Сказания о людях тайги: Хмель. Конь Рыжий. Черный тополь - Полина Дмитриевна Москвитина

– Ой, Демид заиграл! Пойдем, а?

Андрюшка пошел прочь от Нюрки и от клуба, только бы не слышать, как наигрывает на своем баяне Демид.

Но тут он увидел мать. Она стояла с высоким Матвеем Вавиловым возле крыльца клуба. Андрюшка хотел было шибануть камнем в окно клуба, но сдержался. «Погоди, я еще с ним столкнусь! Я ему покажу, ухажеру проклятому!» – бурчал себе под нос Андрюшка, придумывая, как бы позвать мать, чтобы она не торчала возле клуба. Ничего не придумал. Пришел домой и сказал бабушке, Анфисе Семеновне, что в клубе сейчас играет на баяне Демид и мать там же.

– Ты бы ее позвал домой!

– Как же, позовешь!

Анфиса Семеновна сама пошла в клуб за Агнией… XI

Агния сидела за столом, как на железных шипах: в контору пришел Демид!..

Матвей Вавилов возвестил всем, что Демид явился к Двоеглазову с заявлением и что именно он, Демид Боровиков, будет работать с Матвеем в девятом поисковом отряде.

Девчонки за коллекторскими столами шушукались. Агния слышала, как веснушчатая Лиза Ковшова шептала толстушке Эмме Теллер, что Демид совершенно необыкновенный парень, хотя и седой.

– Один глаз, а все видит! А как он играет на баяне, если бы ты слышала, Эммочка. Я так плясала Первого мая, что каблуки у туфлей отлетели. А он подошел ко мне и говорит: «Каблуки – не пятки, починить можно».

Секретарша Двоеглазова, пожилая бывшая учительница, Елена Петровна, прервала шушуканье девчонок:

– Олег Александрович просит всех в кабинет. Агния Аркадьевна, захватите документы седьмого и девятого отрядов за прошлый год.

Лиза и Эмма погляделись в зеркальце, подчепурились и, сорвавшись со стульев, помчались из коллекторской.

Агния открыла одну папку, достала другую, третью и, перелистывая бумаги, никак не могла сообразить, что ищет. Ах да! Маршрутные листы и документы. Но какие? Девятого отряда и пятого, что ли? Матюшин руководил девятым… Надо собрать все свои силы, чтобы вот так просто, обыкновенно, на виду у всех встретиться с Демидом.

Секретарша еще раз напомнила и помогла Агнии собрать документы.

«Я даже не успела прибрать волосы, – подумала Агния, когда секретарша открыла дверь комнаты начальника партии. – И лицо у меня, наверное, дикое!»

И сразу увидела Демида, отдохнувшего, помолодевшего. Голова белая, а на лице бурый загар и ни единой морщинки. Совсем парень!

– Начнем с девятого отряда, – подтолкнул голос Двоеглазова, и Агния положила на стол начальника папку с документами седьмого отряда.

– Я же говорю: с девятого!

Присела на стул возле стола, боком к Демиду, внимательно слушала Матюшина, Матвея Вавилова, Двоеглазова и решительно ничего не понимала: о чем они говорят?

– Если будут геофизики – другое дело. Геолог с молотком не прощупает землю на сто метров, – гундосит Матюшин, страдающий постоянным насморком.

Но вот раздался голос Демида:

– В марте тридцать седьмого года на Лешачьем хребте, помню, геологи подняли образцы марганцевой руды. Я тогда работал в леспромхозе. Может, там крупное месторождение?

– Случайная находка – еще не месторождение. Посмотрим, что нам даст Жулдетский хребет. Важно разведать и знать наверняка.

Двоеглазов говорил долго, и Агния успела успокоиться. Теперь ей придется часто встречаться с Демидом, и надо привыкнуть к нему сразу, с первого дня.

Совещание геологов прервал незнакомый человек. Борода черная с проседью, вьющаяся, как у цыгана, и взгляд какой-то диковатый. Видать, из староверов. Он ввалился без разрешения в комнату и остановился у порога.

– Геологи тут? – спросил, снимая зимнюю шапку. – Мне надо бы начальника.

Двоеглазов назвал себя.

Старик присмотрелся, хмыкнул себе в бороду, усомнился:

– А не врешь? Тут есть постарше тебя, гляжу.

– У нас совещание, дед, – усмехнулся Двоеглазов, догадываясь, что старик нашел какой-нибудь блестящий камешек медной обманки и выдаст его за кусок золота. – Если у вас какая находка – выкладывайте. Или ждите до вечера.

Бородатый тяжело вздохнул:

– Мои жданы кошки съели, сынок. Вечером меня с собаками не сыщешь. А поговорить мне надо с начальником с глазу на глаз. Потому: дело сурьезное.

– Вы же видите: у меня народ.

– Вижу, парень. Накурили-то – не продохнуть. Вот и сделайте перерыв на десять минут, чтоб проветрить избу. Тут я и поговорю с тобой.

Матвей Вавилов поддержал столь полезное предложение, и совещание прервали. Когда все вышли из кабинета, бородатый сказал Двоеглазову, чтобы он открыл форточку для проветривания, а дверь кабинета закрыл бы наглухо.

– Теперь слушай, начальник. Письменности никакой не будет. Знаю я смертное место – открою для власти.

У Двоеглазова белесые брови поползли на лоб.

– Как понимать «смертное»?

– Такое место, где не одного человека ухрястали. Смыслишь? Тогда слушай да не перебивай. Про Жулдетский хребет слыхивал, начальник?

– Ну и что же?

– С того хребта по рассохам вытекают три речки: Кипрейная, Жулдет и Талгат. Через хребет перевалишь – прииск. Кумекай. Вхолостую работают там, можно сказать. Золото лежит на Кипрейской рассохе. Много! На целый прииск хватит. На том месте Ухоздвигов, который был золотопромышленником, прииск хотел ставить. Революция помешала. Место глухое, дикое, а золота много. Прорва! Если лето поработать с лотком – всю жизнь можно на боковой отлеживаться. Как было на руднике «Коммунар», знаешь? Рудник задохся. Геологов – тьма-тьмущая, а золота нет. Тогда пришел к начальнику человек и сказал: «Дайте поработать мне на себя месяц – место открою». И что ты думаешь? Под носом у геологов взял полтора пуда золота! Хэ-хэ! Так-то, начальник.

– Вы старались на том месте?

– Не старался и рук прикладывать не буду, – отрезал бородач. – Потому – смертное место. Сам хозяин держит его под своей пяткой.

– Какой хозяин?

– Сынок Ухоздвигова. Слыхал про такого?

Двоеглазов подумал: не спятил старик с ума?

– Он что, воскрес из мертвых?

– Дай бог, чтоб ему подохнуть, – отозвался бородатый. – Да живой еще. Мало ли живыми ходят по земле из мертвых? По всем статьям – нету в живых, а – ходит, пакостит.

Старик помолчал, поковырялся пальцами в вечно нечесанной кучерявой бороде, потом достал из-за пазухи кожаный мешочек:

– Неверующему показать надо. Гляди! Это я взял на том месте. Шутейно взял. Вроде испыток сделал. Без лотка. Соорудил желоб возле речки и покидал руками песочек. Без лопаты, парень. Вот! – И высыпал на чистый лист бумаги пригоршню тусклого золота.

Двоеглазов определил – не менее полукилограмма.

– Вы же можете сделать заявку, товарищ. Получите деньги за открытие месторождения.

Бородатый покачал головой:

– Ни к чему мне, парень, ни заявки, ни золото, ни деньги. Живу при пасеке, замаливаю старые грехи, грею кости на солнце и тем рад. Вот копнул, говорю, для приблизительности и носил в кармане. Думал еще: эх, кабы молодым был, да в силе, да при семье!.. Опосля раздумал: погубил бы и молодость, и силу, и семью через это проклятое золото. Так-то преж бывало, парень. Теперь времена другие, другой хмель жизни бродит!.. – И поднялся.

– Что же вы не взяли свое золото?

– Эхва! Говорим вроде, а друг друга не понимаем. Я же сказал: со смертного места ничем не попользуюсь. Носил в кармане – отдаю тебе. Употребите куда надо, как состоите при руководящей должности.

– Точнее: где это место?

– Скажу. Наперед условие поставлю.

– Ну? Я слушаю.

– Дело давнее. И не надо бы ворошить, кабы не приметил я, что на том месте кто-то старается. Кругом шурфов понакопано. Стало быть, нечисто дело… Вот я и подумал: пасека-то моя от того места рукой подать. Как бы мне не угодить в лапы коршуну, как тому Максиму Пантюховичу…

– Какому еще Максиму Пантюховичу?

– Мужику, что на моем месте был пчеловодом на кижартской пасеке. Давно это было, а в памяти живет посейчас. Сжег его бандюга Ухоздвигов в тридцатом году. Полтайги и деревня тогда сгорели. Вот я и думаю… Ежели опять роют, стало быть, не настал ли и мой черед?… Потому и решил упредить. А условие мое такое: место то золотоносное по Сафьяновому хребту открыла вдова одна, Ольга Федорова. В двадцать четвертом году, кажись, это было. Бедовая была женщина! На том месте и столкнулась она с бандюгой Ухоздвиговым. Сидел он над ним, как коршун. Убил он ее. Так-то. Дело давнее, а на моей памяти будто вчерашний день. Вот и говорю – смертное место. На крови стоит. А условие мое такое. Тут у вас, в Белой