ТАЙНА КАТЫНИ - Владислав Швед

«Записка Шелепина» (приходится так называть ее, несмотря на то, что Шелепин не был ее автором) фактически дезинформировала как председателя КГБ Шеленина, так и главу Советского государства Хрущева о действительной ситуации с Катынским делом. Помимо этого она содержит столько неточностей и ошибок, что ее трудно назвать надежным историческим документом.

Так, в записке утверждается, что выводы комиссии Н. Н. Бурденко, согласно которым «все ликвидированные там поляки считались уничтоженными немецкими оккупантами… прочно укрепились в международном общественном мнении. Исходя из вышеизложенного, представляется целесообразным уничтожить все учетные дела на лиц, расстрелянных в 1940 году по названной выше операции» .

Это утверждение просто ложно. Все послевоенные годы «Катынское дело» на Западе упорно разворачивалось в антисоветском направлении. Ситуация с Катынью с начала 1950-х годов являлась важным элементом идеологической войны Запада против СССР.

Информация о различных аспектах «Катынского дела» регулярно вбрасывалась в западные средства массовой информации. Были изданы десятки книг, обвиняющие СССР в расстреле польских офицеров. В Польше катынская тема оставалась предметом ожесточенных споров все послевоенные годы.

В 1951-1952 гг. в США работала специальная комиссия Палаты представителей американского Конгресса (так называемая «комиссия Мэддена») по расследованию Катынского дела, которая пришла к выводу, что массовые убийства польских офицеров и полицейских совершили органы НКВД.

Известно, что руководство страны и МГБ внимательно следили за ходом работы этой комиссии. В МИДе СССР была создана «своя комиссия по катынскому вопросу… Членом этой комиссии являлся и представитель МГБ СССР полковник госбезопасности Д. В. Требельский, постоянно информировавший свое начальство о ходе ее работы» (Катынь. Расстрел. С. 441).

В 1957 г., как уже говорилось, в Европе развернулась шумная акция по поводу появления в западногерманском журнале «7 Таге» статьи о рапорте начальника Минского УНКВД Тартакова об исполнителях катынского преступления.

Сотрудники КГБ, курировавшие катынскую проблему, это просто были обязаны знать. Почему об этих фактах умолчали? Какие цели, помимо выборочного уничтожения части катынских документов (причем именно той части, которая хуже всего поддается фальсификации!), преследовали авторы записки, дезинформируя высшее руководство СССР о ситуации вокруг Катынского дела? Почему не предложили полного уничтожения всех компрометирующих СССР документов по Катынскому делу и срочного проведения дополнительных спецмероприятий по легендированию советской версии в связи с вероятным обострением в будущем международной ситуации вокруг Катыни?

В этом плане предложение КГБ уничтожить для предотвращения «расконспирации» только учетные дела и оставить в архивах гораздо более важные документы, раскрывающие суть всей акции (решение Политбюро, записку Берии и акты о приведении в исполнение решения о расстреле), выглядит просто несерьезно.

В записке Шелепина, которая готовилась для первого лица страны, что подразумевает максимальную тщательность и высшую степень ответственности исполнителей, допущены существенные фактологические ошибки (помимо орфографических и грамматических ошибок).

В записке говорится о «пленных и интернированных» поляках, тогда как весной 1940 г. в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях содержались исключительно военнопленные, а в тюрьмах - арестованные граждане бывшей Польши. Интернированные поляки появились в лагерях НКВД только после вхождения Прибалтики в состав СССР летом 1940 г.

В записке указано, что поляки расстреливались непосредственно «в Старобельском лагере близ Харькова и Осташковском лагере (Калининская область)» . В то же время известно, что офицеры из Старобельского лагеря расстреливались во внутренней тюрьме Харьковского УНКВД, а военнопленные из Осташковского лагеря - в тюрьме Калининского УНКВД. Весьма странным является утверждение о близости Старобельского лагеря к Харькову. Старобельск располагался на территории Ворошиловградской области и расстояние до Харькова составляло 210 км! Чем была обусловлена подобная неточность в столь важном документе?

В записке также ошибочно утверждается, что все поляки «были осуждены к высшей мере наказания по учетным делам, заведенным на них как на военнопленных и интернированных в 1939 г.» , хотя известно, что на 7305 арестованных из тюрем Западной Украины и Западной Белоруссии заводились не учетные, а следственные дела, причем значительная часть дел была заведена не в 1939, а в 1940 г.!

Рассмотрение дел польских военнопленных и вынесение решения было возложено «на тройку в составе т.т. Меркулова, Кобулова и Баштакова» . Ни о каких других тройках в решении Политбюро ЦК ВКП(б) речь не шла. В то же время в записке Шелепина говорится о приведении в исполнение решений «троек» (во множественном числе!). Что это, простая опечатка, или за этим стоит нечто большее?

В соответствии с принятым в СССР делопроизводством в документах всегда указывалось название бывших руководящих органов на момент их функционирования. Поэтому ссылка в записке на «Постановление ЦК КПСС от 5 марта 1940 г.» является грубой ошибкой. Должна быть ссылка на «решение Политбюро ЦК ВКП(б)». нельзя же утверждать, что Сталин подписывал постановление Политбюро ЦК КПСС! Это очевидно.

Фактически в записке Шелепина нет ни одного абзаца, в котором не содержалось бы ошибок, неточностей, искажений фактов или недостоверных сведений. У любого исследователя эти неточности и ошибки неизбежно вызовут вопросы. Можно ли считать, что автор записки обладал объективной информацией о Катынском деле? Являются ли сведения, содержащиеся в записке Шелепина о количестве расстрелян-ных поляков, достоверными и точными? Можно ли считать записку Шелепина надежным историческим документом?

Необходимо отметить, что в ряде публикаций роль Шелепина в Катынском деле преувеличена. Такая позиция ошибочна. Катынскому делу он особого значения не придавал, подробностями не интересовался и к началу 90-х годов забыл содержание своей записки Хрущева.

Об этом свидетельствует несоответствие, допущенное Шелепиным в весьма обширной статье-воспоминании «История суровый учитель», опубликованной в газете «Труд» за 14, 15 и 19 марта 1991 г. В этой статье Шелепин утверждает, что генерал Серов «имел прямое отношение к расстрелу 15 тысяч польских военнослужащих в Катынском лесу» .

В то же время известно, что И. Серов в 1940 г. был наркомом внутренних дел Украины, в силу чего он мог иметь отношение только к расстрелу польских военнопленных из Старобельского лагеря в Харькове и заключенных из тюрем Западной Украины в Киеве, Харькове и Херсоне.

В своей статье Шелепин допустил еще одну серьезную ошибку. Он утверждал, что в Катынском лесу были расстреляны 15 тысяч поляков, в то время как в его записке 1959 г. говорилось о расстреле там 4421 польских военнопленных.

Объяснить это можно следующим. В апреле 1990 г. во время написания Шелепиным статьи «История - суровый учитель» было опубликовано заявление ТАСС с признанием ответственности руководителей НКВД СССР за расстрел 15 тысяч польских офицеров. Эта цифра и вошла в статью Шелепина, так как точные количественные данные из письма Хрущеву он к 1991 г. уже не помнил.

Во время допроса-беседы 11 декабря 1992 г. Шелепин заявил следователю Главной военной прокуратуры А. Яблокову о том, что «о преступлении в Катыни и других местах в отношении польских граждан он знает только то, что сообщалось в газетах» (Млечин. Железный Шурик. С. 268. Катынский синдром. С. 394, 395). Отношение Шелепина к Катынскому делу свидетельствует о том, что его интересовали не детали этого дела, а лишь «возможные нежелательные последствия» для советского государства, которые могла вызвать «расконспирация» катынских документов.

Во время допроса Шелепин также заявил, что «в первые месяцы, не чувствуя себя профессионалом в этой области, он во всем доверился тому, что ему готовили подчиненные, и поэтому подписал, не вникая в существо вопроса, письмо Хрущеву и проект постановления президиума» (Катынский синдром. С. 395).

Позднее, для исключения такого зависимого положения, Шелепин ввел практику, при которой он, минуя служебную «вертикаль», в сложных ситуациях лично обращался за разъяснениями к оперативному работнику центрального аппарата, непосредственно курировавшему проблему (Млечин. Железный Шурик. С. 184-185). Но это было позже.