ТАЙНА КАТЫНИ - Владислав Швед

Многие исследователи полагают, что данная ситуация является вымышленной. Можно ли допустить, чтобы Хрущев, поставивший цель сделать Советский Союз первой державой мира, фактически предал интересы страны? Однако известно, что Хрущев совершил немало поступков, которые нанесли огромный урон СССР.

Член Политбюро ЦК КПСС, министр обороны СССР Д. Ф. Устинов на последнем году жизни, когда зашла речь о Хрущеве на Политбюро, сказал так: «Ни один враг не принес столько бед, сколько принес нам Хрущев своей политикой в отношении прошлого нашей партии и государства, а также в отношении Сталина» (Из рабочей записи заседания Политбюро ЦК КПСС от 12 июля 1984 г. Цит. по: Совершенно секретно. 1995. № 9).

Хрущев расценивал Катынское преступление как одно из рядовых «злодейств Сталина», но учитывал его международную значимость. В этом плане для него главным было то, что в 1956 г. вопрос стоял о власти, без которой любые планы Хрущева реформировать страну и «догнать и перегнать Америку» были бы неосуществимы. Не следует умалять мо-тив личной мести, которую Хрущев испытывал по отношению к Сталину.

После смерти Сталина Хрущев фактически балансировал на грани и, стремясь укрепить свои властные позиции, готов был пожертвовать многим. Он хорошо знал, что в мировом сообществе господствует мнение, что расстрел польских офицеров в Катыни - дело рук «большевиков». В 1956 г. Хрущеву представлялся весьма удобный момент воспользоваться ситуацией и, свалив вину за расстрел всех польских военнопленных на Сталина и его «приспешников» Молотова, Кагановича, Берия, Меркулова и др., демонстративно полностью порвать со «сталинским прошлым». Именно такой вариант и предлагали американские конгрессмены.

К сожалению, советские руководители в борьбе за власть не раз поступали, как Хрущев, выкидывая «катынскую карту». Вспомним Горбачева, который в 1990 г. ради повышения своего авторитета без должного расследования поспешил признать вину СССР за Катынь.

Еще более предательски в 1992 г. поступил Ельцин. Он и его окружение, стремясь оправдать развал Союза, организовали беспрецедентную кампанию «шельмования» советского периода. Катынским документам в этом процессе отводилась особая роль.

Однако вернемся к Хрущеву. Факт его разговора с Гомулкой о Катыни представляется достаточно достоверным. Тем более, что известен свидетель этого разговора. Им являлся сотрудник ЦК КПСС Я. Ф. Дзержинский, который по долгу службы присутствовал во время встречи Хрущева с Гомулкой. Его воспоминания изложены в книге другого сотрудника ЦК КПСС П. К. Костикова «Увиденное из Кремля. Москва - Варшава. Игра за Польшу».

Дзержинский так характеризует эту беседу, в ходе которой Хрущев сделал предложение Гомулке. Хрущев был «под хмельком, рассуждал в привычном ключе о Сталине и его преступлениях и неожиданно предложил сказать на митинге о Катыни как злодеянии Сталина, с тем, чтобы Гомулка поддержал выступление заявлением, что польский народ осуждает это деяние» (Катынский синдром. С. 203-204).

В отличие от Хрущева, Гомулка повел себя как серьезный и ответственный государственный деятель. Он моментально просчитал последствия такого заявления. Владислав Гомулка осознал, что в польском обществе возникнет масса болезненных вопросов относительно документов, мест захоронений офицеров, наказания виновных и т.д. Он понимал, что решение катынского вопроса надо начинать не с митинга. Все это он сказал Хрущеву.

Гомулка в своих «Воспоминаниях», опубликованных в 1973 г., назвал публикацию в израильском издании «Курьер и Новины», в которой говорилось о предложении Хрущева рассказать правду о Катыни, «клеветой, сконструированной со злым умыслом» (Катынский синдром. С. 202). В этом нет ничего удивительного. Многие поляки отказ Гомулки от предложения Хрущева рассказать «правду» о Катыни расценивали как предательство. Поэтому другого выбора, помимо отрицания, у Гомулки не было.

Для Хрущева в 1956-1957 гг. историческая правда о Катынском деле не имела принципиального значения. Судьба нескольких сотен или тысяч пропавших в СССР поляков волновала его еще меньше. Главное было - развенчать «тирана» и укрепить свое положение. Ну а для оформления «доказательной базы» у Хрущева был такой безотказный «инструмент», как Серов. Тем болеее, что исходный материал для «формирования доказательств» существовал.

Нет сомнений, что Политбюро ЦК ВКП(б) 5 марта 1940 г. приняло политическое решение о судьбе польских военнопленных, в том числе, вероятно, и о расстреле тех польских офицеров, которые были виновны в тяжких преступлениях. Вопрос в том, в отношении скольких поляков было принято это решение.

Известно, что НКВД еще в 1939 г. обладал исчерпывающими данными на польских офицеров, причастных к гибели пленных красноармейцев и провокациям против СССР. Об этом, в частности, свидетельствует польский генерал В. Андерс, который в своих воспоминаниях «Без последней главы» пишет, что следователи НКВД, «не стесняясь, показывали мнемое досье. Я с изумлением обнаружил там документы, касающиеся не только мельчайших подробностей моей служебной карьеры, но и многих совершенно частных эпизодов. Мне, например, показали совершенно незнакомые мне фотографии моей поездки на Олимпиаду в Амстердам и на международные конкурсы в Ниццу» (Андерс. Глава «Лубянка, сокамерники и все время НКВД»). Такие досье, по утверждению большинства исследователей, были заведены практически на всех пленных польских офицеров.

Завершая разговор о роли Хрущева в Катынском деле следует добавить, что после обретения долгожданной власти в 1958 г. Хрущев потерял интерес к Катыни. Об этом свидетельствует тот факт, что, когда Гомулка попытался вернуться к разговору о польских офицерах, Хрущев его оборвал: «Вы хотели документов. Нет документов. Нужно было народу сказать попросту. Я предлагал… не будем возвращаться к этому разговору» (Катынский синдром. С. 207).

Что же касается возможности корректировки документов, то надо признать, что в советский период к корректировкам обстоятельств исторических событий относились достаточно просто. Известно, что в официальных сообщениях на неделю (с 27 на 23 февраля 1943 г.) была сдвинута дата подвига А. Матросова, из списка участников водружения Знамени Победы над рейхстагом исчезла фамилия лейтенанта Береста, на плечах которого Егоров и Кантария закрепляли это знамя и т.п.

29 ноября 2006 г. в телепрограмме «Пусть говорят», посвященной гибели первого космонавта Ю. А. Гагарина в марте 1968 г., дважды Герой Советского Союза летчик-космонавт Алексей Леонов сообщил следующее. В 1981 г. выяснилось, что в рапорте Леонова о предполагаемых обстоятельствах гибели Гагарина, хранящемся в военном архиве, кем-то были изменены временные параметры.

В результате «таинственного» сдвига на 20 сек. времени пролета над самолетом Гагарина сверхзвукового истребителя СУ-15 созданная им турбулентная струя уже не могла считаться причиной гибели первого космонавта. Дело закрыли и засекретили. Настоящая причина трагедии до сих пор не установлена, соответственно число версий гибели Гагарина приближается к полусотне.

Шелепин как «основной» свидетель катынского преступления

Важнейшим документом, якобы подтвердившим факт расстрела сотрудниками НКВД 21 857 польских военнопленных весной 1940 г. является записка председателя КГБ при СМ СССР Александра Шелепина Н-632-ш от 3 марта 1959 г. Никите Хрущеву с предложением уничтожить учетные дела расстрелянных поляков. Однако и оно по целому ряду причин не может считаться «последней точкой» в Катынском деле.

Обстоятельства подготовки записки загадочны. Ведущие российские специалисты по Катынскому делу, авторы исследования «Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях» И. С. Яжборовская, А. Ю. Яблоков и В. С. Парсаданова, считают, что записка Шелепина Хрущеву стала следствием двух визитов Гомулки в январе-феврале 1959 г. в Москву (Катынский синдром. С. 205).

Это мнение перекликается с версией российского публициста Л. Млечина о том, что Шелепин занялся «катынской проблемой» по указанию Хрущева (Млечин. «Железный Шурик». С. 261).

В «Катынском синдроме…» утверждается, что «из записки Шелепина однозначно следует, что Хрущев… получил достаточно полную информацию о времени и обстоятельствах преступления, о характере принятого политического решения - постановления Политбюро ЦК КПСС о порядке расстрела - на основании учетных дел, заведенных на поляков как военнопленных и интернированных, без суда - они были «осуждены» лишь на основании решения "тройки» (Катынский синдром. С. 205).