Из жизни людей. Полуфантастические рассказы и не только… - Александр Евгеньевич Тулупов

И как тут жить? Только мы себя почувствовали меценатами и спонсорами Отечества, а тут — на тебе! Одной буквой весь порыв срезали…

Но сами‑то они там давно симулируют и ничего — и даже не икают, не переживают и не раскаиваются: годами симулируют и симулируют…

Но может теперь‑то, и впрямь букву "т" поставили куда надо, а затем и смысл поменяется?

Грабли

Я вот жене уже сто раз говорил: «Ставь грабли зубьями вниз!»

Нет, она, кажется, только и ждёт, что я когда‑-нибудь на них наступлю!

И я сам каждый раз терпеливо их переворачиваю и снова говорю: «Не ставь грабли зубьями вверх!!!»

Я нервничаю… Раздражаюсь…

А когда я нервничаю и раздражаюсь, то у меня начинают трястись руки, и я промахиваясь молотком мимо гвоздя, бью себе по пальцам!

И как жить?!

Жить вредно… (на завалинке)

«Первый шаг младенца есть

первый шаг к его смерти».

К. Прутков

— Как жизнь, Матвей Петрович?! — радостно спросил Сашка, лихо и беззаботно приветствуя своего деревенского соседа.

— Да вот проснулся, и вроде красота кругом: птички щебечут, солнышко пригревает, не жарко тебе и не холодно, ничего плохого не случилось, весело и легко так на душе, голова и зубы не болят, коленки гнутся, живот тихонечко урчит — кушать просит. Съел геркулесовую кашку с маслом и клубничным вареньем. Вкусно…

— Вот и славно! — ещё задорней подхватил молодой человек ироничный тон старика.

— И тут думаю: ну вот — ещё одно счастливое утро приблизило меня к концу… Жена вон бродит по дому, шуршит… и тоже к концу движется. И ты, Санёк, особо‑то не веселись: слышал небось фразу, что жить вообще вредно…

— Как‑то ты, Петрович, тронул за здравие, а подъехал за упокой. И часто нам следует вспоминать, что новый день убивает? — притворно возмутился Санёк.

— Может, и не надо травить себя знанием, но как? Делать вид, что ли?

— Как‑то забывать… — робко предположил Саша.

— Ну да, многие старики потому так и живут безоглядно и радостно, что, пребывая в Альцгеймере, ни черта не помнят.

— А ещё говорят, что вот и животные не в курсе своего конца, не знают и всё… И ведь счастливо живут.

— Жить‑то живут… Но живут мало, — обречённо заключил Матвей Петрович.

Саша подумал, и вдруг брякнул прямо‑таки, уж очень мудро, чем вызвал одобрительную улыбку Петровича:

— Надо, наверно, так: memento mori — помнить о смерти, но не глядеть в неё долго, а то будет, как с бездной у Ницше, ведь она костлявая начнет вглядываться в тебя.

Золотухин

Вот только не припомню: было это перед смертью Владимира Высоцкого или сразу после?

Но поскольку суть и течение моей истории это никак не изменит, я её начну…

Ночная смена закончилась в 9 часов утра. Пока то да сё: электричка, метро, две пересадки… Время к одиннадцати, основной поток пассажиров схлынул. И вот наконец вхожу в поезд на своей оранжевой ветке. Вагон полупустой, все пассажиры сидят, ещё и свободные места плешивят. На противоположной стороне с краю сухонькая старушка лет восьмидесяти в плюшевом полушубке и сером шерстяном платочке на голове. Ну, сидит и сидит. А я стою. Стою возле дверей, облокотившись поясницей на нижний поручень, и на стекле читаю:

«НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ».

Не прислоняюсь. Еду…

На следующей остановке двери открываются, и прямо передо мной возник чрезвычайно популярный артист Валерий Золотухин. Мать честная, я ж его с детства знаю! Ведь он так хорошо сыграл в фильме «Пакет», или «Хозяин тайги», или «Единственная»! А в «Бумбараше» как сыграл! Конечно, я сразу его узнал, но виду не подал и здороваться не стал. Не имею я такой привычки бросаться к известным людям и заговаривать с ними. Неловко как‑то… В Москве живет много знаменитостей, а раньше их легко можно было встретить вот так запросто в метро или на улице. Но тогда со мной это был один из первых случаев.

Он взошёл в вагон в демисезонном пальто, прямой и величественный, как мэтр на сцену, слегка опираясь на кривую и сучковатую, наверно, из вишнёвого дерева трость — клюку, покрытую тёмно-красным лаком. Самым примечательным в ней мне показалась диковинная рукоять с набалдашником в виде загогулины, похожей на голову какого‑то зверя. Артист, сделав шаг, не стал садиться, а встал напротив меня около дверей. Мы несколько раз встретились взглядом. Я тогда уже имел привычку наблюдать за людьми. Не то чтобы навязчиво, а так, между прочим… И тут невольно было уже начал приглядываться, но он, не менее внимательный, любопытный и матёрый, пресёк это моё занятие, и я перестал глазеть, успев, правда, заметить, что он внимательно оглядел вагон, поворачиваясь с прямой спиной вполовину своего корпуса, будто, как говорила моя бабушка, «аршин проглотил».

Люди публичные, конечно, привыкают к назойливому вниманию, и, наверно, с годами им начинает этого даже и не хватать. Да что там!.. Даже и пару остановок не могут проехать без восторженного на них взора. И это, пожалуй, не из жажды внимания, а скорее по привычке…

Но так уж сложилось, что никто, кроме меня, артиста не признавал: один уткнулся в книгу, другой в газету, а некоторые дремали, прикрыв глаза или просто задумались.

Ну что ж, едем дальше…

Станция… Остановка… Двери открылись — закрылись. Новых пассажиров нет.

Поезд набрал скорость и продолжил движение…

И тут та самая бабулька напротив вдруг ожила и начала пристально вглядываться. Причём приложила даже руку ко лбу, и ну рассматривать известного человека совершенно безо всякого стеснения. Она делала это так явно и с таким очевидным любопытством, приглядываясь и ёрзая, что пробудила внимание не только сидящих возле, но и поодаль. Наконец неугомонная старушенция, опершись на поручень, встала и, сгорбившись почти пополам, совершила поход в три шага к предмету своего любопытства.

Валерий Сергеевич приметил бабушку чуть позже, но почти одновременно со мной. Она от него была сбоку, а для меня напротив. Артист явно приосанился и приготовился увАжить пожилую гражданку — почитателя и знатока своего таланта. А та, продолжая держать руку под козырёк, подошла вплотную и вперилась, как на витрину. Затем причмокнула и на удивление очень крепким голосом вопросила:

— Милок, я вот тебя спросить хочу…

— Да мать, конечно, спрашивай, — ласково и снисходительно ответил мэтр.

Он укоризненно и гордо поглядел на меня, затем ещё чуть вбок на сидящих сограждан, мол, вот: «А простой‑то народ знает своих кумиров — признаёт, уважает и любит!»

И тут бабулька протянула свободную руку к трости и брякнула:

— Ты вот, милок, скажи — где такую клюшку‑то прикупил?

Опешили все, кто в тот момент очнулся и уже наблюдал за процессом.

Золотухин «пал