буксуя, временами подпрыгивая на ухабах, пробиралась по проселочным дорогам. Пес сидел на заднем сиденье, прикусив язык, как замороженный, и лишь однажды сорвался, приметив зайца и пролаяв в окно:

— Эй ты, ушастый бездельник!

Я собирался сегодня же покончить с миссис Кэдуоллер-Бофорт — в смысле с этой сделкой, за которую взялся, чтобы навлечь на себя столько неприятностей. Я решил отказаться от участия в продаже Чартерстауна, однако по непонятной мне самому причине все же прихватил с собой бланки контракта.

На какой такой случай? Этого я не знал, но все необходимые документы были у меня при себе. Возможно, я подсознательно не терял надежды как-нибудь выкрутиться. Я не собирался продавать ее поместье, но, вероятно, где-то в глубине души допускал возможность, что что-нибудь заставит меня изменить свое решение. Так что, скорее всего, на меня давило подсознание, а также тот факт, что я проснулся посреди ночи от собственного крика.

Несмотря на установившиеся между нами натянутые отношения, мы с Пучком общались, правда, холодно и отчужденно.

— Ты же видел сам, до чего ее довел. Мало ей было того, что ее в этот день какой-то негодяй ударил по лицу, а ты… как ты мог, дурная ты псина, — увещевал я его по дороге.

Пучок же в это время увидел за окном что-то настолько интересное, что целиком и полностью отдался созерцанию.

— Ты слышишь?

— Да.

— Зачем ты это сделал?

Пучок не отвечал, как будто размышляя о более высоких материях, чем кашемировые свитера.

— Получишь ты у меня теперь печенья у миссис Кэдуоллер-Бофорт! — посулил я. — Так и знай: больше никаких сладостей, пока ты не объяснишь, за что преследуешь Линдси.

— Я не могу жить без печенья, — пожаловался пес, — я не выживу. — Он трепетал от одной мысли об этом, как увольняемый, которому сказали, что отработка не обязательна, и он может покинуть рабочее место хоть завтра.

— Ты плохой пес, очень плохой, потому что доводишь до истерики человека, который находится в состоянии стресса.