Обманутые сумасшествием - Андрей Попов

Абсурдные факты как занозы сидели в сознании, и привычная человеческая логика была не тем инструментом, которым их можно удалить. Да впрочем, действительно, черт с ними, с этими тапочками…

– Кажется, я догадываюсь… — вдруг произнес Айрант, интригующе прищуривая один глаз. Он сделал последний глоток, поставил чашку на стол, неспеша вытер салфеткой руки, сознательно затягивая напряженную паузу, затем продолжил: — Наш таинственный мистер Икс внезапно захотел в туалет… Ну, а дальше логика проста: чтобы не простудиться, он надел фастеровские тапочки, а чтобы подтереть свое неназываемое место, решил вырвать несколько страниц из журнала. Заодно и почитать в сортире. Ведь неплохая версия, согласитесь. Все сходится, и преступление почти раскрыто.

– Рождался ли в нашей вселенной еще один такой же придурок как ты? — устало произнес капитан, но на его реплику бортмех лишь широко зевнул.

– Тут явно поселился нечистый дух, — для полноты картины вставил Фастер. Все подумали, что он тоже шутит, но тот был серьезен как покойник.

Работы продолжались: вяло, нехотя, крайне заторможено. Каждый шаг давался с трудом, каждая смена расценивалась как подвиг. Бесчисленное общество мертвецов сильно походило на некий театр абсурда, белую горячку… Пассажиры томительно-медленно расселялись по своим «квартирам». От их бледных восковых физиономий уже тошнило. Если циник Айрант звал их «консервами», то Линд придумал им свое название: «послелюди» — такое же мерзкое, как и все здесь происходящее. Тем не менее, с каждыми сутками количество свежеобразованных могил увеличивалось на двести пятьдесят — триста. Кладбище росло и, вполне вероятно, что уже в обозреваемом будущем огромная часть поверхности планеты покроется сплошным частоколом памятников. Целая армия мертвых тел. Целая цивилизация костей и тления…

Кьюнг, как и раньше, предпочитал трудиться в одиночестве, по объему работ почти не уступая своим коллегам. Лишь изредка, когда становилось совсем тошно, он включал дальнюю связь, чтобы хоть услышать живой человеческий голос. Делалось легче. Физическая усталость также давала знать о себе и в совокупности с душевным угнетением порой повергала в состояние полной, абсолютной подавленности, где свет звезд уже не казался светом, а сомнения в реальности всего вокруг перерождались в сомнения собственного существования. Усталое, ноющее тело внутри, похоже, было наполнено той же смердящей темнотой, что и весь мир вокруг.

Линд, заразившись молчаливостью от Фастера, последнее время и сам больше пребывал в безмолвии. Слова звучали все реже, реплики становились все короче. Многословие превратилось в тяжкий труд. Механизм похорон был отработан до такой степени, что этих слов и не требовалось. Всякая речь, как бессмысленная работа языка, приводила только к еще большему утомлению. Однажды один в меру свихнувшийся философ выдвинул идею беззвучного апокалипсиса. По его мнению, когда-то должно наступить время, в которое людям, наговорившимся вдоволь, уже нечего будет сказать друг другу, и они умрут от тоски… Ведь как в воду глядел.

Впрочем, мнение это совершенно опровергалось на том месте, где работали Айрант и Фабиан. Оживленный, жизнерадостный разговор не смолкал там ни на минуту:

– Эй, идиот, ты чего там возишься?!

– Не понимаю, сэр…

– Не понимаешь значения слова «идиот»? Плоховато у тебя с семантикой. Объясняю: это синоним к слову «Фабиан». Иди сюда, неповоротливая титановая скотина!

– Слушаюсь сэр.

Они уложили еще один труп в его законное место, и планетоход с недовольным ворчанием принялся засыпать яму коричневой массой мертвого грунта. Сначала усопшему завалило голову, потом — туловище и верхнюю часть ног, а после скрылись и ступни: весь он оказался под слоем искрящегося льдом песка, словно бездонное песчаное болото само засосало тело в свое нутро.

– Неужели этому когда-то будет конец?! — Айрант небрежно подровнял могилку лопатой и со злостью воткнул ее рядом, демонстративно показывая, как ему все здесь осточертело. — Пойдем за следующим клиентом, — он оглянулся, но робота рядом не оказалось. — Груда ржавого металлолома! Ты меня когда-нибудь выведешь! Куда делся?

Робот стоял вдали, будто что-то разглядывая. Его силуэт из строгих геометрических линий с одной стороны был озарен светом прожекторов, с другой — сливался с темнотой, как бы врастая в ее черный монолит. От этого возникало зловещее впечатление, что стояла только его видимая для взора половина. Фабиан-ревенант. Полуреальный призрак. К тому же, он никак не отреагировал на слова своего белкового напарника, продолжая находиться без движения. А тот, вне себя от злобы, сорвался с места с твердым намерением дать ему хорошего пинка по металлической заднице. Но Фабиан вдруг произнес:

– Сэр, не могу понять: что это?

– Чего ты не можешь понять, мятая алюминиевая морда?!

– Там вроде что-то промелькнуло, — робот указал своей грубой пятерней в глубину темноты, где кроме полного небытия человеческий глаз вряд ли способен был что-то различить.

Айрант мигом остыл. Их полупроводниковый слуга не способен был ни шутить, ни обманывать — значит, дело серьезное. Он долго всматривался в монотонные слои мрака, затем включил фонарь и посветил вперед. Словно под действием чистой ангельской магии из идеальной черноты ночи возникали облики могил: мертвые, холодные, неподвижные. Белый свет, проникая в загробный мир, пытался всколыхнуть остановившееся здесь время и воскресить к жизни то, что обречено на тление… Не получалось. Лишь одетые в траур тени, отбрасываемые памятниками, бегали в разные стороны как перепуганные духи, сон которых вдруг потревожили. Но больше — ни единого движения, никаких посторонних феноменов.

– Черт бы все побрал! Ведь у тебя не должно быть галлюцинаций!

– Исключено, сэр. В течение трех секунд я видел какую-то движущуюся фигуру, но не успел разобрать ее формы и размеров.

Айрант пробежал немного вперед, лучом фонаря разрезая темноту то слева, то справа, желая, может быть, раскромсать ее на части. Но желать никому ничего не запрещено. А она вновь срасталась как неистребимое тело огромного черного монстра. Будь она тысячи раз проклята! Разглядеть так ничего и не удалось.

– Слушай меня, — обратился он к Фабиану. — Я тебе приказываю: никому не говори о том, что видел. Понятно? Иначе они все с ума посходят. И без того проблем хватает.

– Понимаю, сэр.

В общем-то, эта и последующие несколько смен прошли относительно благополучно. Кто знает, может за это стоит воздать благодарение достопочтенному Брахме и фастеровским молитвам, может — просто удачному стечению обстоятельств. Правда, один факт все же озадачивал: продолжалась таинственная пропажа некоторых вещей. И интересно заметить: со звездолета не исчезло ничего ценного, а все по мелочам. У Кьюнга, помимо его бортового журнала, куда-то запропастился графин с водой, что стоял в его личной каюте. Даже если кого-то одолела жажда, то воды на «Гермесе» всегда было в изобилии. Вот вам факт, и вот вам размышление над фактом. Линд как-то вечером не досчитался зубной щетки. У него она была в единственном экземпляре, поэтому ошибиться в ее количестве он никак не мог. А вместе с тем он еще не нашел шнурок от левого ботинка, хотя правый, свернувшийся в узел, оставался на месте. Фастера вообще поразила вопиющая странность, вершина нонсенса. Однажды, заглянув в свой чемодан, он увидел, что нет одного рукава от рубашки. Такое ощущение, что кто-то его оторвал и унес с собой. На вопрос «зачем?» не находилось ни одного вразумительного ответа. Никто даже не придумал по этому поводу подходящей остроумной шутки. Словом, бессмыслица идеальная.