Парижские тайны - Эжен Сю

К его великому удивлению, лицо Сары оставалось почти бесстрастным; она лишь прижала руки к сердцу, откинулась в кресле, подавив легкий возглас, который, казалось, был вызван внезапной и глубокой скорбью... Затем ее лицо снова стало спокойным.

— Что с вами сестра?

— Ничего... я поражена... неожиданная радость... Наконец мои желания всецело исполнены!..

«Я не ошибся! — подумал Сейтон. — Честолюбие берет верх... Она спасена...»

Затем, обращаясь к Саре:

— Вот видите, сестра! Что я вам говорил?

— Вы были правы... — заметила она с горькой улыбкой, догадываясь, на что намекал ее брат, — холодный расчет во мне опять подавляет чувства материнства...

— Вы будете жить! И любить свою дочь...

— Я в этом не сомневаюсь... Я буду жить... Вы видите, как я спокойна...

— И это спокойствие не притворно?

— Сраженная, обессиленная, могу ли я притворяться?

— Вы теперь понимаете, почему я только что так колебался?

— Нет, меня это удивляет... вы ведь знаете мое неукротимое желание... Где принц?

— Он здесь.

— Я хотела бы его увидеть... до церемонии... Затем она добавила с подчеркнутым равнодушием:

— Моя дочь, конечно, здесь?

— Нет... вы увидите ее несколько позже...

— В самом деле... есть еще время... Попросите, пожалуйста, принца...

— Сестра... я не знаю... вы как-то странно выглядите... мрачно.

— Вы хотите, чтобы я веселилась? Вы полагаете, что удовлетворенное чувство придает лицу нежное выражение?.. Попросите сюда принца!

Сейтон был невольно встревожен спокойствием Сары. На мгновение ему показалось, что она сдерживает слезы. Усомнившись, он открыл дверь и вышел.

— Теперь, — сказала Сара, — лишь бы мне повидать... и обнять мою дочь... я была бы спокойна... Этого нелегко достигнуть... Родольф, чтобы наказать меня, откажет мне в этом... О, я добьюсь своего... Да... добьюсь... Вот он...

Вошел Родольф и закрыл за собой дверь.

— Ваш брат сообщил вам? — холодно спросил принц.

— Все...

— Ваша... прихоть... удовлетворена?

— Да... удовлетворена...

— Пастор... и свидетели... здесь.

— Я это знаю...

— Они могут войти... я полагаю?

— Одно слово, монсеньор...

— Говорите...

— Я желала бы... видеть мою дочь...

— Невозможно...

— Я говорю, монсеньор, что я хочу видеть мою дочь!..

— Она понемногу выздоравливает... Утром испытала сильное потрясение... Эта встреча может оказаться для нее гибельной...

— Но, по крайней мере... она обнимет свою мать...

— Зачем? Вы ведь стали принцессой...

— Я еще не стала ею... и я буду принцессой лишь после того, как обниму свою дочь...

Родольф с глубоким удивлением посмотрел на графиню.

— Как, — воскликнул он — вы отказываетесь от честолюбивых замыслов...

— Я предпочитаю... материнские чувства. Это вас удивляет, монсеньор?

— Увы!.. Да.

— Увижу ли я дочь?

— Но...

— Будьте осторожны, монсеньор, минуты, быть может, сочтены... Этот приступ, как говорит мой брат, может ли спасти меня, или погубить... теперь я собрала все свои силы, всю энергию, но достанет ли их для того, чтобы пережить это внезапное событие... Хочу видеть мою дочь... а если нет... отказываюсь от брака... Но если я умру... ее рождение не будет узаконено...

— Лилии-Марии здесь нет... надо ее привезти... из моего дома.

— Немедленно пошлите за ней... и я согласна на все. Жить осталось мне совсем недолго, я уже говорила вам об этом. Венчание может состояться... пока Лилия-Мария едет сюда...

— Хотя ваше желание меня удивляет... но оно слишком похвально, чтобы я не пошел ему навстречу... Вы увидите Лилию-Марию... Я напишу ей.

— Здесь... на бюро, где я была ранена...

В то время как Родольф поспешно писал письмо, графиня вытерла холодный пот, струившийся у нее со лба; черты ее лица, до тех пор спокойные, изменились, выражая резкую боль; казалось, что Сара, перестав сдерживаться, отвлеклась от скрытого мучения.

Написав письмо, Родольф встал и обратился к графине:

— Я отправлю это письмо своей дочери с одним из моих адъютантов. Она будет здесь через полчаса... Могу я войти сюда с пастором и свидетелями?..

— Можете... или... пожалуйста, позвоните... не оставляйте меня одну... Поручите это Вальтеру... Он приведет свидетелей и пастора.

Родольф позвонил, появилась одна из камеристок Сары.

— Попросите моего брата прислать сюда Вальтера Мэрфа, — сказала графиня.

Камеристка удалилась.

— Этот союз будет печальным, Родольф... — с горечью сказала графиня. — Печальным для меня... Для вас он будет счастливым!

Принц отрицательно покачал головой.

— Он будет счастливым для вас, Родольф, ибо я его не переживу!

В эту минуту вошел Мэрф.

— Друг мой, — сказал ему Родольф, — отправь сейчас же с полковником это письмо моей дочери. Он привезет ее в моей карете... Попроси пастора и свидетелей прийти в соседнюю комнату.

— Боже мой, — воскликнула Сара умоляющим голосом, когда вышел эсквайр, — ниспошли мне сил, чтобы увидеть ее, продли мою жизнь до ее прихода!

— О, почему ж вы раньше не были такой трогательной матерью!

— Благодаря вам, по крайней мере, я поняла, что такое раскаяние, преданность, самопожертвование... Да, только что, когда мой брат известил меня, что наша дочь жива... позвольте мне сказать — наша дочь... мне не придется долго говорить так, я почувствовала страшное биение сердца, мне показалось, что наступает смерть. Я утаила это, но я была счастлива... Рождение нашей дочери будет узаконено, а затем я умру...

— Не говорите так!

— О, на этот раз я вас не обманываю... вы увидите!

— И никаких признаков неуемного высокомерия, которое вас погубило! Почему по воле рока ваше раскаяние возникло так поздно?

— Да, поздно, но, клянусь вам, я глубоко и искренне раскаиваюсь. В этот торжественный момент я благодарю бога, уносящего меня из этого мира, потому что жизнь моя была бы для вас страшным бременем...

— Сара! Помилуйте...

— Родольф... последняя просьба... Вашу руку...

Принц, отвернувшись, протянул руку графине, которая взяла ее в свои.

— О, какие у вас холодные руки! — в испуге воскликнул Родольф.

— Да, я чувствую, что умираю! Быть может, бог подверг меня последнему наказанию... лишив возможности обнять мою дочь!

— О нет... нет... Он будет растроган вашим раскаянием...

— А вы, мой друг, вы растроганы?.. Вы меня прощаете?.. О, смилостивьтесь, скажите «да»! Сейчас, когда наша дочь приедет сюда, если она приедет вовремя, вы не сможете меня простить при ней... Это означало бы раскрыть перед ней всю мою вину... Вы этого не пожелаете... Когда я буду мертва, вам не помешает, если она будет меня любить.

— Не тревожьтесь... она ничего не узнает!

— Родольф... простите. О, простите!.. Неужели вы не сжалитесь надо мной? Разве я теперь не глубоко несчастна?